Океан. Выпуск десятый - Светлана Мекшен

После одной из таких встреч, переборов не только Нептуна, но и самого себя, Вячек сказал:

— И так всю жизнь? Ведь они ж святые великомученики!

Хоттабыч немедленно возразил:

— Святые? Нет! Они обычные работяги моря. Но я преклоняюсь перед ними.

Примерно в это же время Сосняга запечатлел в ЗКШ некоторые свои размышления:

«Мы уже, кажется, разучились ходить по-человечески — на двух ногах. Из-за кренов и дифферентов приходится передвигаться в основном на четвереньках, цепляясь за все, что окажется под передними конечностями (задние засунуты в сапоги).

Глядя на наше передвижение по яхте, невольно приходишь к заключению, что теория происхождения человека пришла на ум уважаемому Чарлзу Дарвину именно благодаря длительному наблюдению за экипажем корвета «Бигл» во время кругосветного плавания. Причем сама суть теории могла зародиться только в результате длительного наблюдения за членами экипажа судна, особенно в условиях здоровенной качки и при работах на мачтах. Из этих наблюдении можно было сделать лишь один вывод: предками человека могли быть только обезьяны вульгарис, которым совершенно безразлично, за что и чем цепляться. Однако эти наследственные признаки у одних — например, у Хоттабыча — сохранились лучше, а у других хуже. У Вячека, в частности, хватательных способностей явно нехватка, то ли потому, что их утратили предыдущие поколения, то ли потому, что он сразу стал гомо сапиенсом.

Или вот Юхан Оттович, например, передвигается как-то боком, полностью оправдывая свое прозвище. Только он, по-моему, не Крабик, а настоящий, матерый Краб!

Справа по-прежнему высокие скалистые черные горы, полные тайн. Урез воды так и не удалось разглядеть: все закрывает плотная завеса водяной пыли.

Удивительно: мы на всем маршруте постепенно подворачиваем вправо, но и ветер с таким же постоянством заходит по часовой стрелке. Даже очень редкий (согласно лоции) ветер от норда и тот дует с огромной силой, образуя невообразимую толчею водяных гор. Оказавшись на вершине одной из них, мы с ужасом смотрим вниз — в долину у ее подножия, темную, чем-то жуткую и… привлекательную. И вслед за этим торчанием на вершине — стремительный спуск в долину. Нет, не спуск — провал! Провал, от которого замирает сердце и темнеет в глазах.

Неожиданно мелькает мысль: «Профессиональные моряки — и прежние и современные — находятся на качке почти половину времени пребывания в море, то есть месяцы, а то и годы. Но половина этого срока приходится на подобные провалы, иногда с почти полной невесомостью. Иначе говоря, морские волки за свою жизнь пребывают в невесомости дольше, чем в ней находились первые космонавты! Вот и выходит, что моряки и космонавты — родственники! Братья по невесомости и разуму! Ведь это надо ж!..

Странно, но всех членов экипажа яхты начинает одолевать сонливость. Видимо, начинает сказываться усталость. Лежа вповалку в кубрике, все свистят, храпят и стонут так, что трудно разобрать, кому какой звук принадлежит. И только адмирал, вцепившись в румпель, ведет свой корабль к цели. Но и он нет-нет да и клюнет своим мощным носом, находись на грани бодрствования и сновидений».

Однажды, будучи в состоянии именно такой прострации, Хоттабыч, сидя за рулем, вдруг дернулся, как от подзатыльника, и увидел перед самым форштевнем огромную белую птицу, дремавшую на воде. Хоттабыч резко переложил руль, чтобы изменить курс и обойти соню, но опоздал: послышался короткий сильный удар, почти человеческий вскрик птицы и… снова полная тишина, если не считать шипения воды за кормой.

— Жаль беднягу, — вздохнул Хоттабыч и увидел четыре пары глаз, смотрящих на него из люка. — Ну, чего таращитесь? Ну, два старых чудака малость вздремнули. И одного из них не стало. А другой мучается угрызениями совести.

— При недавней встрече в Норвежском море на нас точно так же чуть не наехал какой-то чудак под английским флагом, мастер, — раздался голос Брандо. — А я же предупреждал: «Быстро поедешь — медленно понесут». Впрочем, в такой ситуации и нести не придется.

Крякнув, Хоттабыч попросил:

— Юхан Оттович, смените меня, голубчик. А то, действительно, как бы…

— Та-та. Юкс момент.

Крабик натянул на себя штормовку, ополоснул лицо забортной водой и занял место у румпеля. Хоттабыч молча сполз в кубрик. За ним, также молча, последовали остальные члены экипажа. Яхта снова превратилась в плавучее сонное царство.

Через четыре часа Сосняга, сменяя Крабика, осмотрелся по сторонам и, обнаружив очертания знакомого острова, произнес:

— Вот и ЮБК.

