Человек отменяется - Александр Потемкин

Наступила гробовая тишина. Первым подал голос дьякон: «Я знаю, что вы меня не выберете, поэтому в последние минуты жизни отдамся водке „Большой“. Прекрасный напиток. Чихать мне на все предстоящие ваши дискуссии. Среди вас нет ни одного, кто был бы по-настоящему достоин получить спасительную ампулу». После этих слов он налил стакан водки и смачно выпил. «Кажется, водка — прекрасное вещество, способное снизить действие яда, — продолжал Тимофей Затулин. — Она не раз спасала русского человека, может, и на сей раз не подведет? Во всяком случае, если не спасет, то продлит мое горемычное существование в грезах. Ах, жизнь, пустой звук во Вселенной. После водки еще пуще убеждаешься, что куда страшнее дальше жить, чем помирать, не откладывая в долгий ящик это представление! Ведь почему человек смертен? Пожил, так дай пожить другим! Вот русская премудрость! Это только эгоисты бессмертие вымаливают. А как же с деторождением? Куда новым людям поселяться? Земля небольшая! Всех никак не поместит! Тьфу! Но водка хороша! Налью-ка себе еще!» — «Я самая молодая, меньше всех прожила. Логичнее всего уступить место и дать пожить еще самому младшему, — дрожа, заявила музыкантша. — Я на вас очень надеюсь! Это же справедливо! Рассчитываю, рассчитываю на вашу мудрость! На честность!» — «Какая у меня с тобой разница в возрасте? Два-три года? — злобно воскликнула Блохина. — Это никакая и не разница. Тут необходим другой критерий. Например, национальный. Я вот русская, а вы кто? Физик — явно не славянин, да и ты смуглая, черноволосая, скулы широкие очевидно, что в тебе азиатские следы. А в России только у русских должны быть привилегии на все, а на жизнь в первую очередь. Зачем ты сюда приперлась? Я вот в своей стране, а ты? Красноводск, халаты, тюбетейки, верблюды, песок… Не наше все это. Понимаешь, не наше! Голосуй за меня! И ты, физик, скажи, что согласен, чтобы ампула русской досталась!» — «Не подумаю даже! Я сам русский в десятом поколении…» — «И я русская, русская, — истерически перебила его музыкантша. — Я больше русская, чем все вы… У меня бабушка Молчанова, а ее тетка с Деникиным в супружестве состояла. Что, мало русских барышень с черными волосами и широкими скулами?» — «А фамилия у тебя какая-то тарабарская!» — взвизгнула Блохина. — «Не тарабарская, а чисто русская, — Дуванчикова я, Дуванчикова». — «Была бы Одуванчикова, поверила бы, а дуван, дыван — это же персидский корень. Ты даже не представляешь, что это чужеродное слово означает. Лучше голосуй за меня!» — «Национальность не может определять, кому жить, а кому помирать. Я предлагаю другой критерий, — стараясь перекричать всех, завопил физик. — По уму и знаниям решить этот вопрос надо. Как, а? Кто больше всех знает о мироздании, тому и дадим право на жизнь. Зачем на свете дурью маяться? Итак, в мире глупцов пруд пруди, особенно в нынешней России. Вот ты, пианистка, ну какой от тебя толк русскому народу? Культуре? Науке? Ну сыграешь ты „Собачий вальс“, ну споешь песенку про крокодила Гену или этюдом одаришь слушателей. А что еще? Нужна ли такая музыка человечеству? Соловья интересней послушать, к дятлу прислушаться. Или ты, учительница, — тоже мне профессия, оцениваемая нищенской зарплатой в сто долларов в месяц. Даже бюджет знает вам цену! А я помимо того что физик и о Вселенной знаю намного больше, чем вы, еще защитник Отечества. Могу дать в морду любому, кто обидит Россию. Вручите мне ваши голоса и за Россию можете быть спокойны». — «Сам за двести долларов и ночлег устроился к Гусятникову, а воображает, что может принести пользу стране. Вон с дороги, технарь придурковатый, уступи молодой женщине. Я одна из вас способна родить с десяток защитников Отечества», — вскричала в истерике Блохина. — «Прошло пять минут! Осталось пятнадцать! Торопитесь!» — деловым тоном заметил Иван Степанович. «Тимофею Затулину пришла в голову замечательная мысль, — заявил пьянеющий дьякон. — Перед смертью можно не только хорошо напиться, но и потрахаться. Правда, десять минут ограничивают свободу секса. Итак, отдаю свой голос той барышне, которая ляжет передо мной… Ха — ха-ха!» — «Я согласна! — без колебаний крикнула Блохина. Она чуть взбодрилась. — Но у меня возник вопрос к нашему хозяину. Скажите, господин Гусятников, если я получу голос Затулина и он окажется единственным, а другие вообще не получат ничего, то будет ли считаться, что я выиграла? Ведь получится один — ноль! Один — ноль — это тоже победа! Настоящая победа!» — тут она впилась безумными глазами в создателя «Римушкина». Тот почесал затылок, помедлил с ответом и, наконец, без энтузиазма, растягивая слова, бросил: «Похоже, ты права. Придется именно тебе отдать ампулу». — «А я тоже перед ним лягу! — вскричала музыкантша и, мигом приподняв подол, шлепнулась у ног бывшего священнослужителя. — „Я первая согласилась!