Ведьмины байки - Ольга Громыко

Подпустили мы татя поближе, выскочили из-за бочек да сетью и накрыли. Вскрикнул тать тонким бабьим голосом, забился в путах. Тьфу ты, опять Алена, в платье мужском! Я виду не кажу, говорю громко:

– Экая, братцы, здоровущая пчела нам попалась! Неси, Сема, топор да бей ее промеж глаз, иначе не удержим!

Видит Алена – худо дело, Муромец и впрямь куда-то побежал, – взмолилась что есть мочи:

– Не губите меня, добры молодцы, это же я, Алена-искусница, дочка Вахрамеева! Подшутить над батюшкой хотела, чтобы ему жизнь медом не казалась!

Сема Соловей в затылке притворно чешет:

– Надо же как занятно жужжит! Прям как дочка царева, у той тоже жало заместо языка!

– Что ты, Сема, откуда тут Вахрамеихе взяться? Она, поди, все у бани околачивается, молодцев караулит. А и гадкая же девка, немудрено, что царь ее замуж не отдает – боится, как бы не вернули с позором!

– Ну, ежели это и впрямь царевна, убыток небольшой. Все одно добром с ней не договоришься, дай-кось топор испробуем!

Тут и Муромец подоспел, сыскал где-то кувалду двухпудовую, несет-поигрывает:

– Разойдись, народ, на две стороны!

Посторонились мы, сеть выпустили. Алена, не будь дура, так в сети к выходу и метнулась, оступаясь да всхлипывая. Полетел ей вслед хохот молодецкий, аж стены задрожали.

Догадалась Алена, что шутку над ней подстроили, отплатили за дуб сторицей. Обернулась на пороге, из сети выпрастывается:

– Да вы… да батюшка вас… звери лютые!

Сорвалась в плач, слезы по лицу размазала, швырнула в нас сетью скомканной и убежала.

Ну что с девкой непутевой поделаешь? Царю говорить негоже – хоть и грозится Алена «батюшкой», а не видали мы, чтобы она с Вахрамеем речи вела, даже не подходит близко. Плачет, вишь ты… Испугалась, поди, что влетит ей от царя за медовуху дегтярную.

Насобирали мы дохлых пчел, в деготь обмакнули, наутро понесли Вахрамею предъявлять. Царь на упокойниц косится недоверчиво:

– А чем докажете, что по вине воздали?

– Пущай мед по ульям соберут, медовухи наварят – сам убедишься.

Позвал царь на проверку бортников да медоваров – точно, исчез дух дегтярный.

– Ну, добры молодцы, вот вам третья служба – последняя, да не из последних! Завелись у нас в тереме гости докучливые – Фома, Кузьма да Ерема, никак выжить их не можем; третий год пируют-гуляют, казну мою без толку переводят, домой не торопятся, а взашей гнать заказано: то сынки беспутные владыки царства соседнего, как бы не осерчал да войной на меня не пошел! Вот и намекните им, да поискусней: пора, мол, и честь знать. Чтобы к завтрему и духу ихнего в палатах белокаменных не было! Но ежели узнаю, что почету должного царевичам не оказали, – на кол посажу, не гляну, что родственники!

Подивились мы, да смолчали. Что ж там за гости, ежели самого Вахрамея третий год объедают-опивают невозбранно?! Мой дедушка царь, уж на что хлебосолен, и тот опосля второго месяца свету белого не взвидел, тещ загостившихся на дух выносить не мог. Велел тараканов им в меды подсыпать, кушанья пересаливать, мышей по зале пускать, а шебутного боярина Фрола Фомича Кутило-Завалдайского подговорил лицо вычернить, клыки нацепить, ночью по лестнице к окошкам тещиным взобраться и в ставень постучать. Уехали тещи как миленькие, недели не продержались!

Нам же в один вечер управиться надобно, тут мышами не обойдешься. Соловей мыслишку подкидывает:

– Вахрамеихи на них нет, небось сами сбежали бы без оглядки!

Алена и впрямь с утра на глаза не кажется – то ли от гнева царского хоронится, то ли еще чего нам во вред замышляет. Сговорились мы с побратимами, как дело вести, пошли в трапезную.

А там пир идет горой, челядь как раз блюда переменила. Присмотрелись мы к гостям – мороз по коже продрал! Платье на них дорогое, царское, золотом расшитое, а рыла как есть свинячьи, из-под куньих шапок рога козьи выглядывают, заместо подковок сапожных копыта мохнатые по полу стучат. Вот так сосед у Вахрамея, немудрено его убояться! Ну да нам при чертях мерзнуть негоже, да и пить с ними не впервой – опосля десятой чарки так по стенам и скачут.

Присели напротив:

– Гой еси, гости дорогие, мы три Семена, шурины вахрамеевские, будем вас сегодня потчевать!

Обрадовались черти:

– Вот хорошо, а то нам уж прискучило втроем пировать… и имена у вас для застолья самые что ни есть удобные, даже во хмелю не спутаешь. Ну-кось, Сема, разливай!

