Малайсийский гобелен - Брайан Олдисс

— «… — призыв покаяться в грехах».

— «СОВЫ РАЗУМНОЙ, КОРОЛЕВЫ НОЧИ…»

— «…ослепнут на рассвете очи».

— «МНЕ ОБЕЗЬЯНА КОРЧИТ РОЖИ, — ПОСКОЛЬКУ ЗАВИСТЬ ЕЕ ГЛОЖЕТ…»

— «…избавь меня, молю я, Боже, от участи быть на нее похожим».

Когда я протиснулся вперед, чтобы испить вина и принять облатку из рук священника, рядом оказался де Ламбант.

— Ты-то чего беспокоишься? Ты ж в охоте не участвуешь, Гай.

— У меня для тебя хорошие новости, по крайней мере, я думаю, что они хорошие. Отец Бедалар по-прежнему такой же старый болван, но ей удалось устроить, что меня взяли в Джурацию музыкантом. Пока ты будешь совершать свои подвиги в лесу, поражая ленивцев и роголомов, я буду зарабатывать на кусок хлеба пением.

— Это хорошие новости. Там мне будет не хватать друзей. В таком случае, на тебя ложится забота об Армиде. Постоянно будь рядом с ней, по мере возможности наблюдай за ней, защищай ее. Я опасаюсь некоего благородного соперника…

Мы прервали разговор, вслушиваясь в слова божественной литургии.

— Душа и тело… символы великого противостояния… Служба все еще продолжалась, когда мы начали проталкиваться к боковому выходу. Де Ламбант спросил:

— У тебя что — серьезно с Армидой?

— Кончай шутить, Гай. В последнее время я сам не свой. Что-то во мне изменилось. Ты не заметил?

— Мы уже давно не виделись. Это все из-за Армиды?

— Да. Я должен стать кем-то. Это трудно выразить…

— Похоже на любовь, — он дружески похлопал меня по плечу.

— Клянусь, я никогда больше не взгляну на другую женщину. Ну… может, и взгляну, но не более того. Я очень сожалею о некоторых своих поступках уже после знакомства с Армидой. Но ради нее стоит стать другим человеком, не так ли?

— О, она великолепная девушка. И очень привлекательная тоже, — сказал он беспечно. — Но в Малайсии полно хорошеньких девушек. Ты меняешься коренным образом, де Чироло. И не в лучшую сторону.

— Ты главное присмотри за ней в Джурации, пока я буду отсутствовать.

— Такое доверие должно оправдывать. Я сделаю все, что смогу, для тебя, раз это так серьезно.

Скинув с души камень, я расстался с де Ламбантом и направился к коновязи за Каприччио, чтобы в последний раз предстать перед заноскопом Бентсона.

Я теперь понял, что значит иметь лошадь. Без коня нельзя считать себя джентльменом. Отряд бравого капитана Джона Пе-легрино Сан-Лазионио (в каких диких горах лечит сейчас свою сердечную рану храбрый воин?) лишился замечательного зверя. И подумать только — там ему была предназначена участь вьючного животного. Конечно, надо признать, что мерин слегка хромал из-за нанесенной мечом раны.

Каприччио был довольно высоким конем буланой масти. Норов и зубы ровные. В общем, капитан оказал мне хорошую услугу, я же взамен не сделал ничего.

Во дворце Чабриззи был полный бедлам. Прислуга готовила его к возвращению хозяев после долгого отсутствия. Они выпроваживали своих взятых на постой родственников, выбивали ковры, мыли полы и окна, чего не делали со времени отъезда хозяев.

Бентсон тоже раскручивал свои дела. Мы уже скопили немного реквизита для нашей пьесы, не говоря уже о сменных костюмах; все это хранилось в пристройке. Теперь рядом с ней стояла ручная тележка, которую Бентсон, его толстая старая жена Флора и Летиция загружали уже ненужными декорациями. Бонихатч, подпирая колонну, болтал с Солли — толстым наглым парнем, который, когда я подъехал и спрыгнул с лошади, разразился хохотом.

