Антропология революции - Александр Гриценко

Однако существенно иначе, чем в Киеве или Львове, вся эта ситуация воспринималась на востоке Украины — в частности, в деиндустриализованном Донбассе. Здесь также доминировало разочарование «стабильностью à la Кучма», однако оно сопровождалось не усилением «европейской» ориентации, а разочарованием в идеалах национальной государственности (многие, если не большинство жителей Донбасса и Крыма воспринимали Кучму не как саботажника «державотворення», а как «тоже националиста»), Благодаря сильным антизападным предубеждениям, подпитываемым популярными в этом регионе российскими СМИ, «европейские» демократически-рыночные идеалы здесь уступали в популярности не только ценностям «стабильности», но и ностальгии по советским временам. Экономический рост 2000–2004 годов отнюдь не обошел Восточную Украину, однако тут он выглядел не как результат успеха рыночных реформ, а скорее как «возрождение разрушенной националистами тяжелой промышленности» — ведь в экономике Донбасса все так же доминировали огромные металлургические и химические комбинаты, только их реальными хозяевами были уже не московские, но и не киевские руководители, а местные, донецкие предприниматели. Что же касается национально-культурной инерционности и пассивности Л. Кучмы, то она воспринималась на востоке и юге как норма, а не как «потворство русификации».

Таким образом, для «партии власти», собирающейся в 2004 году то ли переизбрать Кучму на третий срок, то ли провести в кресло президента его надежного преемника, нужен был иной, новый дискурс «стабильности». Его естественными составляющими должны были стать, кроме привычного социального популизма, не «державничество» и не всеобщее согласие в обществе, а скорее антизападная риторика (пусть приглушенная) и «антинационализм» (объектом нападок послушных телеканалов стали уже не только национал-радикалы, но фактически любые национал-демократические силы, которым цеплялся ярлык «нашистов» — от названия оппозиционного блока «Наша Украина»), Однако под «антинационалистическими» лозунгами в современной Украине, как оказалось, можно мобилизовать лишь меньшинство, да и то территориально ограниченное (в основном это русскоязычные жители востока и юга), а не то разочарованное большинство, которое в 1994 году привело к власти Кучму.

Оппозиция же, напротив, оказалась как никогда убедительной, соединяя в своей риторике патриотические послания с популистскими (антиолигархическими, антикоррупционными). Предлагаемая ею перспектива «Украины без Кучмы», идеал «европейской Украины» выгодно отличались от начавшего вырисовываться в 2002–2003 годах образа Украины как коррумпированной, застойно-постсоветской «серой зоны» между путинской Россией и Евросоюзом. Таким образом, предвыборные послания национал-демократической оппозиции в 2004 году содержали довольно сильные политические (борьба с угрозой диктатуры), социальные (борьба с олигархами и коррупцией), культурные (борьба с засильем «совка», возрождение национальной культуры) и геополитические (ускоренная евроинтеграция) составляющие, да к тому же у антикучмовских сил был харизматический кандидат в президенты — экс-премьер Виктор Ющенко. В целом, сформированный оппозицией вызов носил не просто политический, а скорее цивилизационный характер, и власти нужно было искать убедительный ответ на этот вызов — симметричный либо асимметричный.

Кажется очевидным, что выбор был сделан в пользу симметричного ответа: ведь если попробовать задним числом смоделировать некоего «Антиющенко» (по принципу «от противного»), то с учетом ценностных и политических предпочтений общества получим приблизительно такую виртуальную личность (см. схему 4). Этот виртуальный «Антиющенко» не вполне совпадает с реальным «единым кандидатом от власти» — тогдашним премьером Виктором Януковичем. В частности, его «региональность» оказалась отнюдь не расплывчатой, а скорее утрированной, что помешало ему получить серьезную поддержку в центре и на юго-западе страны. А выявленная в ходе предвыборной борьбы давнишняя «прагматичность» в отношениях с законом оказалась самой большой пиар-проблемой Януковича.

Схема 4. Модель публичного образа «кандидата от власти» на выборах.

