Именем закона. Сборник № 2 - Игорь Гамаюнов

Он пристально заглянул в ее лицо и застал врасплох, хотя лишь краткий миг понадобился ей, чтобы отгородиться и спрятать мелькнувшее в глазах. Он не понял, что это было, но мог поручиться: не беспокойство и не страх.

— Вам, конечно, виднее, — с достоинством отвечала Ольга Аркадьевна, — хотя я не понимаю, почему вы так разговариваете.

Стремительно вошел Трошин. На Ольгу Аркадьевну он даже не взглянул. И она ни единым жестом не отозвалась на его появление.

— Как дела? — Трошин мельком заглянул в протокол. — Заканчивайте, Сокольников, у нас еще много чего…

Но Сокольников отложил ручку и вежливо попросил Ольгу Аркадьевну посидеть несколько минут в коридоре. С приветливой и равнодушной улыбкой она вышла, оставив в кабинете тонкий аромат духов.

— Ну, чего ты хотел? — нетерпеливо спросил Трошин.

— С ней нужно работать, — с недоумением ответил Сокольников. — Она все отрицает. Такое впечатление, что заранее готовилась.

— Может, и заранее, — легко согласился Трошин. — Шестые сутки пошли. За это время многое можно было узнать.

— Но откуда? С Зелинским она не связана, Азаркины ее предупреждать не стали бы.

— Откуда тебе известно? Ты что, их за руку водил? В общем, не о том сейчас голову нужно ломать. Подводи черту и отпускай ее.

— Как отпускай? — не понял Сокольников. — А обыск?

— Обыск Гайдаленок решил пока не делать.

— Почему?

— Об этом ты лучше у него спроси. Это его право, он ни перед кем отчитываться не обязан.

Сокольников пребывал в растерянности. И по закону, и по ситуации обыск был совершенно необходим. Чего же тут решать? Он так и сказал Трошину.

Тот задумался ненадолго и с улыбкой объяснил:

— Ты же сам говорить, что она заранее готовилась. Какой же тогда смысл в обыске? Все равно ничего не найдем. Может, напротив, целесообразней не торопиться. Пусть успокоится.

— Я бы с ней все-таки еще поработал, — упрямо сказал Сокольников.

— Не нужно. — Тон Трошина был непререкаем. — Заканчивай.

Удивление Сокольникова росло. Он не понимал, почему Трошин так скоро потерял интерес к делу.

— Может, все-таки…

Но Трошину надоело полемизировать.

— Хватит, поговорили, — с досадой сказал он. — Делай, что велят. Расследование ведет Гайдаленок, а не ты.

Сокольников обиделся:

— Пожалуйста. Поступайте, как знаете.

Расписываясь в протоколе, Ольга Аркадьевна держала авторучку, словно ликерную рюмку, — кокетливо отставив мизинчик. Может, потому подпись у нее выходила кругленькая, как зефирина с завитушками.

— Я могу идти?

Последняя улыбка и перестук каблучков. Ушла.

Как ни в чем не бывало Трошин уселся на свое место и принялся разбирать бумаги. Но Сокольников долго молчать сейчас был не способен.

— Ну, чем теперь займемся?

Звучали в его тоне недовольство и открытый вызов. Однако Трошин пропустил этот вызов мимо ушей.

— Теперь? Занимайся своими делами. Что у тебя с заявлением по универмагу?

— Все в порядке. Осталось троих опросить… С Азаркиной-то как дальше?

— Да никак, — равнодушно пожал плечами Трошин. — Наша работа закончилась, дело у следователя.

— И четыре монеты, которые мы так и не нашли?

— Пускай Гайдаленок сам с этим разбирается.

— Ты Костину докладывал? — не отставал Сокольников.

Трошин со стуком положил на стол шариковый карандаш.

— Все, кому положено, обо всем знают, — раздраженно произнес он. — Есть очень ценное правило: не высовывайся, пока не спросят.

— Нет, — упрямо произнес Сокольников.

— Хорошо: есть мнение не перегибать палку.

— Чье мнение? Какую палку? Ты яснее…

— Мнение руководства. А палка… Ты вот что: отстань.

— Костина мнение?

— Считай повыше.

— Начальника РУВДа?

— Какая разница! Руководства, и этим сказано все!

— Даже если это «все» противоречит закону?

Трошин глубоко вздохнул, откинулся на стуле, а ноги вытянул так далеко под стол, что Сокольникову сделались видны светлые каучуковые подошвы его ботинок.

— Слушай, Сокольников, ты прикидываешься, что ли? Я тебе вот что скажу: если собираешься работать дальше, не суетись. Искренний совет. И на этом кончим.

— Мнение это тех, кого она отоваривала, так?

— В ее магазине, — спокойно объяснил Трошин, — заказы получаем не только мы. Исполком и райком тоже. А может, и кто еще повыше. Так что не заносись. Сверху позвонили… ну и так далее… Уймись, лучше будет.

