Школяр - Василий Горъ

— Принято. Тогда пока я буду буйствовать, набери, пожалуйста, Гене и передай, что мне нужен «Кайзер» и большой эвакуатор.

Я похолодел:

— Эвакуатор?! Зачем?!!!

Слава богу, шутить она была не расположена, поэтому объяснила, что имела в виду, с первого раза:

— «Искорки» слишком низкие, а дорогу к трассе в будни убирают только раз в сутки. Поэтому мы вернемся домой на внедорожнике, а наши красотки прокатятся на эвакуаторе.

Мне сразу полегчало. На семь с половиной минут. А потом в поле зрения появилась фиолетовая точка, фантастически быстро выросла в размерах, с ревом пролетела мимо в вихре снежинок, искрящихся в свете фар, снова ушла в точку и исчезла.

Я засек момент «пролета» мимо, а во время следующего посмотрел на секундомер и похолодел: время, показанное «сестренкой», было всего на двадцать восемь целых четыре десятых секунды хуже рекорда трассы для машин этого класса!!!

Следующие семь минут двенадцать секунд я просидел, как на иголках, чуть-чуть расслабившись лишь в тот момент, когда «Искорка» Зыбиной шла по финишной прямой, а потом плюнул на последствия, выждал еще шесть минут сорок секунд и потребовал, чтобы Раиса Александровна замедлилась и затормозила возле меня.

— Я еще не отошла! — воскликнула она, но я был непреклонен:

— Знаю. Но все равно тормози…

«Затормозила», на последней сотне метров закрутив машину юлой и невесть как умудрившись не убиться. Остановившись, услышала требование пересесть ко мне, оставила свою «Искорку» молотить двигателем, выскочила из салона, открыла правую дверь моей тачки и обнаружила, что я лежу на боку на водительском кресле, но вплотную к пассажирскому, разложенному почти в горизонталь!

— Снимай куртку, устраивайся поудобнее и рассказывай, что тебя так сильно напрягло! — без тени улыбки заявил я еще до того, как Зыбина открыла рот.

— Неожиданно… — задумчиво пробормотала она, немного поколебалась, затем «отпустила тормоза», улеглась, по моему примеру, на бок, закрыла дверь и, дождавшись, пока погаснет верхний свет, нервно хихикнула: — Чувствую себя трехлетней девчушкой, прячущейся от родителей под скатертью обеденного стола в компании с подружками!

— Слышь, девчушка, закрывай глаза, расслабляйся и рассказывай!

— Расслабиться пока не смогу. Но хотя бы попробую… — после небольшой паузы призналась она, поерзала, устраиваясь поудобнее, пристроила правое колено на горизонтальную «дугу» фронтальной панели, и зябко поежилась, хотя в салоне было жарко. Потом решительно цапнула мою левую руку, подтянула под свою щеку, закрыла глаза, какое-то время воевала с нервной дрожью, то и дело прокатывавшейся по телу, но с треском проиграла эту битву и горько вздохнула: — Сегодня мы прошли по самой грани, Лют…

— В каком смысле? — недоуменно нахмурился я.

— Дедок, за долю секунды превративший голову праправнука в кусок льда, оказался не кем-нибудь, а Игнатом Никаноровичем Левченко, больше известным по прозвищу Дед Мороз!!!

— Архимаг, второго мая девятнадцатого года превративший флот шведов в музей ледяных фигур?! — только и смог, что уточнить я.

— Ага… — подтвердила «старшая сестренка», которую начало колотить в разы сильнее. — Д-да и второй д-дедок мог з-зажечь н-на всю столицу…

— Только не говори, что он тоже Архимаг! — промямлил я, еще не отойдя от первой новости.

— Архимаг. Т-только п-прозвище д-другое — Д-душекрад! С-слышал о т-таком?

Я облизал враз пересохшие губы и пустил петуха:

— Если тот, который когда-то был товарищем главы Службы Имперской Безопасности, то читал. В учебнике современной истории.

— Тот самый… — убито подтвердила Зыбина и пододвинулась ко мне как можно ближе, по моим ощущениям, неосознанно пытаясь найти хоть какую-то защиту от опасностей всего остального мира, сообразила, что ищет защиту у тринадцатилетнего мальчишки, нервно хохотнула, выпустила из захвата мое предплечье и… попросила пододвинуться еще ближе.

Я понимал, что у нее начинается откат, поэтому задвинул куда подальше невовремя проснувшееся стеснение и перевыполнил просьбу — сдвинулся повыше, просунул правую руку под шею «сестренки», хотя край ковшеобразного сидения и врезался в бок, а левой прижал голову Раисы Александровны к своей грудине. Как вскоре выяснилось, для «полного счастья» ей не хватало малого — моего поцелуя в темечко. Зато после того, я выполнил и эту просьбу, чуть-чуть успокоившаяся женщина положила правую руку на мою талию и начала делиться самыми кошмарными подробностями:

— А я об этом не знала! Поэтому давила их взглядами даже во время переговоров тет-а-тет. Мало того, была готова вцепиться в глотку любому, кто посмеет оспорить твою правоту!!!

— И что тебя удивляет? — притворно изумился я, решив, что раз проблема уже в прошлом, значит, Зыбиной пора приходить в себя: — Ты ж у меня буйная! И любишь. Вот дедки это почувствовали и прогнулись…

— Ага, скажешь тоже — «прогнулись»! — сварливо пробурчала она. — Они, небось, смотрели на меня, как на малолетнюю дуру, и ждали, когда я зарвусь!

Я вздохнул и провел ладонью по подрагивающей спине:

— Сестренка, ты думаешь не о том…

— А о чем я, по-твоему, должна думать?!

— Скажи, как бы ты себя вела, если бы с самого начала знала, кто они такие?

Она недовольно засопела, но сказала правду:

— Так же.

— Почему?

— Ты был в своем праве. А я тебя люблю. И перегрызу глотку любому, кто посмеет тебя обидеть!

— Не заводись! — мягко попросил я, так как почувствовал, что теперь Раису Александровну трясет не от страха, а от бешенства. — А теперь ответь на следующий действительно важный вопрос: что они сказали перед тем, как вы разбежались?

Она вжалась в меня еще сильнее и нервно хихикнула:

— Еще раз извинились, потом представились по прозвищам, не дождались никакой реакции и заявили, что народная молва в кои веки не врет. А мне в тот момент было плевать на любые прозвища: я психовала из-за Волконской, пытавшейся играть за них! В общем, прозрела уже в машине и все никак не отойду…

— Народная молва действительно не врет: ты у меня буйная красотка! — мурлыкнул я, почувствовал, что комплименты ее не цепляют, и зашел с другой стороны: — А то, что моментами усиленно тормозишь — знаю только я. Ибо любимый брат и все такое…

— Гад ты, а не брат! — буркнула она, прислушалась к себе и усмехнулась: — Но успокаивать истеричных баб, как оказалось, умеешь. Причем неплохо: как ни странно, меня уже почти не трясет.

— Перестанешь думать о посторонних мужчинах и сосредоточишься на единственном и несравненном, в данный момент обнимающем это роскошное те-… Ай! За что-о-о?!

— Взялся обнимать — обнимай энергичнее! — «гневно» потребовала она, глубоко вдохнула, чтобы изречь что-нибудь в том же духе, еле отплевалась от своих же волос, попавших в рот, и истерически рассмеялась. А после того, как закончила ржать,