Третья Империя - Михаил Юрьев

Вышесказанное относится не только к подозреваемому, но и к свидетелям и даже к потерпевшему: например, психотропный допрос потерпевшего обязателен в делах об изнасиловании. Закон детально регламентирует процедуру этого допроса — так, исчерпывающий круг вопросов, которые можно задавать, содержится в постановлении суда (или в санкции прокурора) и не может быть превышен, то есть никто не может использовать допрос для выяснения того, с кем человек спит или где хранит деньги. Для контроля за этим на допросе всегда присутствует адвокат, а по заявлению допрашиваемого (обязательному к удовлетворению) — любые другие люди, включая журналистов. Они дают подписку о неразглашении, но она не распространяется на факты выхода допроса за очерченный круг вопросов: об этом они, наоборот, имеют полное право и даже обязанность говорить и писать. Кстати, санкцию на технодопрос дает только имперский, а не земский суд. Он, как и прокурор, дает ее только Имперскому управлению безопасности и никому иному (в том числе земской милиции). Информация, полученная на таких допросах, может рассматриваться судом, но, как правило, не служит сама по себе основанием для обвинения; чаще всего она используется следствием для дальнейшей добычи вещественных доказательств. Нельзя сказать, что эта система выгодна только стороне обвинения: признание обвиняемого, например, рассматривается в суде, только если оно подтверждено технодопросом, причем, если у суда возникнут сомнения, он сам, без следствия, проведет повторный допрос. А если обвиняемый на технодопросе говорит, что он невиновен, он по российскому закону не может быть осужден — до выяснения истины его нельзя даже содержать в следственном изоляторе.

К государственным служащим решение о проведении психотропного допроса может применяться и вне рамок рассмотрения в суде уголовного или арбитражного дела. А государственные служащие выше определенного ранга — и гражданские, и силовые — проходят их раз в год вообще независимо ни от чего — их просто спрашивают, нарушали ли они закон и свой долг за истекший год. Позднее, уже в 2027 году, был разработан абсолютный детектор лжи (так называемый нейродетектор), который не ошибается и который нельзя обмануть; тогда основная часть функций психотропных допросов (все, кроме выяснения подробностей) перешла к допросам на детекторе — и то и другое ныне называется технодопросами. Естественно, эта практика, начиная с 2013 года, привела к почти полному исчезновению коррупции. Однако, мне кажется, важнее здесь то, что она привела к изменению самой ментальности людей и, как следствие, к изменению их поведения в самых базовых проявлениях. Ведь если каждый знает, что все плохое, что он сделает, когда-нибудь, в любой момент до самой его смерти, может быть выяснено, если кто-то этого захочет — ведь мысли свои не скроешь, — это не может не накладывать глубокий отпечаток на то, как человек живет. И я думаю, что это правильно, дорогие соотечественники, — русские всерьез относятся к евангельским словам: «Нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и ничего тайного, что не было бы узнано».

2. Борьба с преступностью

Естественно, столь мощный инструмент, находящийся в руках правоохранительных служб, не мог не способствовать раскрытию и предотвращению преступлений — собственно, так и задумывалось. В главе «Экономика» вы увидите, что многие законы русских в этой сфере как бы рассчитаны на презумпцию законопослушности и субъектов рынка, и надзирающих чиновников — это так и есть, но вышеназванная презумпция обеспечивается не природными свойствами нации, а наличием данного инструментария и всеобщим знанием о том, что он есть.