— Хотел бы я знать, откуда большие люди обо всем узнали… Кто позвонил, ты можешь сказать?

— Ты больной, Сокольников? — Трошин раздражался все больше. — Тот, чьи просьбы следует учитывать и выполнять.

— А если нет?

— Тогда сливай воду и ищи работу. Знаешь, Сокольников, ты мне уже надоел. Что за детский сад?!

Он помолчал немного, потом заговорил тоном ниже.

— Думаешь, мне все это нравится? Но нужно быть дипломатом, время такое, не будь дураком. Вообще Ольга — баба неплохая. Я ее знаю давно. Конечно, свой приварок она имеет — а кто его не имеет? Она хоть не рвет, не наглеет. Это я тебе точно говорю. Только в пределах естественной убыли. Ну, случилось с ней. Даже если и взяла она эти монеты себе на зубы — в чем я лично сомневаюсь, они у нее с рекламы, — что же, сразу ее запихивать в тюрьму? Это по-человечески? Другой вопрос: оснований действительно маловато. Откажется Азаркина от своих показаний — и все. Нет проблем.

— С какой стати ей отказываться?

— Откажется, — уверенно сказал Трошин. — Не сомневайся.

Его уверенность неприятно поразила Сокольникова. Не хотелось ему думать о Надежде как о безвольной кукле, которую вертят, как вздумается, люди и обстоятельства.

— Конечно, нужно немного постараться, чтобы отказалась, — многозначительно добавил Трошин. — А что делать! Есть мнение…

— А как же Азаркин? — вспомнил Сокольников. — Есть ведь еще и его показания. И заявление.

— С ним все в порядке. Ольга с ним прекрасно поладила.

Трошин подмигнул и по-особому, со смыслом, усмехнулся.

Сокольников понял его ухмылку по-своему.

— Она! С этим-то алкашом!

— С ним договориться несложно! Пообещала ему сотню, две, а он сейчас сидит у Гайдаленка и вносит необходимые уточнения.

— Какие, например?

— Например, что никаких монет не было. Был только разговор. Да и то — абстрактный. А он-де несколько погорячился и решил, что разговор действительно закончился сделкой. Словом, вариантов много.

— Как все просто, — с горечью сказал Сокольников.

— Несложно, — согласился Трошин. В голосе его появились нотки мягкой снисходительности. — Этому Викторов тебя не учил? Напрасно. Многое в нашей работе состоит из таких вот неуловимых нюансов. Нужно их чувствовать…

Он принялся обстоятельно развивать свою мысль, а Сокольников молча слушал, совершенно подавленный этой странной логикой неписаных законов, которые теперь, стало быть, определяли его жизнь. Он слушал тихо, не возражал, и Трошин, все более входивший в роль мудрого и опытного наставника, воспринял это как знак обращения в новую веру. Истинную…

— Ничего, — ободряюще закончил он, — все это ты постепенно постигнешь. Ты парень неглупый. Будет из тебя оперативник.

— А что, бывают такие, кто не постигает?

— Сколько угодно. Гибкости хватает далеко не всем. Ну и итог соответственный. Взять хотя бы Демченко — уже на пенсию готовится, а все капитан.

— Действительно, — сказал Сокольников. — Все капитан…

Трошин сладко потянулся и встал из-за стола.

— Ладно, пора обедать. Пошли в столовую.

Но на полпути попался Костин и увел Трошина куда-то за собой. В столовую Сокольников пришел один. Коллеги уже давно гремели тут ложками и подносами. Сокольников занял очередь за Демченко.

— А, это ты! — Демченко обернулся и почесал то место на затылке, куда Сокольников только что смотрел. — Уже знаешь новость?

— Какую?

— Трошин твой большим человеком становится. Утверждают его в должности зама. Я же говорил: далеко пойдет.

К обычному в таких случаях сарказму у Демченко примешивалась некоторая доля удивления. Как видно, он не ожидал, что Трошин пойдет так далеко и так быстро.

— А Ольгу — директоршу рыбного — привлекать не будут… — сказал вдруг Сокольников.

— Да, — откликнулся Демченко без всякого интереса.

— Если Азаркина от своих показаний откажется?

— Значит, откажется, — заключил Демченко.

— Это же неправильно!

— Подай-ка мне тот салат, — показал пальцем Демченко. — Сколько он стоит? Двадцать три копейки? И за что только деньги дерут!

— Так что вы думаете насчет этого, Михаил Федорович?

— А что мне думать! У меня своих дел хватает, — брюзгливо сказал Демченко. — Если каждый думать будет… Ты, Сокольников, тоже своими бы делами лучше занимался. И дай мне компот. Вон тот, с ягодами. Сколько стоит? Восемь копеек? Подумать только!