Соборная площадь - Юрий Иванов-Милюхин

— По сколько набирали? — задал я Скрипке привычный вопрос, с которого начинают рабочий день подошедшие позже ваучеристы.

— По десять, — развел руками армянин. — По пять никто не отдавал. Да тут разве цену собьешь. Я было заикнулся по пятерке, а Сникерс уже согласен брать по восемь, Серж — по десять. В центре базара и все пятнадцать, видно, лупят, потому что обратно ни один клиент еще не вернулся.

— Наверное, снова Пиджак с бригадой банкуют. Вчера вечером они попытались показать нам зубы. Надо разогнать.

— Да ты что! Никогда такого не было, — воззрился на меня Скрипка. — Нет, они приходят не раньше девяти.

— Тогда предупредил базарных, что будет брать по вчерашней вечерней цене. Вот они и ломят.

В это время подошел первый клиент и я переключил внимание на него. Сначала рослый, грязновато одетый парень предложил старинные фолианты: Библию в кожаном переплете, «Царя Соломона» о гаданиях, предсказаниях судьбы, колдовстве и прочем. Это была стоящая книга, редкая, ценная. Но на титульном и других листах стояли библиотечные печати. Та же история повторилась с «Жизнью животных» Альфреда Брэма 1915 года выпуска. В Библии не хватало листов. Получив отказ, парень вытащил два кляссера с марками. Наборы начинались со Сталина, Гитлера, Мао Цзедуна, затем шли коллекции паровозов, автомобилей, красочные цветов, бабочек, одежды.

— Двадцать тысяч, — определил я цену.

— За один? — поднял глаза парень.

— За оба. Марки серийные, у любого коллекционера вагон и маленькая тележка.

— А Гитлер?

— Тем более. При том, гашеный. Во время войны немцы бросали письма мешками. А бабочки они и есть бабочки. В каждом ларьке.

— Я думал…

— Думать никогда не вредно, — резко перебил я, заметив красивую девушку, остановившуюся чуть в сторонке. — Больше ничего?

— Два ваучера.

— По десять тысяч. Итого сорок, согласен?

Парень махнул рукой. Рассчитавшись, я поманил пальцем девушку. На ней были джинсы, подчеркивающие стройность фигурки, на ногах красные туфельки на высоком каблуке, с белой кофточки на уровне сосков стоящих торчком грудей свисали вниз два завязанных бантиками черных шнурочка. Когда она подошла, в голове промелькнула мысль, что такую порномодель неприлично подзывать пальцем. Попытался исправить ошибку:

— У вас что, сударыня? — с легким поклоном спросил я.

— Я думала, что предложение поступит от вас, — с вызовом ответила она, покривив полные капризные губки.

— Простите, не понял, — смешался я.

— Тогда зачем подзываете?

Развернувшись на каблуках, девушка взмахнула длинными пышными волосами, и отошла на прежнее место.

— Ну и как? — подмигнул Аркаша. — А хороша, паскудка, так бы клубничный сок и выдавил.

— Из своей дави, сок дикой груши, — недовольно проворчал я.

Через несколько минут к девушке подошел вальяжный красивый мужчина, и они вместе удалились в сторону стоянки автомашин. Черт возьми, а ведь когда–то у меня были точно такие любовницы. Им не надо было подниматься на цыпочки или повисать на груди, обхватив руками шею, а мне приседать, чтобы совершить половой акт стоя. Да, годы летят как осенние листья в ветренную погоду. Занятый своими мыслями, я сначала не почувствовал, что Аркаша дергает за рукав рубашки.

— Слышишь, Пиджак объявил, что будет скупать по десять тысяч. До двенадцати дня.

Только тут я заметил, что ребята разом снялись и побежали в центр базара. За ними засеменил Скрипка, потом пронеслась шумная толпа цыган. Перемявшись с ноги на ногу, Аркаша тоже заспешил следом за всеми. Я представил себе плотное кольцо ваучеристов вокруг Пиджака и его компании. Совсем недавно сам бегал со ста шестьюдесятью восемью чеками, пытаясь добраться до забронированных крепкими телами парней купцов, жадно пожирая глазами тающие снежками пачки денег в их руках. Поняв, что налички на меня не хватит, остервенело сплевывал и гнал дальше. Да, поволновался здорово. Мысленно перекрестившись, я поблагодарил Бога за то, что дал выспаться. Очень хотелось завершить приватизацию достойно, коли из–за пьянок не сумел воспользоваться ее плодами в полную меру. Когда подвалил первый клиент, самостоятельно объявил цену, сбив ее до трех тысяч рублей. Мужик ошалело покрутил головой, сплюнул, как я два дня назад, и сунул в руки сразу три ваучера. Отстегивая девять тысяч, я подумал, что если даже не пристрою чеки, потеря составит гроши. Не миллионы, в конце концов. За время отсутствия ребят успел собрать десяток чеков, кроме двух первых, всего по три тысячи. Если клиент сразу не сдавал, а гнал сначала на базар, то вскоре возвращался обратно. Наверное, ребята прекратили ваучеризацию страны раньше положенного, как в годы застоя рабочие предприятий перед праздниками. Наконец вернулись возбужденные коллеги.

