А. Покровский и братья. В море, на суше и выше 2… - - Александр Покровский

Генерал прошел мимо, вгляделся, потом говорит:

– Ну, вы, моряки, даете! – после чего мы все-таки на картину посмотрели и сейчас же обомлели: на картине гроб, в гробу человек в военной форме, вокруг скорбные лица и склоненные знамена. Под картиной надпись: «Смерть комиссара»

Кроме меня, здесь еще такой же Юра Фрадкин. Когда ему объявили, что он увольняется в запас, а он спросил каким образом, то генерал ему сказал:

– Уйти можно по-разному.

– Не губи, барин!!! – завопил тогда Юра и упал на колени.

Но вернемся к генералу. Когда я ему представлялся по случаю назначения и «дальнейшего прохождения», он меня спросил: играю ли я в футбол?

В футбол я с детства играю плохо, потому и ответил честно: не играю.

Оказалось, в военкомате все играют в эту игру как попало, но, в отличие от меня, считают, что играют ничего.

Один раз генерал все же выгнал меня на поле, и в первом же тайме я дал замполиту в глаз. Случайно так вышло, локтем с разворота.

Всем понравилось, а генерал даже сказал, что зря я скромничаю, и у меня неплохо получается.

НИКИТЕНКО

Получить у него двойку по гидрометеорологии считалось большой удачей, потому что за любой поворот головы в сторону на его лекциях он снимал ноль целых пять десятых балла.

– Запишите себе минус ноль пять! – говорил он.

Обманывать его было бесполезно, он все помнил, так что в результате по его любимому предмету мы получали отметки, выраженные дробными цифрами, и часто они были ниже нуля.

Про себя он говорил:

– Никитенко меня зовут. Когда придете на кафедру, на консультацию, то так и скажите: мне нужен Никитенко, капитан второго ранга. А то обычно входят, и начинается: «Где у вас тут такой…» – «Какой?» – «Такой.» – «Седой?» – «Нет, не седой, но тоже мудаковатый?»

Говорили, что он отсидел десять лет.

Ему повезло быть вахтенным офицером на «Новороссийске» в момент взрыва. Взрывной волной его выбросило за борт, а потом его выловили, совершенно без чувств, и посадили в тюрьму, но через десять лет пришли к выводу, что он ни в чем не виноват, и выпустили, вернув звание и деньги.

Сел он лейтенантом, а вышел – капитаном второго ранга, после чего его отправили в наше училище преподавать гидрометеорологию.

Он потом нам рассказывал, что особой разницы между службой и тюрьмой не заметил, но в тюрьме все-таки с получением звания лучше, потому что там ты просто сидишь, и оно само по себе идет, а на флоте могут звание за что-нибудь задержать.

Для общения с ним рекомендовалось знать наизусть «Правила наблюдения за гидрометеорологической обстановкой», а еще он отличался острым языком, любил подначить коллег и способен был выкинуть любой фокус.

Мы перешли на четвертый курс, когда капитан, уже первого ранга, Никитенко уволился в запас.

На прощанье мы попросили его сфотографироваться с нами у памятника курсантам, погибшим в Суарском ущелье. Он явно был растроган, мы сделали несколько снимков, а потом он увидел выходящего из соседнего корпуса начальника строевого отдела, сделал большие глаза, сказал: «Пора смываться, а то меня Какаду накажет» – и побежал, как молодой, прижимая к груди подаренные нами нарды.

КАМА-СУТРА

Появление в нашем дивизионе напечатанных на машинке рассказиков фривольного содержания и самиздатовских пособий по Кама-Сутре всегда совпадало с началом подготовки к очередному периоду боевого обучения.

В это время обновлялась корабельная документация, и радисты – наши нештатные машинистки – загружались бумажной работой, закрывались навсегда в своих секретных радиорубках и, в промежутках между инструкциями, размножали там эти произведения, пуская половые слюни.

Некоторые подходили к процессу творчески, заменяя, скажем, окно на иллюминатор, порог на комингс, в результате чего получались порнорассказы с мореходным уклоном.

Узнав о начале всех этих художеств, комдив обычно строил весь личный состав и обращался к нему с речью:

– С некоторых пор по дивизиону гуляют блядские рассказы! Их читают, передают из рук в руки и прочее. Все это говорит о том, что некоторые матросы снова стали излишне интересоваться сексом. Так я вам скажу: ЧИТАЙТЕ КОРАБЕЛЬНЫЙ И ДИСЦИПЛИНАРНЫЙ УСТАВ!!! ТАМ НА КАЖДОЙ СТРАНИЦЕ ЕБУТ!!! – при этом он проделывал несколько движений, говорящих о его неплохой лыжной подготовке в прошлом, после чего продолжал, – В разных позах и по разным поводам! Более сексуальных книг в мире нет! Обещаю, будет интересно! А чтоб все прошло организованно и без лишней пыли, командирам принять зачет от всего личного состава и доложить мне в пятницу.

