Том 4. Солнце ездит на оленях - Алексей Кожевников

— Я — не первый, я совсем другой, особый. — Старик отложил снасть. — Садись, девонька, рядом со мной и ты, парень, садись. Слушайте! — И, когда они сели, продолжал: — Ваш город и во сне никому еще не брезжился, а мной все кругом было уже исхожено и названо: Семенова корга, Семенова тоня, Семеновы острова, Семенова гора, Семеновы озера… Ну какой же я первый житель города? Я тут и моя изба — до города. Город к нам пристроился. Внушаю, внушаю это всем — никак не хотят понять.

— Я, допустим, понимаю, — сказала Ксандра. — Если не хотите считаться первым жителем, назовитесь, как вам мило. Зачинатель, основатель города?

— Я не зачинал его и не хочу присваивать чужое дело.

— Первопоселенец.

— Во-во, оно самое, — обрадовался старик, — первопоселенец этого берега.

— Я не вижу разницы с «первым жителем», — заметила Ксандра.

Но старик находил:

— Огромная. Первый житель города, значит, что до него был уже какой-то город. А первопоселенец берега — значит, обосновался на пустом, на голом месте.

— Будь по-твоему, дедушка. Так и запомню, — пообещала Ксандра и снова попросила разрешения сфотографировать.

Привыкший сниматься, старик охотно согласился, взял отложенную рыболовную снасть и занялся починкой с таким видом, словно рядом не было ни города, ни кораблей в заливе. Ксандра постаралась, чтобы и фотоаппарат не захватил их. На снимке получился истинный первопоселенец дикого северного берега.

Крушенца нашли в его учреждении — Мурманском уездном политпросветотделе. Он стоял среди сдвинутых почему-то шкафов, столов, стульев, связанных в большие пачки книг, конторских папок и ругал кого-то отсутствующего:

— Ну и фрукт! Как сдох, как провалился сквозь землю!

— Здравствуйте! Вот я явилась, — сказала Ксандра.

— Здравствуйте. С приездом! — Крушенец быстро одернул военную гимнастерку, поправил по-цыгански черный чуб, приосанился. — Почему без телеграммы?

— Посылала.

— Одну получил. А другой, насчет поезда, вагона, не было.

— Решила не беспокоить вас. Поезда идут неаккуратно.

— Где остановились?

— У знакомых.

— У меня не хотите?

— Спасибо. Я устроилась хорошо. Когда можно поговорить с вами о работе?

— Да хоть когда. Садитесь на любой стул, и начнем.

Кивнув на окружающий его беспорядок, Крушенец объяснил, что Мурманский уезд и город Мурманск на днях получили повышение — правительство объявило уезд губернией, а город — губернским центром. И теперь все население занято реорганизацией: подыскивают помещения, ремонтируют их, перевозят дела, конторскую мебель. Вот он второй день ждет подводу.

Ксандра хотела работать в школе среди лопарей.

— Это не по моей части, — сказал Крушенец, но вызвался проводить Ксандру в отдел народного образования. Там он горячо рекомендовал ее: дочь большевика, отбывавшего ссылку в Лапландии, сама жила в ней целый год.

Ксандру назначили в Веселые озера открывать школу. Получив бумажку о назначении и деньги на первоначальные расходы, она пошла в склад школьных принадлежностей и учебных пособий. Колян пошел с ней. Крушенец вернулся к своим делам.

Складом ведала старушка, коротко остриженная по обычаю передовых женщин тех лет и оттого сильно похожая на мужчину. Из тьмы неосвещенного помещения она вынесла на стол возле единственного окна стопку бумаги, пяток карандашей, столько же ручек, десяток перьев, один ластик и попросила расписаться в получении.

— И это все? — изумилась Ксандра.

— Вам даже больше, чем иным.

— Почему мне такая милость?

— Потому что вы едете в неоткрытую школу, на голое место.

— И мне — ни букваря, ни задачника, ни кусочка мела… Как же я?..

— Вы сколько-нибудь знакомы с нашим положением? — перебила Ксандру старушка. — При царизме для лопарей не было ни одной школы. После свержения царизма начали открывать, но тут захватили нас белогвардейцы, интервенты и все прихлопнули. Сейчас мы только-только начинаем просвещение лопарей.

— Но все-таки странно: школа без букваря… — бормотала Ксандра.

— А мне на вас глядеть странно, — сказала неодобрительно старушка. — Люди сделали революцию… Начинали тоже без ничего, с одним желанием справедливости, с одним горячим сердцем — и сделали. А вы шарахаетесь перед школой. Это ж не революция на весь свет. Стыдно быть такой паникершей, такой белоручкой! Изыскивайте, мобилизуйте что надо на месте. Рукавчики вот так, повыше! — Старушка сделала движение, словно закатывала рукава. — Наведывайтесь и к нам. Не сразу Москва строилась.