“ — в голос зарыдала биолог. Ей пришлось стаскивать с себя брюки, она нервничала и запаздывала. — „При таком увлекательном развороте недурно и помереть, — ухмыльнулся пьяница. — Кого же выбрать? Ты, Блохина, быстрей снимай бюстгальтер, хоть груди сравню с твоей соперницей“. Пока учительница срывала с себя одежду, к попу подбежал физик и взмолился: „Перед смертью попробуй мужика. На том свете рассказывать будешь. Я еще нетронутый. А у баб ты станешь тридцатый или сотый!“ Он скинул с себя брюки, встал на колени и лицом уперся в пол. — „Что делать? Никак не пойму… — пробормотал мечтательно Затулин. — Хозяин, а можно я всех их перетрахаю и всем трем отдам свой голос?“ — „Ты обладаешь одним голосом, имеешь право отдать его любому, но одному, а поиметь можешь всех или никого“. Блохина тут же набросилась на пьяницу, сдернула с него штаны, взяла его сморщенный член в свои руки и повелительно закричала: „Скажи, дорогой, что свой замечательный голос ты эксклюзивно отдаешь мне, Блохиной!“ — „Нет, нет, только мне, мне Дуванчиковой! Дуванчиковой! — взревела музыкантша, отталкивая конкурентку. Но ухватиться ей было не за что, сморчок плотно сжимала учительница. — «Прошло десять минут. Осталось столько же!“ — тем же беспристрастным тоном бросил Гусятников. Тут на обеих дам завалился физик. Он пытался оттащить конкуренток от Затулина, но женщины били его ногами и истерично кричали. Биологиня пяткой попала ему в глаз, музыкантша головой разбила ему губу. Физик застонал, однако сдаваться не собирался. Раненый, стонущий, он продолжал пробиваться к пьяному дьяку. «Что за безобразная сцена, — вздухал про себя Иван Степанович. — Неужели ради жизни мы запросто растаптываем в себе все плоды цивилизации? Отступаем от своей божественной природы, отказываемся от разума? Биологический страх смерти вытравил в нас гомо сапиенса. А состоялся ли он вообще, человек разумный? Любой свидетель этого позорища поклянется, что человек еще не родился, что ему еще предстоит появиться на белом свете». В этот миг раздался смех Затулина: «Вот не думал, что наступит время, когда мой голос будет оцениваться в человеческую жизнь, что из-за него возникнут ожесточенные драки. Прекрасные минуты переживаю я перед смертью. Не такая она страшная, в чем суждено мне убедиться. Как раз наоборот! Ведь самые лучшие часы жизни я проживаю перед собственной кончиной. Ой, куда это мой член попал? Ха-ха-ха! А, оральный секс. Но с кем? С Блохиной? С Дуванчиковой? Или с физиком? Неужели с физиком? Вот сраму-то! Ой, больно! Да это Блохина! Да-да, она! Но теперь кто-то взял в рот большой палец моей левой ноги. Еще кто-то облизывает мое колено! Хозяин, запоминайте, я отдаю свой голос Блохиной! Уж лучше быстрее помереть, чем терпеть такие домогательства! А может, мой голос вообще никому не отдавать? Ведь секс в такой суматохе, в драке, это самые настоящие муки. Нет, я пообещал тому, кто первый, а перед кончиной слово надо держать! Блохиной! Блохиной!» «Двадцать минут прошло! Победила Блохина. Ей вручается ампула с противоядием», — с брезгливой миной объявил Иван Степанович. Биолог торжествующе подняла руку, выплюнула сморчок партнера, выхватила ампулу, отломила головку и вылила содержимое на пенящийся язычок. «Теперь я буду жить!» — воскликнула она с нагловатой улыбкой. Глаза ее искрились странным озорством. Гусятников прошел к двери, у выхода задержался, взглянул на часы и буркнул себе под нос: «Сейчас должно начаться!» Физик оказался первым, кого стошнило. «Спасите меня! Спасите!» — завопила музыкантша, и тут же понесло и ее. Рвота была очень сильной. Бедолаг выворачивало наизнанку. Физик даже упал лицом в рвотную массу. Дуванчикова еле держалась на ногах, ее плач и стоны прерывались кишечными судорогами. Затулин посмеивался и продолжал глотать водку. Казалось, что этот замечательный напиток его действительно вылечил. Блохина незаметно скрылась за лестницей. «Скверная публика, надо было увеличить порцию яда, чтобы они окочурились по-настоящему. Ведь кроме глинистой ямы, припорошенной грязным городским снегом, я, и весь род людской, ничего другого не заслуживаем. А это так, тяжелое отравление. И больше ничего. Теперь пойду к лгунам. Опять затею игру в шарады, чтобы оказаться окончательно заплеванным. Только где все же наш писака?»