Приключения-1988 - Павел Нилин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— ...В карты... бура и очко... Котька Кирпич... денег не... у Модистки... не знаю его... вор в законе... Костя — щипач... век свободы не видать...
Что отвечал Жеглов, я не слышал, пока тот не повернулся ко мне и не сказал с кривой ухмылкой:
— Божится, гад, что выиграл браслет в карты у Кирпича. Что будем делать, Шарапов? Идеи есть?
— Есть, — кивнул я. — Надо Кирпича брать.
— Замечательно остроумная идея! Главное, что неожиданная! — Потом спросил Копченого: — Слушай, Бисяев, а где «работает» Кирпич?
— Он в троллейбусах щиплет — на «втором», на «четверке», на «букашке»...
Жеглов стоял в глубокой задумчивости, раскачиваясь медленно с пятки на мысок. Появился Шесть-на-девять, за ним шли Пасюк и Тараскин.
— «Фердинанд» здесь? — спросил Жеглов.
— Да, мы на нем прикатили, — ответил Пасюк.
— Это хорошо, хорошо, хорошо, — бормотал Жеглов, явно думая о чем-то другом, потом неожиданно сказал Бисяеву: — Слушай, Валентин, а ты не хочешь со мной покататься на троллейбусе?
— Зачем это еще?
— Ну, может, встретим Кирпича — познакомишь, дружбу сведем, — блеснул белым оскалом Жеглов.
— Вы уж меня совсем за ссученного держите! — обиделся Копченый. — Чтобы я блатного кореша уголовке сдал — да ни в жисть!
— А ты его уже и так сдал, — радостно засмеялся Жеглов. — Эх ты, босота! Я ведь Кирпича не сегодня завтра прихвачу и обязательно подробно расскажу, как я тебя на испуг взял, словно сявку сопливого расколол...
Копченый горько, со слезой вздохнул:
— Эх, гражданин Жеглов, злой вы человек! Я вам рассказал по совести, можно сказать, как своему, а вы мне вот как ответили...
— Не ври, не ври! С каких это пор Жеглов уголовникам своим человеком стал? Душил я вас всю жизнь по мере сил и впредь душить буду — до полного искоренения! А рассказал ты мне, потому что знаешь — за браслетом мокрое дело висит. И я с тебя подозрения пока не снимаю, буду с тобой дальше работать, коли ты мне помочь не хочешь. Поваляйся пока на нарах, про жизнь подумай...
Копченый гордо поднял голову:
— Ничего, жизнь, она покажет... — Залез в карман, достал деньги, отсчитал тысячу рублей и протянул Жеглову: — Проигрыш получите, а в остальном сочтемся... со временем.
Копченый стоял, протягивая Жеглову деньги, а тот, подбоченясь, все перекатывался с пятки на мысок и внимательно смотрел ему в лицо, и от этого казалось, что жулик не расплатиться хочет, а словно подаяния просит.
Жеглов хрипло засмеялся:
— Я вижу, ты и впрямь без ума, Копченый! Ты что же думал, Жеглов возьмет твои поганые воровские деньги? Ну о чем мне с тобой разговаривать в таком случае? — Жеглов обернулся к Пасюку: — Иван, у него полный карман денег — оформите актом изъятия за нарушение правил игры в бильярдной. А самого окуните пока в КПЗ, я приеду — разберемся...
Когда оперативники увезли Копченого, Жеглов сказал мне:
— Глупостями мы с тобой занимаемся! Ерунда и пустая трата времени!..
— Почему?
— Потому, что нам надо искать доказательства вины Груздева, а не с этими ничтожествами возиться!
— Но ведь браслет...
— Что браслет? Пойми, тебе это трудно пока усвоить: щипач, карманник — это самая высокая уголовная квалификация, она оттачивается годами, и поэтому никогда в жизни ни один из них близко к мокрому делу не подойдет. Они с собой на кражи даже бритву безопасную не берут, а пользуются отточенной монетой! Поэтому заранее можно сказать: Кирпич никакого отношения к убийству Ларисы Груздевой не имеет...
— А браслет как к нему попал?
— Но откуда тебе известно, что браслет пропал до убийства? Она могла его потерять, продать, подарить, выменять на сливочное масло, его могли у нее украсть — может быть, тот же Кирпич!
— Тогда мы должны постараться найти его — Кирпича, значит!
— Но для удовлетворения твоего любопытства нам придется потратить черт знает сколько времени — это ведь я только Копченому так лихо пообещал найти завтра Кирпича. А кабы это было так просто, мы бы их давно уже всех переловили!
Я помолчал, подумал, потом сказал медленно:
— Знаешь, Глеб, тебе пока от меня толку все равно на грош. Если ты не возражаешь, я сам попробую найти Кирпича...
