ГРАС. Компиляция. Книги 1-8 - Никита Велиханов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лакцы, в течение долгого времени контролирующие «икорный бизнес» на территории Дагестана, с недавних пор решили взять под свою опеку и Астраханскую область, прикинув, что хотя астраханская икра считается хуже той, что промышляют на Сулаке или Тереке, но и на ней можно наваривать неплохие барыши. Конкурирующая фирма с такой монопольной политикой не согласилась, и начались разборки.
Бедный Мага, которого не стал спасать Борисов, отделался двумя сломанными ребрами и сотрясением мозга, Он попросту «влетел», а скорее всего его просто подставили. Колоритный рыжебородый аварец Мурад прикинул, что если не удается напрямую контролировать икорный промысел в Астраханской области, то можно делать это и по-хитрому, то есть как бы неофициально. Главное, раньше приехать, а рыбакам-то все равно, кому продавать, — лишь бы деньги платили.
Лакцев особенно щедрыми покупателями назвать было нельзя, они были прижимистыми и расчетливыми. Где лакец прошел — там еврею делать нечего. Эту прописную истину Мурад уяснил ещё в детстве и решил, что поскольку он не еврей, то как раз здесь он и сможет проскочить. Мурад стал платить за икру побольше, чем лакцы, — мелочь, а народу приятно, — и рыбаки начали охотнее продавать товар ему, а не Ризвану. Главное, чтобы всё было тихо, без шума, как говорится, и пыли.
Сам Мурад в таких «икряных рейдах», естественно, не участвовал, поручая дело кому-нибудь из своих орлов. Чаще других ездил Мага. Во-первых, он был не аварцем, а даргинцем, и Мурад, очень щепетильный в вопросах клановой чести, считал, что на такие не очень приятные дела гуманнее и правильнее посылать не своих, кровных, а чужих. Хотя Мага и был для Мурада, по крайней мере на словах, родным братом, в Митяево и близлежащие села ездил только он. Ведь ради общего дела чем не пожертвуешь? Во-вторых, Мага, как и все даргинцы — с точки зрения Мурада, — по натуре был торгашом, расчетливым и немного трусливым; боец из него все равно не получался. Так вот, чтобы талант не пропадал...
На этот раз Маге не повезло. Но... ещё неизвестно, чем могла бы кончиться эта встреча с Ризваном и его орлами. Мог и совсем не вернуться из поездки. Нашли бы недели через две исклеванный птицами труп. Свою часть истории он рассказал, стараясь дышать как можно реже из-за сильной боли в груди. Он радовался уже тому, что хотя бы медицинскую помощь ему вовремя оказали.
— Главное, не волнуйтесь, — сказал Маге гэбистский врач. — Все болезни в этом мире от нервов. Ребра сами срастутся, а чтобы голова не болела и не тошнило — вот рецепт. Можно, конечно, и таблетки попить, но лучше всё-таки внутримышечно. А вообще — жить будете.
— Почему же вы сразу нас не поставили в известность о своем приезде? — недовольно спросил Борисова местный чекист, тоже майор ФСБ. И не дождавшись ответа, сказал: — Всё-то вы, москвичи, секретничаете, всё мудрите. И вляпываетесь на каждом шагу в местное дерьмо. Нельзя вам теперь в Митяево. Этот абрек не посмотрит, чекист или не чекист, он за своего бойца, наверняка родственника, мстить вам будет. Что мне с вами, взвод спецназа посылать?
— Меня охранять не надо, — сдержанно произнес Борисов. — А вот лишняя шумиха в той деревне нам, действительно, ни к чему.
Он решил остаться в Астрахани, чтобы не привлекать ненужного внимания к Виталию. Другого разумного выхода не было.
***
Митяево, 7 июня 1998 года.
Рыба у Ларькина ловилась плохо: не то, чтобы очень большая, а даже рыбка просто приличных размеров не хотела клевать на синтетическую блесну. За два часа Виталий выловил только двух небольших щурят. В конце концов, леска зацепилась за какую-то корягу и никак не распутывалась, как Ларькин ни бился. В воду лезть не очень хотелось, но леску и блесну было жалко, к тому же такой ничтожный улов ударял по рыбачьему самолюбию Виталия, и он со вздохом разделся и нырнул.
Леска оказалась каким-то непонятным образом обмотанной вокруг довольно большой деревяшки. Ларькин совсем измучился, пытаясь размотать леску прямо под водой, и наконец решил вытащить эту деревяшку на берег. Деревяшка оказалась обломком, по всей видимости, какого-то корабля или лодки, с аккуратно написанными на нём полустершимися буквами «РНЫЙ». Необычного в этой штуковине было то, что по краям она была как будто оплавлена, что, по мнению Ларькина, с деревом происходить не могло в принципе. Виталий крутил странную деревяшку в руках, пытаясь распутать леску, и размышлял, как могла оплавиться эта штуковина и что такое «РНЫЙ». Версий, особенно по поводу последнего, у него было великое множество: горный, черный, верный, примерный, камерный, пожарный... Распутав наконец леску, Ларькин отложил деревяшку в сторону, решив, что неплохо было бы прихватить её с собой в качестве, так сказать, натурального экспоната.
Виталий снова забросил спиннинг и стал медитировать, глядя на воду...
Где-то неподалеку раздался шорох. Виталий прислушался: из густых зарослей явно доносился какой-то приглушенный шепот. Нельзя сказать, что Ларькин испугался, однако ему стало как-то не по себе. Остров-то непростой; Виталий, конечно, рассчитывал на встречу с чудесами, но к такому нежданному контакту он не был готов. Он поднялся и медленно, на цыпочках, пошел к тому месту, откуда доносились шорохи.
Какой-то человек вполне земной наружности сидел, прислонившись спиной к дереву и закрыв глаза. Можно было подумать, что он спит — настолько безмятежно-просветленным было выражение его лица. Но губы странного человека что-то быстро шептали, и Виталий сначала подумал, что у того не всё в порядке с головой. Ларькин несколько минут наблюдал за ним, вслушиваясь в тихий шепот, и наконец понял, что человек молится.
Под ногами у Ларькина что-то хрустнуло, человек открыл глаза и испуганно уставился на Виталия:
— Ты кто?
Первым желанием Ларькина было дать на такой каверзный вопрос универсальный ответ — «конь в пальто», но, видя неподдельный ужас в глазах у Пятницы (так Виталий сразу же мысленно окрестил незнакомца), Ларькин смягчился и как можно более спокойно ответил:
— Хомо сапиенс. Человек, то есть разумный. Зовут Виталием.
— А че ты тут делаешь? — спросил Пятница.
— Рыбу ловлю.
Пятница, похоже, успокоился; глаза его как-то сразу потускнели, на лице появилось безразличное выражение. Он поднялся и, повернувшись к Ларькину спиной, быстро пошел к берегу.
