Большущий - Эдна Фербер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Селина снова легла на подушку и посмотрела на сына:
– Дирк, почему ты не женишься?
– Потому что нет девушки, на которой мне захотелось бы жениться.
– Хочешь сказать, которая была бы свободной?
– Я хочу сказать, никакой.
Он встал и, наклонившись, поцеловал ее. Селина крепко его обняла. И рукой с толстым золотым обручальным кольцом прижала его голову к груди.
– Большущий!
Он снова стал для нее ребенком.
– Ты много лет меня так не называла! – рассмеялся он.
Она вспомнила старую игру, в которую они играли, когда он был совсем маленьким:
– Какой большой у меня сын! И какой же он большой?
Селина улыбалась, но взгляд оставался строгим.
– Вот такой большой! – ответил Дирк и показал совсем маленький промежуток между большим и указательным пальцами. – Вот такой большой!
Она села в кровати очень прямо и посмотрела ему в глаза. Ее плечи укрывала тонкая шерстяная шаль.
– Дирк, ты вернешься к архитектуре? Война ушла в прошлое. Тебе надо решать: сейчас или никогда. Очень скоро будет поздно. Ты вернешься к архитектуре? К своей профессии?
Категорический отказ:
– Нет.
Селина ахнула, как будто ее лицо окатили ледяной водой. Неожиданно она превратилась в усталую старую женщину. Ее плечи опустились. Дирк стоял в дверях, готовый отразить возможные упреки. Но когда она заговорила, ее упрек был адресован самой себе:
– Значит, все, что я делала, было зря.
– Какая чепуха, мама! Я счастлив. Нельзя жить жизнью другого человека. Ты говорила мне, когда я был маленький, но я до сих пор помню, что жизнь – это не просто приключение, которое надо принять, когда оно само придет, надеясь, что там, за углом, тебя ожидает нечто прекрасное. Ты говорила, что жила c этой мыслью, но потом поняла, что так не бывает. Ты говорила…
Она остановила его, негромко вскрикнув:
– Я знаю, знаю! – и вдруг предостерегающе подняла палец. В ее глазах загорелось что-то пророческое. – Дирк, ты не можешь ее вот так бросить!
– Кого бросить?
Он ничего не понимал.
– Красоту! Самовыражение. Называй, как хочешь. Погоди, она тебе когда-нибудь отомстит. В один прекрасный день ты захочешь ее найти и не найдешь!
В душе Дирк был обижен на мать за этот разговор перед сном. Она его ни в грош не ставит, думал он, тогда как другие высоко ценят его успех. Сказав «такой большой» в ответ на ее шутливый вопрос, он показал совсем маленькой промежуток между большим и указательным пальцами, хотя на самом деле так не думал. Мнение же Селины он счел до смешного старомодным и уж точно неразумным. Но спорить ему не хотелось.
– Ты тоже погоди, мама, – сказал он, улыбаясь. – Когда-нибудь твой непутевый сын добьется настоящего успеха. Погоди, когда к нему покатятся миллионы. Вот тогда посмотрим.
Она легла, демонстративно повернувшись к нему спиной и натянув на голову одеяло.
– Погасить свет, мама, и открыть окна?
– Нет, пусть Мена. Она всегда это делает. Просто позови ее… Спокойной ночи.
Дирк знал, что в своем мире он стал большим человеком. Помогли связи. Это он тоже понимал. Но он заставлял себя не замечать, как Паула манипулирует и дергает за веревочки, – отказывался признавать, что ее тонкие смуглые жадные пальцы нажимают на кнопочки, чтобы помочь ему сделать карьеру. Паула и сама была достаточно мудрой женщиной и понимала, что если она хочет его удержать, то ему нельзя чувствовать себя обязанным. Она знала, что должник ненавидит своего кредитора. Она не спала ночами, строя для Дирка планы и сочиняя разные способы преуспеть, а потом так умело подбрасывала ему свои идеи, что он считал, будто это он сам все придумал. Она даже поняла, что их растущая в последнее время близость может навредить Дирку, если о них пойдут разговоры. Однако теперь Пауле требовалось ежедневно видеть его или говорить с ним. В огромном доме на Лейк-Шор-драйв ее комнаты – гостиная, спальня, туалетная и ванная – были отделены от другой части дома, так что она как бы занимала отдельную квартиру. Прямо к ней в спальню шел провод ее личного телефона. И ее первый звонок утром всегда адресовался ему, как и последний перед сном. При разговоре с Дирком голос Паулы менялся – становился тихим и трепетным. Такой тембр не смогли бы узнать посторонние. Слова звучали обыденно, но для Паулы они наполнялись особым смыслом.
– Что ты сегодня делал? День прошел хорошо?.. Почему не позвонил?.. Помнишь, ты собирался предпринять кое-что с Кеннеди? Так что же, получилось? По-моему, прекрасная идея, тебе не кажется? Ты знаешь, что ты удивительный человек, Дирк?.. Я соскучилась… А ты?.. Когда? Почему не на обед?.. Ах, нет, если у тебя деловая встреча… тогда в пять часов?.. Нет, не там… о, не знаю. Там столько народа… да… доброй ночи… доброй ночи… доброй ночи…
Они стали встречаться почти тайно, в непредсказуемых местах. Обедали в ресторанах при универмагах, где никогда не бывали их знакомые. Дневные часы проводили в темных душных кинотеатрах на последнем ряду, но фильм не смотрели, а переговаривались возбужденным шепотом, стараясь не мешать редким зрителям в середине зала. А если направлялись куда-нибудь в автомобиле, то выбирали незаметные улочки южной части города, скрытые от любопытных глаз, и было чувство, что они едут по Африке, потому что для жителей северного Чикаго южные городские районы – это задворки цивилизации.
Все считали, что Паула очень похорошела. Вокруг нее ощущалась некая аура, сияние, благоухающая свежесть, которая всегда сопровождает влюбленную женщину.
Она часто раздражала Дирка. В такие минуты он становился еще более молчаливым и сдержанным. По мере того как он невольно уходил в себя, она наступала. Иногда ему казалось, что он ее ненавидит – ее горячие жадные руки, выразительный, вопрошающий взгляд, тонкие красные губы, бледное ухоженное лицо в форме сердечка, надушенные платья и вид собственницы. Да, именно так!