Ксандру сильно подмывало сказать старушке: «А знаете ли вы, куда еду я? Кого, что мобилизовать там? На сотню верст один поселок, один грамотный — Колян. На сотню верст ни тесинки, ни фанерки, чтобы сколотить стол, табуретку». Но Колян так тревожно глядел на нее, так упрямо тянул к двери, что она сдержалась и вышла.

На улице спросила:

— Ну, чего тебе?

— Ничего.

— А зачем тянул?

— Поедем. Там все будет. — Колян боялся, что Ксандра попросит другую школу, уже открытую, и старался поскорей увезти ее из Мурманска. — Все сделаем.

— Это кто же? — спросила Ксандра.

— Ты да я. — Колян говорил с уверенностью всемогущего.

Эта уверенность заразила Ксандру, и ей стало захватывающе интересно голыми руками, на голом месте устроить школу.

Пошли к вокзалу взять билеты на поезд. Железная дорога сильно упростила путешествия по Лапландии — так больше половины пути от Мурманска до Веселых озер можно было проехать в вагоне.

Город бурно строился, везде лежали бревна, доски, кирпич. На станции десятки, возможно, сотни вагонов этого добра ждали разгрузки. Оглядывая строительное богатство, Ксандра говорила с завистью:

— К нам бы такую станцию, мы бы на своих плечах перетаскали все, что надо, принесли бы всю новую школу!

— О да!.. — храбрился Колян.

— Что ж, начинаем?! — вдруг весело сказала Ксандра и повернула к одной из построек, возле которой толпились маляры. — Мы привезем свою школу отсюда.

У маляров она спросила, богаты ли они мелом.

Маляры обступили ее:

— А вам сколько, зачем?

И, когда узнали, что мел нужен для школы, писать, завернули Ксандре ком с человеческую голову.

— Сколько стоит? — спросила она.

— Об этом смешно говорить. Вообще мел стоит копейки. А мы дали вам из остатков. Берите еще! — И маляры начали выбирать хорошие кусочки.

Колян набил ими свои карманы.

Мел совершенно успокоил Ксандру. Зайдя к Крушенцу поблагодарить его за хлопоты и попрощаться с ним, она развернула глыбу мела и сказала торжественно:

— Вот закладной, фундаментальный камень. На нем мы построим нашу школу.

5

С очередным поездом выехали из Мурманска, а через десять часов сошли на станции Оленья. Там остановились у оленевода, где ждала Коляна его упряжка и собака Черная Кисточка.

Впереди был стоверстный бездорожный переезд. Колян с Ксандрой уложили на санки и крепко-накрепко привязали багаж, переменили русскую городскую обувь на лопарские тоборки. Пили отвальной чай. Молча и, казалось, вполне равнодушно глядевшая на сборы, хозяйка вдруг подсела к Коляну и спросила, кивнув на Ксандру:

— Девушка — руся?

— Да, русская.

— Отпусти ее обратно.

— Почему? — спросил Колян.

А Ксандра сказала:

— Меня никто не везет и не держит, я еду сама.

— Такие вы оба хорошие, веселые, и мне жалко вас. Вот послушайте, какое было дело. Один молодой лопарь работал на железной дороге и привез оттуда девушку-русю. Красивая была, светлая да румяная, как первая молодая заря после долгой полярной ночи; коса белая, пушистая, мягкая, как у песца хвост. — Лопарка потрогала косу Ксандры. — Вот такая. Весь поселок ходил дивиться на эту русю. Придут, выспрашивают, особенно женки:

«Глянется ли наша лопарская жизнь?»

Руся отвечает:

«Вот скребу, мόю, стараюсь поприглядней сделать».

И верно, когда ни придут, она скребет да моет что-нибудь: чашки, ложки, котлы, чайники. Щенков мыла: они, говорит, без этого паршивеют, разводят блох. И лайку бухнула в корыто с водой, только та вырвалась, убежала и больше не подходила к ней близко. Даже тупу, всю тупу — и стены и пол, и потолок — решила вымыть. Трет прутяным веником, скоблит ножом, моет с мылом, как лицо.

Приехали отец с матерью проведать ее, спрашивают:

«Как, дочка, живешь-можешь?»

«Какая тут жизнь? Проклятье, наказанье! — Бросила веник, плачет, жалуется: — Дым глаза выел. Волосы каждый день мою, а все равно грязны, черны. От самой пахнет, как от трубки. Чадная жизнь. Камелек чадит, хозяин не выпускает изо рта трубку — чадит. Соседи придут — чадят».