Моя милая ужасная невеста - Марина Ефиминюк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Торстен! — рявкнула я. — Ты хочешь, чтобы тебе стало легче? Тогда не сопротивляйся!
Закари все-таки приоткрыл глаза, вернее, один глаз с вертикальным зрачком и нехорошо посмотрел на поднос в моих руках.
— Я все равно тебя накормлю, — пригрозила ему.
Он все-таки сел, подложив под спину подушку, и кивнул, дескать, давайте свою еду. Поднос с тарелкой каши и ложкой был аккуратно пристроен ему на колени. Некоторое время Торстен разглядывал невразумительную сероватую жижу.
— Почему в этой тарелке?
— Красивая. Что тебя не устраивает?
— Мне как-то давали песика на пару дней, я кормил его из этой тарелки…
— Полагаю, горничная хорошенько ее отмыла. Я сама эту кашу сварила, проверила чистоту посуды и налила тебе никем не облизанной поварешкой, — стараясь сохранять спокойствие, что было по истине сложной задачей, проговорила я. — Что еще не так?
— Когда ты научилась готовить? — недоверчиво спросил он.
— Полчаса назад, — сухо ответила я.
— Попробуй! — потребовал он и сдвинул тарелку в мою сторону.
Ей-богу, как король из мутных времен драконовых войн, когда всех без разбору правителей травили. Слугам приходилось снимать первую пробу, чтобы его величество не отдал душу прародителям от какого-нибудь невинного чая.
— Я уже пробовала. Принцип двадцати минут не нарушен.
— Еще раз, — настаивал Закари, как капризный ребенок.
— Да без проблем! — психанула я, сунула палец сначала в горячее варево, а потом себе в рот. — Доволен?
— Ты засунула палец в мою тарелку? — возмутился Торстен, указав на возникший овраг посреди идеально ровной овсяной поверхности.
— Из нее уже ел песик, — напомнила ему. — Или надо было облизать твою ложку?
— Могла бы другую взять, — проворчал он.
О том, что вторая из двух имеющихся в доме ложек утопла и лежала на дне кастрюли, я предпочла умолчать. Лучше не говорить Закари, что его собираются накормить кашей из мельхиорового столового прибора, бранных ругательств и смеси воды с молоком. Никто и никогда не открывает секретных ингредиентов коронных блюд.
Он все-таки взялся за ложку и осторожно ковырнул застывшую на поверхности каши глянцевую корочку.
— Что ты там разыскиваешь? — не удержалась я.
— Кашу, — тяжело вздохнул он и действительно попробовал варево на вкус. — Как сладкая еда может быть пересоленной?
— Да демоны тебя дери, Торстен, ты достал уже придирками! — вызверилась я. — Тебя, может, из ложки накормить? От каши еще никому не стало хуже!
Вообще-то, спорное утверждение, но хотелось искренне верить, что Закари переваривает все: размороженные устрицы, невыносимо острое сартарское рагу, серебряные гвозди и овсяную кашу, сваренную женщиной из рода Варлок по рецепту Эмбер Фокстейл из известного рода черных ведьм.
Закари, видимо, чуток обалдел, что на него наорали, и начал молча есть, не жуя, а только глотая. Внезапно он подавился и замахал рукой:
— Воды!
Я поспешно сунула ему стакан с водой. Он запил и снова взялся за ложку. Теперь уже жевал, изредка вытаскивал чешуйки от овсянки и каждый раз сопровождал этот процесс выразительным взглядом.
Откуда мне было знать, что овсянка имеет свойство раздеваться во время варки? Какая, оказывается, бесстыдная крупа!
Снадобья Закари принял безропотно. Видимо, смирился с бесправной ролью больного, съехал по подушке и без сил прикрыл глаза. Хотелось верить, что послушно усваивал еду, а не составлял мысленное завещание.
Вечер и ночь выдались дивные! Порошки не помогли облегчить лихорадку, и Зак горел. Он больше не сопротивлялся ничему: ни холодным салфеткам на лбу, ни влитому в рот из отмытой ложки витаминному снадобью, ни даже намазанному на лицо составу от зуда, попахивающему сельдереем.
Под утро жар начал постепенно спадать. Я позволила себе сходить в ванную, переоделась в одну из рубашек Закари и решила, что секундочку полежу на соседней подушке, чтобы не нестись из гостиной и не проверять его каждые десять минут… В сознание вернулась резко, от ощущения, что проспала что-то крайне важное.
В окна заглядывало прозрачное осеннее солнце, нежданное после затянувшейся непогоды. Бледный свет ночника растворился в его лучах. Зак спал на спине, закинув руку за голову. Он по-прежнему выглядел ужасно больным. Лихорадка прошла, но хворь никуда не делась.
Привстав на локте, я сняла высохшую салфетку с его лба и с превеликой осторожностью легонечко прикоснулась ладонью. Торстен резко раскрыл темные глаза цвета переспелой черешни. Некоторое время в гробовом молчании мы смотрели друг на друга.
Внезапно его зрачки расширились, на горле сократился кадык. Рука над головой сжалась в крепкий кулак, на запястье напряглись мускулы. Казалось, усилием воли Зак удерживал себя от соблазна проверить, насколько тонок батистовый покров, прятавший мое тело. А мне внезапно приспичило, чтобы он действительно проверил…
— Жар спал. Хочу умыться, — без пауз пробормотала я и откатилась на другой край кровати. — Тебе еще нельзя в купальню. Надо, чтобы кожа поджила. Сейчас вернусь и помогу обработать пятна мазью…
— Марта, — тихо позвал Закари.
— Что? — быстро оглянулась я. — Принести воды или?..
— Открой, пожалуйста, комод, — перебил он таким вежливым тоном, что я моментально прикусила язык и пошлепала к комоду.
— Какую полку?
— Верхнюю.
Именно так и поступила. Выдвинула верхний ящик, из которого ночью, не глядя, выудила рубашку, и спросила:
— Что тебе достать?
— Штаны.
— Какие? — придирчиво уточнила я.
— Любые! — в его голосе внезапно прорезалось раздражение. — Просто достань штаны и надень их!
— Да я в них утону!
— Тем лучше, — прошептал он, прикрыв глаза ладонью.
— Кто ты, святой брат, ни разу не видевший женских коленок? — скривилась я и, задвинув ящик, ушла в ванную.
Не знаю, что за приступ благочестия случился у Закари, но я оделась в академическую форму, и в спальню вернулась исключительно приличная: в брюках и рубашке. Осталось нацепить драконий медальон, и хоть сейчас на практикум по темным искусствам. Тот как раз начинался через полчаса. Накануне я предупредила Эмбер, что скорее всего не появлюсь занятиях, и подруга обещала прикрыть меня перед деканом.
— Надеюсь, теперь мой вид достаточно скромен, господин Торстен чтобы помочь вам с мазью от пятен? — спросила я. — Вставай. Давай лечиться.
Он что-то пробормотал себе под нос, но сел на кровати и