И личный состав отправлялся читать самые сексуальные книжки.

КУЗАНОВ

Кузанов был любимым преподавателем. На первом же занятии по истории военно-морского искусства мы это поняли, потому что он не вошел, а ворвался в класс быстрой, слегка танцующей походкой.

Он пробежал до стола, гоня перед собой возмущенные воздушные массы, резко остановился, развернулся и грохнул по столу дубиной.

Она у него в руках была вместо указки.

После этого он дал себя рассмотреть: невысокий, седой как лунь офицер, ничем не напоминавший чудовище.

Мы вылупили глаза от изумления, после чего в гробовой тишине прозвучал его хриплый и одновременно тощий голос: «Здравствуйте, товарищи!» – это сейчас же вызвало взрыв хохота, сдержаться было невозможно.

– Ничего! – радостно он нас заверил, – Вот послужите с мое и выпьете цистерну шила, не так еще будете хрипеть! – лицо его светилось торжеством.

Занятия он проводил следующим образом: разгуливая по классу, он время от времени грохал своей дубиной по столу, и так это ловко у него получалось, что звук разносился по всему учебному корпусу, после чего он радостно говорил нам:

– Взбодрились?!!

Лекцию он всегда заканчивал словами:

– Материал, прочитанный мною, настолько прост, что не понять его может только полный дурак. Вопросы есть?!!

Вопросов не было.

Но иногда он говорил:

– Эта тема здорово изложена в учебнике на странице такой-то, поэтому, чтоб не тратить время зря, сразу же переходим к военно-морской травле.

И начинались его рассказы.

Парочку из них я вам сейчас расскажу.

АТАКА

Одна из главных задач для сторожевого корабля: борьба с подводной лодкой.

СКР «Беспощадный» (тот самый сторожевой корабль, если говорить сокращенно и для гражданского населения) с целью отработки обнаружения и уничтожения той самой лодки вышел в море.

Делалось все так: обнаружив лодку, корабль ложился на боевой курс, после чего с него за борт летела боевая граната, которая в воде делала «бум!». И окружающие понимали, что лодка уничтожена.

На этом выходе было все как обычно.

Лодка-цель погрузилась в назначенном квадрате, а корабль начал утюжить море, отыскивая супостата.

На мостике скучал старпом. Накануне он впервые за последний месяц побывал на берегу и сейчас был занят воспоминаниями о празднике души и размышлениями насчет краткости мига бытия и вообще счастья.

Он всё пытался вспомнить, у какой из трех девушек, разделивших с ним стол в ресторане, он вчера ночевал и по какому из трех телефонов ему следует звонить, когда командир его снова отпустит на «размагничивание». Напряженная работа мысли полностью отражалась на его лице: он то вытягивал губы трубочкой, то втягивал щеки, то говорил: «Мда!» – а глаза его при этом двигались как у хамелеона каждый сам по себе и выражали разное – один удивление, другой буйный восторг.

За ним наблюдал командир. Зрелище его забавляло.

Минера на берег не спустили, и он был хмур.

Штурман делал вид, что он прокладывает курс поиска, а на самом деле он давно уже согласовал со штурманом подводной лодки – своим однокашником – место встречи и время, и теперь только делал вид, что все это ему стоит большого человеческого здоровья.

Комбриг в тот момент дремал в кресле.

Словом, все были при деле.

Наконец, штурман решил, что «хорош мотаться», и проложил то, что давно хотел проложить.

Спустя какое-то мгновение акустики немедленно обнаружили притаившуюся лодку, и корабль ринулся в атаку.

Старпом, выйдя из состояния задумчивости, обнаружил, что времени до момента сброса гранаты совсем не осталось, а сбросить ее должен именно он, и потому он решил на ют (задница корабля) не спускаться, а запузырить ее в воду прямо с мостика.

Вот тут-то и случилось то, что и должно было случиться.

Брошенная граната попала в одну из штыревых антенн, спружинила и, изменив направление, полетела не в воду, а на ют.

В это время, укрывшись за кормовой башней, там мирно курили трое: мичман, старшина второй статьи и матрос первого года службы Появление на юте гранаты стало для них большим сюрпризом, но они не растерялись. Мичман со старшиной второй статьи, не сговариваясь, прыгнули за борт, а матрос первого года, не успевший выпрыгнуть, просто пнул гранату ботинком, и она полетела вдогонку за мичманом и старшиной.