Жеглов разозлился:
— Слушай, Шарапов, вот чего я не люблю, просто терпеть не могу в людях, так это упрямства. Упрямство — первый признак тупости! А человек на нашей работе должен быть гибок, он должен уметь применяться к обстоятельствам, событиям, людям! Ведь мы же не гайки на станке точим, а с людьми работаем, упрямство в работе с людьми — последнее дело...
— Это не упрямство, — сказал я, стараясь изо всех сил не показать, что обиделся. — Но ты вот сам говоришь, что мы с людьми работаем, и я считаю, что нельзя человека лишать последнего шанса...
— Это какого же человека мы лишаем последнего шанса?
— Груздева.
— А ты что, не веришь, что это он убил жену? — удивился Жеглов.
— Не знаю я, как ответить. Вроде бы он, кроме него некому. Но этот браслетик — его шанс на справедливость.
— Как прикажешь понимать тебя?
— А так: если он убил жену и унес из дома все ценности, то он не побежит на другое утро продавать браслет. Лично мне этот Груздев — неприятный человек, но он же не уголовник, не Копченый и не Кирпич, чтобы назавтра пропить и прогулять награбленное. Тут что-то не клеится у нас. Поэтому я и хочу разыскать этого карманника и узнать, как попал к нему браслет.
— Я бы мог привести сто возражений на твои слова, но допустим, что ты прав. И вот ты нашел Кирпича — дальше что?
— Допрошу его — откуда взял браслет?
— И если он тебе скажет, то прекрасно. А если он облокотится на тебя? И пошлет подальше?
— Как это?! — возмутился я. — А показания Валентина Бисяева?
— А Валентину Бисяеву Кирпич просто плюнет в рожу и скажет, что впервые видит его. Дальше что?
— Дальше? — задумался я. Дальше действительно ничего не получалось, но, как говорится, печенкой я ощущал, что должен существовать какой-то следующий ход, приближающий меня к правде, но догадаться сам я не мог, потому что знание этого хода зависело не от моей сообразительности или находчивости, а определялось точными законами игры, мне еще неведомыми и называющимися оперативным мастерством.
И еще я понимал, что Жеглов должен знать такой ход, я был просто уверен в этом. Но Жеглов не считал его целесообразным, делать не хотел, и мне оставалось поблагодарить его за то, что он не запрещал мне самому думать.
Так мы и разъехались по своим делам, недовольные друг другом, и на прощание я лишь спросил:
— Глеб, а кто занимается в МУРе карманниками?
Жеглов засмеялся:
— О, это могучая фигура — майор Мурашко! Зайди к нему, посоветуйся, может, что дельное тебе скажет...
Майор Кондрат Филимонович Мурашко выслушал меня с сочувствием и пониманием. Но конкретной помощи не обещал.
— А у вас есть хотя бы фотография Кирпича?
— Конечно. Это Константин Сапрыкин, двадцатого года рождения, трижды судим, пять месяцев назад за паразитический образ жизни и отсутствие определенных занятий выслан из Москвы, за сто первый километр, но, по имеющимся у меня данным, он регулярно обитает в городе...
— Кондрат Филимонович, а почему у него такое прозвище?
Майор Мурашко пожал щуплыми плечиками:
— Трудно сказать. Может быть, потому, что у него голова такая — прямоугольная. Длинная, бруском... — Он перелистал толстый альбом, потом на несколько страниц вернулся назад. — Вот он, полюбуйтесь на красавца...
По фотографии было не видать, что у Сапрыкина голова бруском: просто длинное лошадиное лицо с тяжелой челюстью, маленькими глазами, тяжелыми скулами и нависающими бровями. Курносый нос с распяленными ноздрями...
Напоследок Мурашко пообещал:
— Я своим ребятам скажу. Коли попадется кому Кирпич, к вам доставим...
Когда я вернулся в отдел, Жеглов встретил меня весело:
— Ну, как успехи, сыскной орел?
— Да успехов пока никаких. Я с Мурашко разговаривал...
— И что тебе рассказал наш Акакий Акакиевич? — засмеялся Жеглов, и, видимо, ему самому понравилась эта шутка, потому что он повторил: — Майор милиции Акакий Акакиевич...
А мне шутка не понравилась, и я сказал, глядя в сторону:
— Мне он не показался Акакием Акакиевичем. Он человек порядочный. И за дело болеет. По-моему, он хороший человек...
И совершенно неожиданно вдруг подал голос Пасюк:
— Я с Акакием Акакиевичем не знався, но Мурашко свое дело добре робыть. Я знаю, шо его щипачи як биса боятся, хочь он и есть такой чоловик малэнький. Это ты, Глеб Георгиевич, с него зря смеешься...
— Если он так замечательно робит, что же ты к нему не пойдешь в бригаду? — спросил Жеглов, поглядев на Пасюка искоса.
— Бо у мене пальцы товстые! — протянул огромную ладонь Пасюк. — Мне шо самому в щипачи, шо ловить их — невможно, бо я ловкости не маю.