Пришельцы. Выпуск 2 - Николай Бодров

— Что же это я делаю?!

Он осторожно выбрался из лямок рюкзака и опустил его на траву. Потом выпрямился, вдохнул полной грудью, закрыл глаза. Вначале он слышал только свой пульс, но постепенно перестал обращать на него внимания. Через некоторое время слух уловил слабый, на грани восприятия, шум. И чем дольше Кирилл вслушивался, тем явственнее доносился до него этот шум, и вскоре в нем стали различаться нюансы, переливы звука, изменения тональностей, то нарастающее, то затихающее гудение. Будто стремясь попасть в такт мелодии леса, набегали волнами запахи разогретой солнцем древесной смолы и хвои…

Внезапно раздался треск ломаемой ветки, и все исчезло. Кирилл открыл глаза и встретился взглядом с темно-бурой корягой, которая хлопала замшелыми веками и нахально улыбалась.

— Брысь отсюда! — Кирилл сделал страшное лицо и даже замахнулся рукой. Коряга скрипуче хихикнула и стала обыкновенной корягой. А в лесу вдруг затрещало, заскрипело и стало удаляться в чащобу, затихая вдали. От этого звука по спине побежали мурашки; Кирилл поспешно подхватил рюкзак и пошел по дороге быстрым шагом. Тоже мне — городской житель, думал он, треска испугался. Хорошо еще следом никто не шел, а то подумал бы, что у парня не все дома. Кирилл невольно обернулся. Следом никто не шел. Да и какая, собственно, разница, что бы подумал идущий следом некто! Может, сам бы еще больше испугался!

Лес неожиданно кончился; Кирилл отвел в сторону густую еловую лапу и замер. Впереди лежало самое настоящее море. Водная гладь сливалась вдали с горизонтом, и в ней ослепительно плавилось солнце. Лесистый берег уходил вправо и влево, изгибался вдалеке и растворялся в легкой дымке. Море — и море, если не знать, что это самое обыкновенное озеро, а точнее, два озера.

Выбравшись из леса, дорога распрямилась и решительно потянулась к воде. Кирилл не сразу обратил внимание, что прямо перед ним от берега через всю водную поверхность тянется к горизонту узкая и необычно ровная полоса земли, и именно на нее выходила лесная грунтовка и бежала дальше. Все, как рассказывал Женька. Только в жизни эта перемычка, разделяющая озера, вызывала удивление и недоумение. Если это искусственное сооружение, что-то вроде дамбы, то кому оно здесь понадобилось? А если — творение природы, то слишком оно, это творение, геометрически правильно выглядело, будто по линейке его отчертили. И еще казалось, левое озеро отличалось по цвету от правого.

Повинуясь вполне понятному желанию, Кирилл сбежал к берегу слева от дамбы (или косы), положил рюкзак на прибрежную гальку, скинул обувь и, подвернув штанины, вошел в озеро. Вода была холодной, и это было хорошо! Теперь солнце, которое продолжало все так же неумолимо жечь землю, казалось не таким уж палящим, а только ослепительно ярким. А почему бы, собственно, не искупаться? Пришлось вернуться к рюкзаку, раздеться и затем долго брести по воде от берега в поисках более глубокого места: вода едва достигала колена. Вдруг озеро и небо исчезли, а перед глазами сквозь густой туман полетели вверх золотистые пузыри. Нос и рот залило водой, а все тело охватил холод. Кирилл судорожно дернулся, инстинктивно взмахнул руками и через несколько мгновений вылетел на поверхность. Плавал он довольно хорошо, но сейчас от неожиданности наглотался воды. Ощущение было такое, будто всю носоглотку залило кровью; пришлось долго отплевываться и откашливаться. Вода оказалась страшно соленой. Отдышавшись немного, Кирилл огляделся. До берега было шагов сто, зато рядом тянулась та самая то ли коса, то ли дамба. Он поплыл к ней и в пяти метрах крепко ударился о подводные камни; здесь было опять мелко. Кирилл встал на ноги, сделал несколько шагов по воде, прежде чем выбрался на дамбу. Он сел на самом краю, обняв ноги руками и положив на колени подбородок. Его била крупная дрожь — скорее всего не от холода, а от страха, который хоть и с опозданием, но все-таки вполз под кожу и сжал сердце. Живот и левое колено заметно саднили: там тянулись свежие царапины, выступали капельки крови и медленно тянулись книзу, оставляя алые полоски.

— Ничего себе — сходил за хлебушком! — пробормотал Кирилл, стуча зубами. Постепенно он успокоился. Его перестало трясти; вскоре опять стало томительно жарко. Зачерпнув пригоршню воды, он обмыл свои раны, при этом царапины стало щипать, но кровь уже не текла. Ну что ж, пора бы и в путь отправляться. Где там наш рюкзачок? Кирилл встал, глубоко вздохнул и стал искать глазами свои вещи. Рюкзак и брошенная одежда выделялись разноцветным пятнышком на фоне серого галечного берега. Несколько шагов Кирилл сделал по гладкой колее грунтовой дороги, но потом со словами: «Предупрежден — значит вооружен!» — полез в воду. Он твердо решил вернуться вплавь, но только по другому озеру. Осторожно ощупывая каменистое дно ногой, он добрался до глубокого места и нырнул. Теперь-то он вновь был уверен в себе и спокойно поплыл вдоль дамбы. Вода снова охладила тело; после стольких дней неимоверной жары, духоты, пыли, шума большого города все, что происходило сейчас, казалось сказкой. Если б не разбитое колено и расцарапанный живот, то счастье было бы полным.

Кирилл проплыл половину расстояния, когда вдруг обнаружил: вода пресная! Сначала думал, что показалось. Но, сознательно набрав в рот воды, убедился: вода не только пресная, а еще и вкусная. Правда, пить ее он не стал — не кипяченая ведь.

Как ни старался, все же пропустил момент, когда глубина сменилась мелководьем, и вновь ударился левой коленкой. Зашипев не столько от боли, сколько от досады, Кирилл встал на ноги, и, прихрамывая, побрел к рюкзаку.

Купание вытянуло из организма избыток тепла, появились бодрость и желание активных действий. Но в первую очередь активных действий потребовал желудок, пробудив зверский аппетит. Не обращая внимания на бурчание в животе, Кирилл натянул джинсы, соорудил из рубашки некий головной убор, отдаленно напоминающий те, которые носят арабы, расстелил на камнях ветровку, уселся на нее и раскрыл рюкзак. На свет были извлечены хлеб и банка тушенки. С помощью перочинного ножа, хлеб был нарезан, банка вскрыта, куски тушеного мяса извлечены и разложены на хлебе. Получились этакие бутерброды неимоверной толщины, но большому куску и рот радуется. А вот запивать-то нечем! Кирилл покосился на пресное озеро, потом решил, что будет есть медленно, тщательно все пережевывая, может, и вода не понадобиться.

Тушенка оказалась на редкость вкусной; жира в банке было совсем немного. Слегка черствый хлеб, пропитавшись тушеночным соком, стал мягким, ароматным. Покончив с бутербродами, Кирилл обулся, сложил ветровку, затолкал ее в рюкзак. Потом посмотрел на пустую банку из-под тушенки, подумал, сполоснул в воде и тоже положил в рюкзак.