Мое чужое лицо - Ника Муратова

— Вовремя спасти твоего мужа.

Через два дня после этого разговора Сабину неожиданно не пустили к мужу. Сослались на приказ профессора. Усадили ее к нему в кабинет и попросили подождать, ничего не объяснив. Два часа, которые она просидела там, показались ей даже не вечностью, а сплошным адом. В голове промчались все возможные причины. Конечно же, одна ужаснее другой. К концу второго часа она уже так измучилась, что еле держалась в вертикальном положении. Психологические переживания последних дней совершенно лишили ее сил. Когда дверь, наконец, отворилась, она была готова к любому известию. Она молча взглянула на него — сосредоточенного, со спокойным взглядом профессионала, такой блеск в его глазах она прекрасно помнила, он появлялся всегда перед принятием какого-нибудь значительного решения.

— Вот что, Сабина. Мы забрали Алика в операционную. Или мы делаем пересадку в ближайшие часы, пересадку от того донора-коматозника, либо обходимся тем материалом, который у нас есть под руками, но тогда шанс на успешный исход намного меньше, а успешный исход будет означать сплошь покрытую рубцами кожу. Что будет с лицом — я не берусь сказать. Но вряд ли он когда-нибудь сможет выйти на улицу без бинтов или маски. Ты понимаешь, о чем я.

Она молчала. Словно впала в ступор. Теребила пуговицу на груди. И молчала.

— Сабина?

Голос профессора доносился до нее, как из тумана. Она прекрасна понимала, о чем он. Она понимала, что он требует. Что требуется от нее. Требуется немедленно, безотлагательно.

— Сабина? — голос не просто вопрошал, он требовал, настойчиво требовал ответа, решения.

— Продолжайте операцию.

— Что?

— Продолжайте операцию с тем материалом, какой у вас есть.

— Это значит…

— Это значит, что я не могу убить человека. Даже ради своего мужа.

— Это окончательное решение? Решение в пользу мужа-инвалида, мужа — уродца, неспособного на нормальную человеческую жизнь?

Булевский безжалостно выговаривал ужасные слова, глядя ее прямо в глаза. Раскаленным острием в открытую рану.

— Это решение в пользу чужой жизни, жизни парня, который….который не виноват в том, что случилось с моим мужем. Простите, я … я больше не могу об этом говорить.

— Но как ты можешь, Сабина? Ты же сама просила меня, умоляла помочь, ты же говорила, что готова на все? Разве не так? На все ради своего мужа, своей дочери… И что я вижу теперь?

— Не мучайте меня больше того, что уже есть, Всеволод Наумович. Только я знаю, чего стоило мне это решение. Только я знаю, через что я прошла, придя к этому. Сколько часов я провела с моим мужем, мысленно советуясь с ним, сколько часов я провела у постели того бедного парня в коме, спрашивая совета у Бога. Но принять решение пришлось мне одной. И я приняла его. Если выход только в том, чтобы отключить того парня от систем, поддерживающих его какую никакую жизнь, то я не могу этого сделать.

— А если твой муж никогда не простит тебе этого?

— Значит, так тому и быть. Но я не смогу жить с таким грехом на совести. Когда вы начинаете оперировать?

— Скоро. Но, прости, тебя я туда не допущу. Слишком эмоционально для тебя. Поди, выспись. Побудь с ребенком. Приходи через часов семь — восемь, не раньше. Тогда уже будет можно навестить его.

Сабина, конечно же, не смогла уснуть. Мысленно она рисовала себе образ мужа после операции. Возможно, ему придется перенести еще не одну операцию. Пройти через боль, а потом обнаружить, что он так и остался на всю жизнь инвалидом. Время от времени перед глазами вставало лицо того парня в коме — красивое, безмятежное, с гладкой белой кожей. Лицо уснувшего эльфа. Поймет ли Алик ее решение? Она надеялась, что поймет. Ведь и он не смог бы жить с лицом человека, у которого изъяли это лицо буквально насильно. А уж сама Сабина вообще сошла бы с ума, каждый день видя перед собой знакомый образ. Нет, она не сомневалась в своем решении. И не осуждала Булевского за то, что он поставил ее перед таким выбором. Он хотел, как лучше. Но в данной ситуации не может быть выигравшего. В любом случае кто-то да пострадал бы.

В больницу она пришла не через восемь часов, а позже. Как бы не храбрилась Сабина, но силы в последний момент изменили ей. Встретится лицом к лицу с реальностью оказалось куда сложнее, чем казалось вначале. Перед тем, как зайти к мужу, она попыталась найти Булевского, но его нигде не было, отделение ожогового центра уже опустело, лишь дежурные врачи сидели в ординаторской. Один из них сказал, что операция прошла удачно и что Ламиева можно навестить, хотя он все еще находится под действием снотворных и обезболивающих.

Она тихонько отворила дверь палаты и вошла. Остановилась нерешительно около его кровати, вглядываясь в тщательно скрытое под многочисленными слоями повязок тело. Разглядеть что-либо было невозможно. Алик спал. Она посидела еще какое-то время и ушла, вся с смешанных чувствах. «Главное, он выжил», — неустанно уверяла она себя.

Когда на следующий день она примчалась в больницу с утра пораньше, ее встретил у дверей палаты Булевский.

— Не спеши. Давай поговорим сначала. — он мягко взял ее за руку и завел к себе в кабинет.

Она молча ждала, что но скажет.

— Все прошло удачно. — начал он.

Сабина судорожно вздохнула.

— Ты не хочешь знать подробности?

— Какие подробности? — она с тревогой взглянула ему в глаза.

— Мы все-таки произвели пересадку. Если все приживется нормально, ты получишь здорового полноценного мужа.

— Пересадку? От…

— От донора. Пришлось мне самому принимать решение. За тебя. У твоего мужа новая кожа, местами новые мышцы и сухожилия, и даже новое лицо. Тебе придется заново привыкать к нему.

Сабина буквально упала в кресло и закрыла руками лицо. Он все-таки сделал это. Господи, зачем? Что теперь будет? Как ей жить с этим?

— Зачем? Зачем вы сделали это? Я ведь сказала, что не надо, что я не хочу так… Не хочу такой ценой…

Она расплакалась. Всхлипывая, горько и безутешно, словно ее жизнь теперь потеряла всякий смысл. Булевский спокойно выдержал ее всхлипывания, потом протянул салфетки.

— Пошли. Тебе надо взглянуть на него.

— Я… не могу. Я не готова увидеть это лицо.

— Ты еще не знаешь, что ты увидишь. Пошли.

Властные, уверенные нотки в его голосе сделали свое отрезвляющее дело, и Сабина покорно последовала за ним.

В палате стоял полумрак, так как шторы были все еще плотно задернуты. Алик шевельнулся, но, судя по его позе, он все еще крепко спал.

— Пусть поспит несколько дней, так легче пережить боль.

«Усыпите и меня», подумала Сабина, с трудом преодолевая подкатывающую тошноту. Сейчас. Сейчас она опять увидит лицо парня из неотложки. Только теперь на новом теле. На теле ее мужа.