Боевые паруса. На абордаж! - Владимир Коваленко

История четвертая,

в которой «Ковадонга» впервые поднимает красный флаг

Корабли воюющих стран расходятся, вежливо салютуя флагами. Флейт с рычащим львом на носу принимает ближе к норду, пинасса с маленьким шатром на корме разворачивается на зюйд-вест. Хлопает под встречным ветром парус, отбрасывает со лба выбившиеся из косы каштановые пряди. Лицо Руфины исполнено навощенной кастильской вежливости. Одна рука поглаживает пушку, другая заложена за спину, пальцы скрещены на удачу, но команде стоит верить, что капитан в них уверена.

Медленно катится к ветру нос, «Ковадонга» тратит запасенную инерцию. Не хватит – всегда выручат весла. Но как же это некрасиво будет смотреться с голландца! Поворот по ветру, через фордевинд, сложнее, но требует скорей выучки команды, чем капитанского расчета. Для девушки-капитана поворот на глазах иноземного корабля – очередной экзамен по кораблевождению. Неизбежный: попробовать слихачить и опростоволоситься лучше, чем даже не попытаться. Так что, весла на воду?

Нет, похлопывание паруса становится мельче и чаще. Мгновение, и ветер расправил полотнище, канонерка чуть припадает на подветренный борт. Руфина поднимает уголки губ. Получилось. И флаг приспустили точно в меру, вежливо, но не подобострастно. Это ее команда!

Теперь – ее. Привязана путами серебра и совместным трудом, часто лишним, но никогда – дурным. Поначалу она изводила экипаж учениями и греблей и для того, чтоб те и вспомнить не могли, что у капитана пониже пояса. Старалась так, что, не попадись флейт, ее бы через несколько выходов попросту утопили бы. Верней всего – девицей.

Теперь же выматывающая учеба воспринимается как порядки, приносящие удачу. Так принято в ямайской береговой охране, и точка! Тем более стоит ослабнуть ветру, и капитан берется за весло.

– Разомнемся!

Руки болят. Поначалу и кровавили, перо и даже меч ладони к каторжному труду[26] не приготовят. Волны, разбиваясь о нос белесыми брызгами, нашептывали: «Брось. Открой аптеку. Выйди замуж. Живи! Монастырь не жизнь. А море – жизнь? Месть – дело пропащее, Бог велел прощать».

– Поможем парусам! – вместо ответа. – Хотите домой?

Полтора десятка человек превращаются в единый организм. На сей раз грести приходится не ради поддержания чувства локтя. «Ковадонга» забралась слишком далеко к северу. Возле Багамских островов испанскому кораблю делать нечего, разве сражаться. Команда спокойна. Слухи о бое с французским кораблем, спасибо скромности ушедшего в Картахену Бернардо, не поминают мастерство старого моряка, зато воспевают верный глаз, наводивший пушку. Наш глаз, говорят кастильцы. Остальные сразу припоминают, что донья Изабелла, по ее словам, прежде всего имеет честь быть испанкой.

Главное – француз бежал, голландец спустил флаг! И это правда, только смотреть нужно, по-особому скосив глаза – или через серебряную монету.

Его перед выходом делили, серебро. Прибыль от торговли, все, что не пошло в уплату за патоку. Старым обычаем, оставшимся от конкистадоров. Пятую часть отложили в королевскую долю, пятую часть – в губернаторскую. Честно. Кое-кто хотел прибавить сверху. «Как Писарро». Пришлось напомнить, чем тот закончил. Добрые люди деньгами не швыряются. Нужно будет, и последнюю монетку на кусочки можно разрубить, чтобы все было точно – разменять трудно, медяков в городе не сыщешь. Никто не озаботился завезти в колонии, вывозящие золото и серебро, разменную монету. Вместо нее по острову ходят кусочки дерева: жетоны мелочных торговцев и трактирщиков. К чему они в королевской казне?

После проделанного осталось полторы сотни песо. Поторговаться бы, да времени не нашлось. Нужно было проводить «Златольва» через испанские воды. Вдруг нелегкая занесет фрегат из Гаваны? Как тогда прикажете брать второй приз? Так что поторговаться особо не вышло. Пришлось спустить добычу не слишком дорого.

От цен на короткой ярмарке – глаза на лоб лезли. За отрез грубой бязи для моряцкой рубахи – песо. То есть восемь реалов! На такие деньги в Севилье можно одеться – небогато, но хватит и на штаны, и на куртку, а бедному студенту, что прячет нищету за благочестием, хватит и на башмаки. На горожан просыпался серебряный дождь – довольны. Вот только сколько их, тех горожан? Большая часть жителей Ямайки в земле копается. Наедут в город – ан поздно, цены взлетели – на все, чего не привез «Лев». Лавочники, в том числе и любезная хозяйка комнаты на втором этаже, заработают себе на год безбедной жизни.

Но и морякам с канонерки жаловаться грех, каждому досталось двухмесячное жалованье. Не рыбака – моряка с королевского галеона. Донья Изабелла обнаружила, что навигационные приборы уже окупились. Капитанскую долю добычи разделила на части. Треть оставила на сохранение губернатору. Треть – разбросала по лавкам, хозяева которых обещали рост. Полтора десятка песо составили капитанскую казну, хотя и хотелось оставить все на берегу. В море всякое случается. Ну, так оттого судовая казна и нужна.

Кстати, о случаях. На волнах качается лодка. Людей над бортом не видно. Может, какой корабль не пережил давешний шторм? Может, шлюпку попросту сорвало и унесло пустую? Вот и распласталась в воде по самые борта. А может быть и так, что за бортом плотно лежат буканьеры. Стоит подойти поближе – взовьются кошки да багры, ударят короткие мушкетоны с раструбом на стволе. Вот, кстати, вопрос: как у «мирных охотников» на крупную дичь распространенным оружием оказался дробовик? Видно, с самого начала излюбленной добычей буканьера был испанский корабль. Моряки редко носят кирасы.

Морской обычай требует оказать помощь. Забота о репутации не велит праздновать труса. «Ковадонга» осторожно подходит к недвижной шлюпке. Невелика, больше дюжины головорезов не спрячется. Моряки оглядываются на капитана. Спокойна, только руки легли на перевязи с пистолетами. Случись что, успеет выпустить все четыре пули. Или три, если сильно не повезет. Колесцовый замок при добром уходе осечек почти не дает, даже на море. А там – на «Ковадонге» достаточно крепких мужчин. Пока она будет заряжать – продержатся.

Осторожничали, конечно, не зря – только не пригодилось. В лодке, и верно, оказалось немало людей. Правда, безоружных. И дышал лишь один. В спасение он уже не верил. Растрескавшиеся губы поверили только воде. Первые слова спасенного – на незнакомом языке, слегка напоминающем местное наречие Галисии. Потом – английский. Который, с пятого на десятое, разбирает только Руфина.

– Кто вы?

– Испанцы.

Спасенный улыбается. Чуть позже расскажет, что его развеселило использованное ангелом с пистолетами слово. «Spaniards» вместо нормального, нейтрального «spanish». Это как услышать от англичанина «иоркширцы». Или от француза – «парижане». А так вышло: мы тут все с полуострова. Но именно от этого – поверил. Жители полуострова дурно знают чужие языки. Местного и кастильского им хватает. Теперь спасенный горячо благодарит Господа за избавление. Настолько истово, что засмущавшееся божество вновь посылает ему забытье.