— Какие новости? — спросил я у Сникерса.

— Никаких, — отмахнулся тот. — Червонец — потолок. Хорошо еще до пятнадцати, как базарные, не додумались поднять.

— За это нужно благодарить Данко, — усмехнулся я. — Он всегда умел держать цену ниже рыночной.

— Твой Данко цыган, а я русский.

Прошло три часа, в течении которых паническое состояние ваучеристов и клиентов достигло апогея. Народу катастрофически прибавилось. Примчались затаренные под завязку чеками гонцы с периферии. С осатаневшим выражением на вмиг осунувшихся лицах они бросались от одного ваучериста к другому.

— Почем, братцы? Двести пятьдесят ваучеров. Все бабки вложил.

— Не надо было вкладывать, — огрызались ребята. — У самих положение не лучше. С утра по червонцу еле спихнули. И то, многим денег не хватило. Влеты капитальные.

— О, это крах всем надеждам, — хватались за голову гонцы. — Мы набирали по двадцать пять. Неделю назад в Ростове по тридцать пять тысяч принимали, и чек продолжал расти.

— Неделю назад мы сами брали у населения по сорок тысяч рублей, а сливали по сорок две пятьсот.

— Но почему он грохнулся? Вроде, все было нормально, — продолжали мучаться периферийщики. — Вам в Ростове легче, биржа под боком, «грачи» прилетают, местные купцы сами в Москву мотаются. А у нас в шахтерских городах да в колхозах никакой информации. Думали, под конец приватизации до полтинника дотянет.

— Баба тоже надеялась, что беленький, а родила — негритенок.

Гонцы заламывали руки, бежали дальше, по замкнутому кругу. Их было как собак, не один десяток. Многие шустрые крестьяне вдруг почувствовали, что за короткое время можно неплохо нажиться. Поначалу челночные рейсы действительно приносили внушительные барыши. Они поверили, вложили в выгодное дело все капиталы. Но забыли, что Россия вступает в безжалостный свободный рынок, в котором реальной властью обладает тот, кто богат с рождения. Кто может позволить повысить или понизить цену на товар на территории всего государства, не оглянувшись на непредвиденные потери, но заранее просчитав возможные доходы. И какое им дело, что множество бедных с пеленок разорились окончательно. Волчий закон — побеждает сильнейший — обретал звериный оскал.

— Осталось два часа и можно смело сматывать удочки, — оглядывая текущую мимо толпу, нервно подергал плечами Аркаша. — Ни копейки не заработал. Еще, дурак, сорок штук нахапал.

— У меня двадцать восемь, — откликнулся я. — У ребят по сотне, а то и больше. На что–то ж они расчитывают. Жан Луи Папен с семеством продолжает банковать в полный рост.

— Я тоже заметил, что он куда–то периодически ныряет. Проследить бы.

— Не мешало. Пиджак с Гришей и Достоевским на нашем краю не объявились ни разу, затариваются на рынке. К ним вряд ли пробьешься. Неужели Папен надыбал подпольного купчишку!

— Спокойно, — Аркаша вдруг принял стойку охотничьей собаки. Скрипка мгновенно вытянул и без того длинную шею, напряженно всматриваясь в крутой людской водоворот перед базарной площадью. Аркаша снял с груди табличку. — Кажется, что–то стоящее.

— Не поделишься? — с надеждой в голосе спросил я.

— Если получится, — на ходу отмахнулся тот, ныряя в гущу народа. — Потом…

Выдернув из–под Скрипки селедочный ящик, я взгромоздился на него. Седая шевелюра высокого Аркаши выписывала замысловатые кренделя над головами граждан до тех пор, пока подкативший трамвай не загородил обзор. Но я успел заметить возле ларьков на другой стороне трамвайных путей небольшую кучку ребят во главе с Папеном. Они окружили плотного мужчину с толстой золотой цепочкой на жирной шее.

— Что там? — забегал взад- вперед Скрипка. — Ничего не видно?

Спрыгнув с ящика, я прямо с табличкой сунулся в толпу. Повиляв между пирамидами из коробок с сигаретами, оглянулся назад. Скрипка безнадежно затерялся на первом повороте. Нормально, в таких ситуациях даже задушевные товарищи помеха, потому что у каждого из них есть еще более близкий человек. На всех может не хватить.