Антропология революции - Александр Гриценко

Особого внимания заслуживают трансформационные процессы в украинском обществе, начавшиеся осенью 2004 года и внешне выразившиеся в длительном и масштабном противостоянии двух крупных, хотя и не монолитных политических коалиций (условно называемых «оранжевой» и «бело-голубой»), С одной стороны, это, разумеется, усилило политическую консолидацию населения в рамках каждой из упомянутых виртуальных «двух Украин», делая условную политическую стену между ними все менее преодолимой. С другой стороны, эта поляризация интенсифицировала общенациональное коммуникативное (а следовательно, и культурное) пространство, сделав для жителей Украины гораздо более актуальными, важными, узнаваемыми именно общенациональные темы, проблемы, политические фигуры. Это стоит подчеркнуть особенно для тех российских наблюдателей, кто увлечен обсуждением перспектив раскола Украины.

С осени 2004 года политические события не просто вышли на авансцену жизни украинского общества — в некотором смысле отечественная политика даже стала подменять собой популярную культуру: самыми рейтинговыми телепередачами стали политические ток-шоу в прямом эфире; Янукович, Ющенко и Тимошенко стали героями мультфильмов, анекдотов, юмористических телепрограмм и компьютерных игр, и даже Верка Сердючка (точнее, автор этого образа Андрей Данилко) попыталась выдвинуть саму себя на парламентских выборах. А чуткая к настроениям широкой публики Юлия Тимошенко изменила свой политический имидж, перенеся его из мира средневекового рыцарства (à la Жанна д’Арк) в круг современных поп-идолов (à la Эвита Перон в исполнении «королевы полисемичности» Мадонны). Впрочем, и в рыцарском образе у нее наблюдались вполне голливудские атрибуты, вроде лазерного меча на предвыборном плакате «Всем выйти из тени!» — но об этом позже. Так что нынешние жалобы в украинских медиа на «опопсовение политики» звучат небезосновательно; впрочем этот процесс происходит и параллельно с «политизацией культуры» (прежде всего — популярной).

Однако, несмотря на все эти изменения, излюбленными полит-технологическими ориентирами, разворачивающими украинское общество в нужном той или иной политической силе направлении, до сих пор оставались вопросы, доказавшие свою эффективность в деле актуализации модели «двух Украин»: проблемы второго государственного языка, отношения к России и к НАТО, к приватизации земли, к оценке событий советского прошлого (в частности, Голодомора 1933 года).

Но у модели «двух Украин» как базы политических проектов есть существенный недостаток — труднопреодолимые границы ее эффективности. Политическая сила, базирующая свою стратегию на этой модели, обречена бороться за голоса избирателей лишь в рамках одной из «двух Украин», почти не имея шансов выйти за ее виртуальные границы. А это, как сегодня понятно, не позволяет ни одной политической силе набрать больше 35–40 % голосов избирателей. При таком ресурсе, гарантирующем достаточно благополучное положение в оппозиции, рассчитывать на устойчивую гегемонию не приходится. Поэтому украинские политики начинают искать альтернативные стратегии, базирующиеся на более широких imagined communities.

Каковы же эти стратегии?

Ответ, как мне кажется, может дать внимательное рассмотрение публичных политических практик и проектов социокультурной мобилизации двух крупнейших политических сил современной Украины — Партии регионов (ПР) и Блока Юлии Тимошенко (БЮТ) во время последних избирательных кампаний (2004, 2006 и 2007 годов). Условно пропагандистские тактики и пиар-практики этих двух сил можно назвать соответственно «защитой стабильности» и «борьбой за справедливость».