Борьба с преступностью, разумеется, этим не ограничивается: если на улице обнаружен труп неизвестного человека, неизвестно кем убитого, то применять технодопрос не к кому, и русские сыщики в этом случае будут делать ровно то же, что наши; но при появлении первых же подозреваемых их работа становится совершенно иной. При такой системе преступник может надеяться не быть пойманным только тогда, когда на него никто и не подумает, как и на любого, кто знает о нем что-то важное, — случай теоретически возможный (поэтому преступность в России не исчезает), но все же экзотический. Но вот что действительно практически невозможно в подобном случае, так это любой вид организованной преступности, причем в широком смысле — включая экстремистские и террористические группировки, шпионские сети и т.п. Конечно, у организованной преступности (как и у иностранных разведслужб) есть свои выработанные контрмеры, в первую очередь хорошо известные правила конспирации, но это не панацея. Потому что давно известно, что организованные группы не могут существовать без тех или иных помощников в самой правоохранительной системе; а все ее сотрудники, как я уже указывал, проходят технодопросы регулярно, даже не находясь ни под каким подозрением. Многие ученые за последние полтора века предполагали, что коррупция не просто связана с организованной преступностью, но является строго необходимым условием ее существования — и вот в России жизнь это экспериментально доказала: если совсем нет коррупции, то совсем нет организованной преступности.

Естественно, что начиная с момента массового введения технодопросов в России (и даже ранее) не прекращались попытки разработать медицинские или психологические способы, позволяющие обмануть психотропный препарат или нейродетектор, вроде создания внутри человеческого сознания дополнительной так называемой псевдоличности. Но российское правительство не почивало на лаврах, каждый год вкладывало и продолжает вкладывать весьма большие средства в науку на совершенствование медикаментозных и иных средств технодопроса (в том числе на разработку «контр-контрмер») и потому остается в гонке впереди другой стороны. Благодаря этому профессиональная преступность в России не особо велика и носит сугубо индивидуальный характер — даже квартирные воры крадут в основном деньги, потому что для сбыта остального уже нужна инфраструктура (например, скупщики краденого), которая в стране с технодопросами существовать не может. Правда, все сказанное относится только к преступности мотивированной, где преступники действуют по своему сознательному решению; бытовая преступность (в основном связанная с пьянством) остается в России традиционно высокой, и я не уверен, что ее вообще можно снизить той или иной государственной политикой.

Организационно борьбой с преступностью занимается Имперское управление безопасности. Оно называется полицией — криминальной, политической, специальной или государственной в зависимости от конкретной имперской службы (см. главу «Государственное устройство»). В структуре земской власти существует милиция, занимающаяся охраной общественного порядка в поселениях, а также на дорогах (в том числе безопасностью движения), — соответствующие отделы имеются во всех земствах. Их деятельность контролирует немногочисленный имперский надзор, но только в части недопущения злоупотреблений, потому что эта сфера относится к исключительной ответственности земской власти. Последнее на практике означает, что в случае непосредственной опасности для граждан имперская полиция окажет помощь только в том случае, если случайно окажется рядом: там просто нет дежурных частей, куда можно позвонить; существующий в ее структуре ОПОН предназначен лишь для подавления массовых беспорядков. То есть если вам надо позвать на помощь, то вы обращаетесь в милицию, а если преступление против вас уже произошло и надо не предотвращать его, а раскрывать, — то в полицию; туда же вы обращаетесь с жалобой, если милиция откажется защищать вас. Имперская полиция в подавляющей части состоит из опричников, остальные — это старые сыщики, служащие еще с начала века, с досословных времен. Процесс их замены на опричников (и путем прихода последних, и путем вступления некоторых из старых кадров в служилое сословие) не форсировался, ради сохранения преемственности, и растянулся на несколько десятилетий. Земская же милиция состоит из земцев, но земства часто обращаются в опричные собрания за тем, чтобы им прикомандировали нескольких опричников для усиления (такие просьбы всегда удовлетворяются). Это делается не только и не столько из-за профессиональных качеств опричников, сколько из-за их непримиримой нелюбви к криминалу. Дело в том, что, когда служилое сословие только создавалось, сам Гавриил Великий обратился к тем, кто стал блатным в Смутное время. «Тем из вас, кто выбрал эту жизнь от безвременья и неприятия торгашеского мира, — сказал он, — дается шанс — становитесь государевыми людьми, и ваша жизнь приобретет смысл, а прошлым вас никто никогда не попрекнет». Многие, как ни странно, откликнулись — но для тех, кто этого не сделал, это уже было не следствием обстоятельств, а их свободным выбором, выбором жизни хищника. И опричники ненавидят их так, как только волкодав может ненавидеть волка — как одна свободная душа другую, но находящуюся на иной стороне.