Приемыш обезьяны - Эдгар Берроуз

Только когда началось упоминание о малютке, тон дневника изменился и исчезла нота отчаяния, вкравшаяся в дневник после первых двух месяцев пребывания на берегу. Теперь тон дневника был окрашен каким-то подавляющим счастьем, производимым еще более грустное впечатление, чем все остальное.

В одной из записей звучал почти бодрый дух:

Сегодня моему мальчику исполнилось шесть месяцев. Он сидит на коленях Элис у стола, за которым я пишу; это счастливый, здоровый, прекрасный ребенок.

Так или иначе, даже против всякой правдоподобности, мне представляется, что я вижу его взрослым, занявшим в свете положение отца, и этот второй Джон Клейтон покрывает новою славой род Грейстоков.

И вот, как будто для того, чтобы придать моему пророчеству вес своей подписью, он схватил мое перо в пухленький кулачок и поставил на странице печать своих крошечных пальчиков, перепачканных в чернилах.

И тут же, на поле страницы, были видны слабые и наполовину замазанные оттиски четырех крошечных пальчиков и внешняя часть большого пальца.

Когда д'Арно кончил читать, оба человека просидели несколько минут молча.

– Скажите, Тарзан, о чем вы думаете? – спросил д'Арно. – Разве эта маленькая книжечка не раскрыла перед вами тайну вашего происхождения? Да ведь вы же лорд Грейсток!

Голова Тарзана поникла.

– В книжке все время говорят об одном ребенке, – ответил он. – Маленький скелетик его лежал в колыбели, где он умер, плача о пище. Он лежал там с первого дня, как я вошел в хижину, и до того дня, когда экспедиция профессора Портера похоронила его рядом с его отцом и матерью, у стены хижины. Это-то и был ребенок, упоминаемый в книжечке, и тайна моего происхождения еще темнее, чем была прежде, потому что последнее время я сам много думал о возможности, что эта хижина была местом моего рождения. Я думаю, что Кала говорила правду, – грустно заключил Тарзан.

Д'Арно покачал головой. Он не был убежден, и в уме его зародилось решение доказать правильность своей теории, потому что он нашел ключ, который мог открыть тайну.

Неделю спустя путники неожиданно вышли из леса на поляну.

В глубине высилось несколько зданий, обнесенных крепким частоколом. Между ними и оградой расстилалось возделанное поле, на котором работало множество негров.

Оба остановились на опушке джунглей. Тарзан уже готов был спустить отравленную стрелу со своего лука, но д'Арно ухватил его за руку.

– Что вы делаете, Тарзан? – крикнул он.

– Они будут пытаться убить нас, если увидят, – ответил Тарзан. – Я предпочитаю быть сам убийцей.

– Но, может быть, они нам друзья, – возразил д'Арно.

– Это черные люди, – было единственным ответом Тарзана. И он снова натянул тетиву.

– Вы не должны этого делать, Тарзан! – крикнул д'Арно – Белые люди не убивают зря. Mon Шеи, сколько вам еще осталось учиться! Я жалею того буяна, который рассердит вас, мой дикий друг, когда я привезу вас в Париж. У меня будет дела полон рот, чтобы уберечь вас от гильотины.

Тарзан улыбнулся и опустил лук.

– Я не понимаю, почему я должен убивать чернокожих в джунглях и не могу убивать их здесь? Ну, а если лев Нума прыгнул бы здесь на нас, я, видно, должен был бы сказать ему: „С добрым утром, мосье Нума, как поживает мадам Нума?“

– Подождите, пока чернокожие на нас бросятся, – возразил д'Арно, – тогда стреляйте. Но пока люди не докажут, что они ваши враги – не следует предполагать этого.

– Пойдемте, – сказал Тарзан, пойдемте и представимся им, чтобы они сами убили нас! – И он прямо пошел поперек поля, высоко подняв голову, и тропическое солнце обливало своими лучами его гладкую, смуглую кожу.

Позади него шел д'Арно, одетый в платье, брошенное Клейтоном в хижине после того, как французские офицеры с крейсера снабдили его более приличной одеждой.

Но вот, один из чернокожих поднял глаза, увидел Тарзана, вернулся и с криком бросился к частоколу.

В один миг воздух наполнился криками ужаса убегавших работников, но прежде, чем они добежали до палисада, белый человек появился из-за ограды с ружьем в руках, желая узнать причину волнения.

То, что он увидел перед собой, заставило его взять ружье на прицел, и Тарзан, из племени обезьян, вторично попробовал бы свинца, если бы д'Арно не крикнул громко человеку с наведенным ружьем:

– Не стреляйте! Мы друзья!

– Ни с места, в таком случае! – послышался ответ.

– Стойте, Тарзан! – крикнул д'Арно. – Они думают, что мы враги.

Тарзан приостановился, а затем он и д'Арно стали медленно подходить к белому человеку у ворот… Последний рассматривал их с изумлением, граничащим с растерянностью.

– Что вы за люди? – спросил он по-французски.

– Белые люди, – ответил д'Арно. – Мы долго скитались по джунглям.

Тогда человек опустил ружье и подошел к ним с протянутой рукой.

– Я отец Константин из здешней французской миссии, – сказал он, – и рад приветствовать вас.

– Вот это мосье Тарзан, отец Константин, – ответил д'Ар-но, указывая на обезьну-человека; и когда священник протянул руку Тарзану, д'Арно добавил: – А я, – Поль д'Арно, из французского флота.

Отец Константин пожал руку, которую Тарзан протянул ему в подражание его жесту, и окинул быстрым и проницательным взором его великолепное сложение и прекрасное лицо.

Тарзан, обезьяний приемыш, пришел на первый передовой пост цивилизации.

Они пробыли здесь с неделю, и обезьяна-человек, до крайности наблюдательный, многому научился из обычаев людей. А в это время черные женщины шили для него и для д'Арно белые парусиновые костюмы, чтобы они могли продолжать свое путешествие в более пристойном виде.

XXVI

НА ВЫСОТЕ ЦИВИЛИЗАЦИИ

Месяц спустя они добрались до маленькой группы строений на устье широкой реки. Глазам Тарзана представилось большое количество судов, и снова присутствие множества людей исполнило его робостью дикого лесного существа.

Мало-помалу он привык к непонятным шумам и странным обычаям цивилизованного поселка, и никто не мог бы подумать, что этот красивый француз в безупречном белом костюме, смеявшийся и болтающий с самыми веселыми из них, еще два месяца тому назад мчался нагишом через листву первобытных деревьев, нападая на неосмотрительную жертву и пожирая ее сырьем!

С ножом и вилкой, которые он так презрительно отбросил месяц тому назад, Тарзан обращался теперь столь же изысканно, как и сам д'Арно.

Он был необычайно способным учеником, и молодой француз упорно работал над быстрым превращением Тарзана, приемыша обезьян, в совершенного джентльмена в отношении манер и речи.

– Бог создал вас джентльменом в душе, мой друг, – сказал д'Арно, – но нужно, чтобы это проявилось и во внешности вашей.