Там, за горизонтом - Александр Павлович Сапегин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Его сестра Найда и брат, неизвестно за что прозванный Чернышом, отличались спокойным нравом, избрав своими хозяевами Мирошкиных и предпочитая обитать в их дворе, в отличие от неугомонного Чопика, управиться с которым и призвать к порядку могли только Рекс и Михаил, ну, может, ещё Грей, не раз задававший трёпку непослушному приблуде. Тяжело повздыхав оттого, что рядом ничего интересного не намечается, Чопик пару раз крутнулся вокруг себя и плюхнулся на землю у табуретки, привалившись спиной к ноге Михаила. Подрастающий кобель тоже страдал странным вывертом характера: он обожал валяться рядом с работающим Бояровым, занимая место так, чтобы на него падали аппетитно пахнущие стружки, самые крупные из которых безжалостно разгрызались.
– Что, скучно тебе?
– Ав!
– Сходил бы зайцев погонял.
– Р-р-р…
– Лентяй, вот и поговорили. – Первая стружка полетела на кобеля, клацнувшего челюстями.
Откуда-то с крыши спустился Рекс. Чопик сильнее прижался к ноге Михаила, не то вдруг коту взбредёт в голову заняться воспитанием молодого поколения – случались инциденты, а так какая-никакая защита. Оценив картину маслом и презрительно фыркнув, сфинкс взялся за умывание, устроившись на солнышке.
Татьяну пришлось ждать долго. Возле отца успели покрутиться Лиза с Сашкой, мающиеся от вынужденного безделья. Ничего, добрый папа быстро нашёл им работу от забора и до вечера. Настороженно прошмыгнул мимо Игорь Вебер. Впечатлённый быстрыми разборками с фронтом работ, нарезанным родным кровиночкам, он предпочёл не нарываться на стахановские задания от хмурого Боярова. Предупреждённый Игорем Антон втихую обрулил навес, упылив на кузню. Один Мирошкин зычно командовал молодёжью на ближнем к поместью поле. Его сочные эпитеты про тазоплечевой пояс и общую криворукость работников нет-нет да доносились ветром, как и угрозы слить Михаилу косяки нерадивых работников, угробивших один из плугов. Как можно угробить лом? Можно, если доверить дело нашим героям… Конечно, плуг на лом не похож, но общая тенденция героических усилий прослеживается. Что наши златорукие пахари учудят в следующий раз, какую вершину идиотизма возьмут? Утопленник на рисовых чеках или подавившийся клубнем семенной картошки?
– Чопик, ты рад, что у меня сегодня выходной? – Кобель пару раз подмёл хвостом землю. – А уж как я рад. Ничего, завтра Володя отдыхает от трудов праведных, прерогатива гнуть ломы и ломать плуги перейдёт ко мне.
– Тебе бы дожить до этого счастливого времени, – показалась под навесом Татьяна.
Проводив взглядом Рекса, от греха подальше шмыгнувшего за баню, она опустилась на ещё один колченогий табурет, который год назад одним из первых вышел из-под рук начинающего столяра.
– Ришу я утрясла. Колись, Миша, что это было? Меня до сих пор всю трясёт.
Думая, с чего бы начать, Михаил отложил на верстак нож с заготовкой и отряхнул от стружек колени. По ходу выходило, что рассказывать придётся с самого начала.
– Скажи, Танюш, ты помнишь тот день?
– Я бы хотела его забыть, как дурной сон, – после небольшой паузы, отданной на погружение в глубины неприятных воспоминаний, вымолвила Татьяна.
– Я тебя понимаю, – горько обронил Бояров, – прости, не буду вдаваться в подробности, но началось, как я думаю, всё в тот день.
– Что началось? – подавшись вперёд, качнулась на табурете девушка.
– Мы с Лизой купили двух котят, и когда мы были в пещере, они сидели во внутренних карманах моего пуховика. Возможно, я говорю ересь, но других гипотез у меня нет: то, что зачистило планету, каким-то образом повлияло на них и меня. Понимаешь, никакие мутации ниоткуда не берутся. Не может простой котёнок вымахать до двухпудового монстра.
– Это ты мне говоришь? Я этих пожамканных монстров по сто раз на дню вижу, удивляться давно перестала.
– Сейчас удивишься, только прошу не спешить записывать меня в сумасшедшие, я и без тебя себя пациентом клиники с мягкими стенами ощущаю. Короче, это явление что-то перекроило в котятах и во мне. Мелкие выросли – это из видимых изменений, а из невидимых… Из невидимых – что-то из ощущаемой мною связи с ними. Сначала были сны, пугавшие меня в прошлом году до усрачки, прости за грубость, слишком необычными, яркими и образными они были. Да-да, те самые кошмары и те самые сны. Я тогда не понимал, что к чему, хотя начинал догадываться, что, когда сплю, непостижимым образом улавливаю видения Зены и Рекса: видно, мозги, не обременённые нагрузкой, сами на кошек настраивались. А зимой, когда мы всем кагалом гоняли вирусов, догадки переросли в уверенность. Зараза, видимо, что-то сломала во мне или, наоборот, нарастила, как чагу на берёзах, но я стал чувствовать Рекса и Зену. Ну, не совсем прям ощущать все их эмоции, мысли и прочее, нет. Просто я шестым чувством знаю, где они находятся, иногда улавливаю образы и самые сильные эмоции: голод, азарт, довольство и радость, когда их начёсывают и наглаживают. Всё до предела зыбко и аморфно, но, знаешь, я с февраля проверяю сам себя, чтобы обманываться на сей счёт – связь есть, и это неоспоримый факт. Городской ли я сумасшедший или деревенский дурачок, никто не переубедит меня в обратном.
Татьяна, неподвижно сидевшая на табурете, внезапно встрепенулась:
– Миша, только не говори мне, что у Риши образовалось нечто подобное с котятами. – Бояров решил промолчать, зачем отрицать очевидное. – Ты ведь не шутишь, – убито закончила Татьяна.
Потрепав кобеля по холке, отчего Чопик, не так часто получающий ласку от записного кошатника, удивлённо задрал морду на человека, Михаил прошёлся туда-сюда перед супругой. Отрешённо уставившись в угол с заготовками, он замолчал, стараясь унять дрожь в руках от нахлынувших воспоминаний.
– Знаешь, – сцепив кисти рук в замок, Михаил придавил жену к табурету тяжёлым, каким-то потусторонним взглядом. – Я ведь видел то, что уничтожило человечество. Недолго, какие-то мгновения, мы ведь с Топоруковым почти к самому выходу тогда подошли. Мне показалось, что в пещеру какой-то придурок на машине с включёнными фарами въехал, задавив кого-то из туристок. Помнишь тот крик? Жуть. Но это не всё. Я тогда не обратил на это внимания, списав на адреналиновый приход, но… но чем чаще вспоминаю пещеру, тем явственней понимаю, что жар,