И пошло у нас веселье, просидели за столом до глубокой ночи, за всех подряд выпили, даже Вахрамея помянули – правда, «навьем-собакой», песенок жалостных сколько-то спели, поплакались друг другу на горькую судьбинушку и всеобщее неуважение, а под конец затеял я свару с побратимами:

– Ты, Соловей, роду низкого, негоже мне с тобой с одного блюда есть!

– Низок, да славен, а ты из грязи да в князи!

Муромец вином из чарки в нас плеснул:

– Оба вы хороши, крику на рупь, толку на грош!

Слово за слово, переругались вусмерть.

– Не желаем за одним столом сидеть, поделить его надобно, пущай каждый в своем углу пирует!

Обмакнул Муромец свиную кость в сметану, размалевал скатерку. Поделили стол, давай яства делить. Из рук блюда рвем, кушанья на гостей летят, с ног до головы черти перемазались. Трусоваты на поверку оказались, драки не унимают, под столы от греха попрятались.

– Давайте уж заодно, – говорю, – и сотрапезников наших, гостей дорогих, разделим!

Согласились Семены и на такой дележ, выбрали себе по царевичу, давай каждый своего потчевать. А на столе не так уж много осталось – что пораскидали, что поделили. Самым запасливым Муромец оказался – и осетр у него аршинный, и поросенок печеный. Я же маху дал – хлеб да капуста квашеная, перед Кузьмой неудобно.

– Рад бы я, гостюшка, тебя попотчевать, да нечем – все братец загребущий к рукам прибрал. Возьми у него ломоть осетрины, небось не обеднеет.

Потянулся жадный черт за даровым угощением, а Муромец тресь его ложкой по лбу:

– Не трожь чужого!

Осерчал я не на шутку, подорвался с места:

– Ты для моего гостя рыбки пожалел, пущай же твой ею подавится!

Схватил осетра за хвост, да тем осетром Муромцева гостя по голове. Рыло осетровое от удара вбок отлетело, Ереме в глаз угодило. Разобиделся Соловей, зачерпнул икры полной жменей, да Кузьме в рыло:

– Сема моего дружка закадычного осетром пожаловал, накось его прихлебателю икорки на закусь!

– Моего гостя бить?! – ревет Муромец, булаву выхватывая. – Всех порешу, нам с Фомой больше достанется!

Я за кладенец, Соловей за ножи:

– Не печальтесь, Кузьма да Ерема, мы за вас живо отомстим, остыть не успеете!

Перепугались черти, из-за стола повыскакивали:

– Вы уж тут без нас разбирайтесь, мы и без того загостились, дома, поди, жены с детками малыми ждут не дождутся!

– Куда ж вы, гостюшки?! А как же почет, святой долг хозяйский, чтобы вы обиды на нас не держали?!

И давай чертей за хвосты ловить, за стол насильно сажать. Своего под руки, чужого кулаком по темечку, Муромец Кузьме моему ухитрился черствый бублик на рыло поверх икры закрутить.

Визжат черти, упираются:

– Хватит с нас почета, ввек вашу доброту не забудем, только отпустите восвояси!

Переглянулись мы, отвесили чертям по затрещине на посошок:

– Не забывайте нас, захаживайте!

– Уж лучше вы к нам!

С тем и сгинули.

Мы тоже засиживаться не стали, едва до покоев добрели – сон сморил. По пути еще песенку развеселую спеть умудрились, весь терем перебудили, даже коты под окнами на радостях заорали – думали, невеста у них в тереме завелась.

Утром просыпаюсь – голова с похмелья трещит, друзья над кадкой с водой студеной плещутся, отфыркиваются:

– Давай-кось Кощеича прямо в постели окатим, одним махом протрезвим, еще спасибо нам скажет!

– Да уж скажу – мало не покажется!

Поплескался я в воде, рассолу хлебнул —ожил. Пошли мы к Вахрамею обещанного требовать.

– Охти мне тошнехонько, – вздыхает царь, – от сердца отрываю! Кабы не родственники, тремя службишками пустячными не умилостивили бы.

Кликнул садовника:

– Вот тебе, Еремейша, помощники, за аленьким цветочком приехали. Выдай им по лопате с рукавицами холщовыми, и проводи в сад, пущай любой копают!

Да как расхохочется – у нас мороз по коже. Что дочь, что батюшка – с обоими ухо востро держать надобно, не угадаешь, какой подвох задумали.

Вышли из царских покоев – Вранко с хрипотцой зловещей:

– Честные люди так не смеются! Не к добру!!! Кар-р-р, кар-р-р!

Смахнул я его с плеча:

– Хоть бы раз к добру прокаркал!

Ворон крыльями трепетнул, на другое плечо перебрался:

– К добру я молчу, а Вахрамею верить не советую. Не к добру он расщедрился, ох не к доб…

Придержал я его за клюв, не дал окончить.

Сад у Вахрамея на загляденье – деревья раскидистые, а тени не дают, под ними цветы диковинные горушками круглыми рассажены, птицы в клетках золотых поют-заливаются, звери хищные на цепях рыкают.