— Никогда раньше не видел приличного коня? — спросил я его.

— Я никогда не видел орнигуана, скачущего верхом! Обратившись к Бонихатчу, я сказал:

— Принц Мендикула, это, конечно, твое право дружить со всякими ублюдками, но они должны знать свое место, не так ли?

Ничего не ответив, он подошел к лошади и фамильярно похлопал по седлу.

— Экая кляча, а? Вечно у тебя какие-то бредовые идеи. А сейчас ты что задумал, де Чироло?

— Слушай, тебе не пора сменить свое вонючее от пота тряпье на приличную рубашку? У тебя ведь есть одна.

— Ха! Зависть говорит! Могу заметить, де Чироло, что я хорошо знаю, как ты пытался соблазнить мисс Златорог, чтобы заиметь такую же рубашку, как у меня.

— А-а, вот как ты получил свою. Что ж, дерзай дальше. Что, бедной шлюшке каждый раз приходится расплачиваться рубашками, чтобы только затащить тебя в свою постель?

Бонихатч оскалился и поднял кулак. Я опустил поводья и изготовился отразить удар.

— Ну, давай, покоритель дешевок!

— Что ты возомнил о себе, петух в седле?!

— От кого теперь брызжет завистью? Он подавил гнев и неожиданно опустил руки. Повернувшись ко мне боком, пнул кучу мусора.

— Я не собираюсь ссориться, де Чироло, просто меня тошнит от того, с каким видом ты восседаешь на этом животном. Скоро в Малайсии ожидаются перемены, и те, кто ходит на работу босиком, посчитаются с теми, кто вовсе не работает.

— Об этом говорится уже тысячу лет. Я не принадлежу ни к тем, ни к другим, и оставь меня в покое, Бонихатч. У меня своих забот полно.

Повернувшись ко мне, он, поглаживая бакенбарды, заговорил мягко и вкрадчиво:

— Тебя так же угнетают и эксплуатируют, как и всех нас. Присоединяйся к нам и свергнем всех угнетателей.

— Тебе еще не надоело попугайничать вслед за Отто?

— Не будем переходить на личности. Просто подумай о свободе, о переменах, о равенстве.

— Всего этого я добьюсь для себя гораздо успешнее, чем толпа оборванных подмастерьев.

— Ладно.

Он презрительно глянул на меня. Его широкое лицо потемнело. Сзади, самодовольно ухмыляясь, подошел Солли.

— Я наслышан о твоей идее равенства, де Чироло! Ты думаешь жениться на Армиде Гойтола и до конца своих дней быть комнатной собачкой. Хорошенькую жизнь ты себе придумал. Но она никогда не выйдет за тебя — она тебя не хочет. А если и захочет, ее старпер-папаша никогда этого не допустит.

— Через несколько недель, Бонихатч, я брошу эти слова в твою угрюмую харю! И тогда тебе придется очень постараться, чтобы найти себе хоть какую-нибудь работенку.

Насупив брови, он твердо сказал:

— Ты не знаешь, кто твой истинный друг.

Повернувшись на каблуках, я увел Каприччио в конюшню. Нужно было в последний раз переодеться в форму генерала Геральда. В последний раз я должен был позировать перед волшебными линзами заноскопа Бентсона.

«Счастливая трагедия принца Мендикулы» была завершена. Надо была переделать лишь три или четыре сцены. А Бентсон все еще никому не показывал конечный результат.

Я уже пронзил мечом (конечно, ударил мимо) нелепого Мендикулу в исполнении Бонихатча. Он нелепо умирает. Леди Джемима, в исполнении Летиции, принимает смертельную дозу снадобья и целых пять минут мучительно умирает на своей кушетке. Армидина Патриция долго плачет у драпированного парапета, а я долго стою с выражением триумфа на лице и с красной краской на лезвии меча. Осталось повторить несколько сцен, которые Бентсон считал неудовлетворительными.