Стабильность как программа движения

К лозунгам «стабильности и согласия» в независимой Украине власть стала прибегать еще в начале 1990-х — когда потеряла убедительность риторика политических реформ и рыночных преобразований. «Стабильность» как инструмент политического маркетинга обычно предусматривает несколько составляющих:

— идеалы общественного согласия («злагода») и порядка («лад») должны стать более привлекательными для большинства или по крайней мере для значительной части общества, нежели либеральные и модернизационные ценности динамического развития, свободы, демократии (такое обычно происходит в обществах, уставших от болезненных изменений и безуспешных реформ, особенно если перемены разочаровали «обычного человека», принесли резкое социальное расслоение или насильственные конфликты);

— убедительная «картинка» общественно-политического status quo как ситуации пускай и не идеальной, но все же более спокойной, чем у нестабильных соседей;

— складывание достаточно широкой социально-культурной базы политики «стабильности» — ею, как правило, является средний класс, а в полиэтническом, поликультурном обществе — доминантная национальная (этническая) группа;

— формирование образа оппонентов власти как «врагов стабильности», опасных радикалов, у которых на уме лишь «великие потрясения» (а не благо народа и согласие в обществе), в конце концов — как культурно «чужих»; для этого необходим, во-первых, эффективный контроль над ключевыми электронными СМИ, а во-вторых — некий мировоззренческий консенсус значительной части общества, на обочину которого оттесняются любые оппоненты, ратующие за изменения.

Понятно, что «риторику стабильности» использует почти исключительно господствующая политическая сила, а не оппозиция. Практически все упомянутые составляющее присутствовали в политической и идеологической стратегии Леонида Кучмы в последние годы его президентства. В избирательной кампании 1999 года команда Кучмы выбрала в качестве ключевого лозунг «стабiльнiсть плюс державотворення[503]», пытаясь компенсировать как отсутствие экономического благополучия и успешных рыночных реформ, так и постсоветскую тоску по знакомому и предсказуемому распорядку жизни, активно используемую его левыми оппонентами; наконец, президент стремился переманить и электорат национал-демократов, чьим девизом были «державотворення плюс реформы». В рамках этой схемы Кучме, позиционировавшему себя в качестве «центриста» и «государственника», противостояли «правые радикалы-националисты» и «силы вчерашнего дня» (коммунисты и социалисты).

Стабильная страна должна чем-то гордиться — и политтехнологи Л. Кучмы разъясняли, что украинцам следует радоваться успехам всемирного признания нашего молодого государства, его участием в международном космическом проекте «Sea Launch», а также победами украинского футбола. Как бы иронически мы теперь ни воспринимали эту тактику, фактом остается то, что в конце 1990-х на Украине она успешно сработала: «националисту» (и бывшему генералу госбезопасности) Марчуку не поверили, коммуниста Симоненко испугались, и Кучма был переизбран президентом без явных масштабных фальсификаций.

Но в 2004 году и политическая ситуация, и экономическая, и общий настрой общества были иными. Образ «стабильной Украины» был разрушен политическими скандалами (обнародованием пленок охранника президента майора Мельниченко с записями разговоров шефа, убийством журналиста Георгия Гонгадзе), массовой коррупцией госаппарата, судов, милиции. С 2000 года страна переживала существенный экономический рост, однако из-за непоследовательности политики государства большинство общества воспринимало этот успех как происходящий не «благодаря», а «несмотря на» политику Л. Кучмы.

Тем более, что весьма скромное благосостояние украинцев явно уступало экономическим успехам центральноевропейских соседей, о которых миллионы наших сограждан теперь знали не «из газет», а из первых рук. Поэтому идеал общественного согласия («суспiльноï злагоди») и стабильности в глазах значительной части общества в решающий момент кризиса не выдержал конкуренции с «европейским» идеалом динамического развития демократии и рынка. К тому же вследствие ряда скандалов претерпела крах и известная установка на «многовекторность» внешней политики Украины, обернувшись полуизоляцией Л. Кучмы в мире, практически — утратой «европейской» перспективы.

Внутри же страны — перемирие с национал-демократами (и шире — с национальной интеллигенцией) после 2002 года сменилось нарастающей конфронтацией, причинами которой стали отставка реформистского правительства Ющенко, а еще — вялость, инерционность культурной политики государства на фоне динамизма трансформационных процессов в культуре. Интеллигенцией, да и значительной частью украинского общества (особенно в Западной Украине) эта инертность воспринималась как игнорирование интересов национальной культуры, а то и как консервирование постсоветского, постколониального состояния украинского общества. Наиболее лапидарно тогдашние чаяния оппозиции, интеллигенции, значительной части молодежи выразились в лозунге «Украина без Кучмы».