Архив еврейской истории. Том 12 - Коллектив авторов

Телеграмма эта была, по-видимому, в ответ на письмо Ч[ертко]ва по поводу издания трех сказок в пользу еврейского сборника (см. об этом выше). Дело заключалось в том, что Моод, игнорируя распоряжение Т[олсто]го, передавшего все дело заграничного печатания своих произведений в ведение В. Г. Ч[ертко]ва, вошел, помимо самого автора и представителя его, в соглашение с издателем сборника раввином Рабиновичем, обещая ему прибыль со своего издания в пользу пострадавших от погрома еврейских семейств и предлагал ему агентуру в сношении с другими заграничными издателями, в то время как Ч[ертко]в, со своей стороны, не только предпринял свое английское издание, но вошел в соглашение с другими иностранными переводчиками и издателями для доставления возможно большей прибыли от заграничных изданий в пользу пострадавших еврейских семейств. Между тем как вмешательство Моода нарушало эту комбинацию и давало бы повод заграничным издателям порвать контракт с Ч[ертко]вым и притом еще потребовать неустойку за нарушение условия, заключавшегося в том, что их издания появятся первыми за границей! Но вместе с тем Ч[ертко]в вовсе не просил Л. Н[иколаеви]ча останавливать печатание перевода самого Моода, и это распоряжение Т[олсто]го исходило лично от него самого, вероятно, от того соображения, чтобы параллельное издание не повредило авторизованному изданию в смысле уменьшения прибыли[781].

На самом деле Толстой не имел ничего против того, чтобы доверить Мооду английское издание сказок, и только под давлением Черткова разрешил дело резко и окончательно, в очередной раз уступив желанию друга. Убедительное объяснение этой его «слабости» еще не найдено, и нам не кажется обоснованной версия Моода, который видел в том смешанное чувство вины и благодарности другу[782]. Возможно, Толстой уступил из-за усталости («Я устал. Он [Чертков] тверд»)[783], или же ему было дорого то, что они с другом полностью разделяют определенные идеи и чувства («Есть целая область мыслей, чувств, к[отор]ыми я ни с кем не могу так естественно [делиться] – зная, что я вполне понят, – как с вами», – писал Толстой за несколько дней до смерти)[784].

Получив телеграмму, Моод сразу же написал Толстому, чтобы объяснить свое поведение и спросить, доверят ли ему хотя бы американское издание:

22 X 03 [н. с.] [785]

Мой дорогой друг,

<…> Ваша телеграмма: «Пожалуйста, не переводите и не публикуйте сказки» только что дошла до меня. Они уже переведены (и я осмеливаюсь сказать, что они переведены хорошо), но я, конечно, не буду их публиковать, поскольку вы этого не желаете.

Несколько месяцев тому назад до нас дошли новости, что вы дадите некоторые сказки, чтобы помочь евреям, и я надеялся, что это будет исключением из вашего правила, касающегося изданий на английском языке, и что, предоставив сказки евреям, они смогут сами договариваться с переводчиками. В любом случае, я думал, что не будет никакого вреда в моей просьбе Рабиновичу, сможет ли он позволить получить их мне для перевода: я подумал, что, если они были бы обещаны вашему представителю в Англии, я бы услышал об этом от Рабиновича]; если бы Рабинович] мог свободно ими распоряжаться, я бы с большим удовольствием сотрудничал <…>. Даже когда Арнольд сказал мне, что вы отправили заранее копию Владимиру] Ч[ерткову], я все же надеялся, что, может быть, вы послали ее для прочтения, но не обязательно для публикации. В любом случае, я готов подчиниться вашим пожеланиям.

После того как Рабинович прислал мне рассказы, он опять написал мне с просьбой договориться с Владимиром] Ч[ертковым], но, как вы знаете, это именно то, что я не в состоянии сделать: мне не разрешено говорить с ним или писать ему, и общение между нами заключается в том, что он время от времени диктует самые оскорбительные письма своему секретарю, который отправляет их его издателю, у которого есть инструкции переслать их мне с требованием немедленно отослать назад письма. Чтобы вести переговоры таким образом, нужна степень христианской добродетели большая, чем располагаю я. Судьба неблагосклонна к нам в том, что определенный вами представитель должен избирать такие автократические методы ведения бизнеса.

Могу ли я в будущем, после того как выйдут издания на русском, французском и немецком, опубликовать свой перевод этих 3 сказок? Или вы хотите, чтобы я навсегда был лишен права использовать их? <…> С любовью

Эйльмер Моод

Р. S. Не могли бы вы, возможно, разрешить мне опубликовать свой перевод трех сказок в Америке?[786]

Толстой не ответил, и теперь вся ситуация находилась в руках Черткова. Моод, по крайней мере формально, был готов отказаться от перевода. Он сообщил об этом Лорие, который, в свою очередь, в частном порядке известил Черткова:

27 октября 1903 г. [н. с.]

Дорогой Чертков,

Когда г-н Моод позвонил (24-го октября), он заверил меня, что больше не будет претендовать на «Сказки» после получения телеграммы Толстого. Мне совершенно ясно, что вам не нужно бояться каких-либо действий в этом деле, которые он предпринимает. Конечно, г-н Моод может чувствовать себя свободным делать что-либо в Штатах – о чем я ничего не знаю[787].

Переписка «Чертков – Лорие – Моод» тех недель не сохранилась целиком, и поэтому непросто выявить причины, по которым Чертков внезапно передумал и решил уступить Мооду первое издание сказок на английском языке как в Англии, так и в Америке. Сохранилось письмо Черткова Лорие от 28 октября н. с. следующего содержания:

Уважаемый господин,

Большое спасибо за ваше письмо от 27-го октября. Да, конечно, отправьте, пожалуйста, мое последнее письмо г-ну Мооду, и не могли бы вы подчеркнуть, что это касается как американской публикации, так и английской. На самом деле, я уже некоторое время веду переговоры относительно Америки. Но если бы г-н Моод захотел опубликовать там свой перевод, следуя условиям, которые я изложил в своем последнем письме, я бы охотно отдал ему право на первую публикацию как доказательство моей готовности идти ему навстречу, когда смогу. Но условие, которое я выдвинул здесь в качестве представителя литературной отвественности Толстого, является «непременным условием».

В. Чертков[788]

Чертков выдвигал свои условия в предыдущих письмах, которые сейчас утеряны, и из ответа Моода, также датированного 28 октября н. с., со всей вероятностью можно предположить, что он просил прояснить позицию Толстого касательно авторских прав на произведения:

Уважаемый