Однако в целом соответствие публичного образа Януковича описанной схеме довольно велико, и можно предположить, что именно моделирование «от противного» стало причиной поражения: ведь президентом, то есть формальным национальным лидером, не может быть избран кандидат, откровенно дистанцирующийся от «мейнстримной» национальной идентичности.

Почему же все-таки Кучма и его окружение выбрали именно такой вариант «преемника»? Мне кажется, причин было несколько: во-первых, схожий кандидат — авторитарного склада, «земной» (иными словами, антиинтеллигентский), откровенно использующий ностальгию по СССР — уже доказал свою успешность в соседней Беларуси. Во-вторых, Янукович был для киевской власти кандидатом «экономным»: за ним уже стояли мощные донецкие деловые и политические элиты, так что проблема щедрого финансирования кампании решалась как бы за чужой счет.

Наконец, главная (по моему мнению) причина — культурная: и окружение Кучмы, и окружение Януковича почти полностью принадлежали к той части украинского общества, которую М. Рябчук в свое время назвал «креольской»[504]: это русскоязычные жители промышленных городов Восточной Украины, чей культурный багаж, мировоззрение, система ценностей практически целиком сформированы в «застойную» советскую эпоху, для которых вопросы украинской национальной культуры, языка, исторической памяти носят в лучшем случае инструментальный характер, а в повседневной политической жизни являются не делом принципа, а предметом негоциаций. Воспринимая такие взгляды и поступки как норму, а всякие иные — как девиацию (обычно «националистическую»), эти люди, по всей вероятности, не могли предположить, что девиантные лозунги и действия «нашиста» Ющенко поддержит то самое большинство избирателей, которое, по определению, должно выступать за «нормальность» (как, собственно, и происходило на президентских выборах 1994 и 1998 годов).

Получается, что за эти несколько лет (1998–2004) накапливающиеся социокультурные изменения приобрели переломный характер: упомянутая «норма» национальной идентичности стала гораздо ближе к, условно говоря, восточноевропейскому стандарту и гораздо дальше — от «креольской» идентичности членов «единой семьи братских народов», которых «сплотила великая Русь» и для которых национальный язык, культура, история — скорее локальный колорит, необязательный, провинциальный и в общем бесперспективный.

Такое предположение о Ющенко «как зеркале национально-культурной революции», впрочем, было бы гораздо бесспорнее, если бы не мощный популистский компонент его риторики (лозунги вроде: «Трудящимся — зарплату, бандитам — тюрьмы»). Именно в социальном популизме оба кандидата оказались весьма схожими, вполне в соответствии с описанными выше ценностными ориентациями украинского избирателя. Так, для «единого кандидата от власти» осенью 2004 года очень эффективными средствами наращивания популярности оказались не круглосуточное рекламирование его персоны подконтрольными СМИ, не кампания откровенной и грубо сработанной дискредитации В. Ющенко как «фашиста» и «бандеровца», а мощные «социально-ориентированные» решения возглавляемого Януковичем правительства — предвыборные доплаты к пенсиям, административный контроль над ценами на бензин и тому подобное. Это сразу же резко подняло рейтинг Януковича среди таких многочисленных групп избирателей, как пенсионеры и «бюджетники» (вскоре этой нехитрой, но затратной тактикой стали успешно пользоваться и премьер Юлия Тимошенко, и мэр Киева Леонид Черновецкий). В целом, однако, «модель „Антиющенко“» не сработала: Янукович проиграл выборы в 2004 году, утвердив в сознании жителей запада и центра Украины стойкий негативный имидж «ставленника донецких олигархов», зато приобрел значительный и надежный электорат на востоке и юге страны.

Почему произошло такое резкое региональное расслоение восприятия обществом этого политика (как, впрочем, и победившего Ющенко)? Вероятно, потому, что описанная трансформация национальных и культурных идентичностей осуществлялась весьма несхожими темпами и с разной интенсивностью в различных регионах и возрастных группах. И поскольку этот процесс накладывался на издавна существующие региональные культурные различия, результатом стал характерный эффект полисемичности: образы политиков, доносимые до общества в основном посредством массмедиа, совершенно по-разному воспринимались и интерпретировались различными группами и слоями общества, в зависимости от их мировоззрения, ценностей, вкусов.