— Кто, кто? — не понял Крабик.

— Говорю раздельно: вот и южный берег Кильдина. Не Крыма же.

— А, конечно.

— Значит, скоро будем дома.

Не прошло и трех суток, как «Меркурий», повернув еще раз «направо за угол», вошел в горло Белого моря. Это был уже почти дом. Крабик объявил большую приборку, а затем генеральную стирку, длившуюся двое суток без передыха. Потом наступил день бритья и стрижки, тем более что погода отнеслась к этому весьма благосклонно.

— Согласно Лоции Белого моря, штиль здесь бывает не чаще одного дня в месяц, — заметил Сосняга, соскребая опасной бритвой щетину со щеки. — А нам за пять суток достались уже четыре месячных нормы.

— И вообще погодка здесь странная, — подхватил Брандо, сидевший на крыше рубки, привалясь, как всегда, спиной к мачте. В ею руках, тоже как всегда, дрожал от извергаемых звуков магнитофон. Напрягая до предела голосовые связки, Брандо напоминал товарищам: — Надвигается черная туча, барометр надает…

— Кур-р-рат! — вскипает высунувшийся из люка Крабик, — Мне уже хочется крикнуть: «Да пропати оно пропатом, это дьявольское порождение науки и техники!» Нельзя же так!

— Прости, чиф. Больше не буду, — Брандо уменьшил звук магнитофона и продолжил свою мысль: — Одним словом, налицо явные признаки приближения сильного шквала с дождем, а возможно, и с градом. Мы стараемся и надрываемся: убираем одни паруса и ставим другие, в спешном порядке все крепим по-штормовому, и прочее, и прочее. А вместо шквала получаем… полнейший штиль. Чудеса, да и только!

— Теперь мы уже не обращаем внимания на эти штучки природы и идем, как шли, — категорично заявил Вячек, сидевший за румпелем рядом с Хоттабычем. — Вот как сейчас.

Спустя несколько минут Хоттабыч, сморщив нос и глядя мимо Крабика, распорядился заменить паруса, только что разорванные в клочья внезапным шквалом.

— Молодец, дядюля! — расхохотался Вячек и хлопнул яхтенного капитана по спине. — Так распороть паруса не каждый сможет: нужен мастер!

— Цыц, салага! И марш домой! — скомандовал Хоттабыч племяннику, забыв, что они находятся на судне, болтающемся в нескольких десятках миль от ближайшей земной тверди. — Совсем распустился мальчишка. Я всегда говорил твоей матери, что либерализм в воспитании ни к чему хорошему не приведет.

— Не матери вы это говорили, дядя Толя, а отцу.

— Тем более!

Наблюдавшие эту сцену Крабик и Сосняга хихикнули и дипломатично отвернулись от законфликтовавших родственников. Брандо, залившийся громким смехом, вдруг замер:

— Магнитофон!

Расширившиеся зрачки радиста растерянно разглядывали руки товарищей, шарили по крыше рубки, по палубе и кокпиту. Магнитофона нигде не было.

— Тю-тю! — решил Крабик. — Нептун запраль.

И, не сдержавшись, рассмеялся. Его негромко поддержал Сосняга. Брандо махнул рукой и снова залился смехом:

— Давно пора: дрянь машина! Пусть теперь Нептун с ней помучается!

Родственники, услышав гогот товарищей и приняв его в свой адрес, поспешно отвернулись друг от друга и уставились на неестественно белую воду за бортом.

На исходе следующих суток «Меркурий» миновал Соловецкие острова со сказочными стенами и башнями древнего монастыри. А затем, пройдя мимо островов Большой и Малый Жужмуй в Онежском заливе, добрался, наконец, до Беломорска и завершил морскую часть орбиты вокруг Скандинавии.

Впервые после почти месячного плавания члены экипажа яхты сошли на земную твердь. Ею оказалась деревянная пристань, замшелая вверху и покрытая водорослями внизу. Однако общение с землей оказалось не столь уж радужным: у всех хватило возможности преодолеть лишь несколько метров дощатого настила пирса. Ноги, привыкшие постоянно балансировать на весьма зыбком базисе, чтобы парировать крены, дифференты и неожиданные рывки судна, теперь, не доверяя прочности и неподвижности земной тверди, продолжали подгибаться и выбрасываться в стороны, соответственно изменяя положение тела относительно вертикали. И головы у всех кружились, и тошнота подкатывалась к горлу. Поэтому со стороны они походили на компанию сильно подвыпивших гуляк.

Не успели яхтсмены прийти в себя, как подошел маленький буксирчик с явно ироническим названием «Геркулес-1» и потянул «Меркурия» по каналу, ведущему в глубь страны, в Ленинград.