Бездомные псы - Ричард Адамс

— Ну ладно, только потом мне сразу же придется бежать к своим подслеповатым кроликам, — сказал мистер Пауэлл. — Всяческих вам благ!

— Ваше здоровье! — подхватил Дигби Драйвер.

— Доброе утро, Джеральд, — проговорил мистер Пауэлл, переводя дух между первым и вторым глотком, хотя учтивость по отношению к хозяину требовала сделать это много раньше, — как живете-можете?

— Грех жаловаться, — ответил Джеральд. — А вы? В Пауэлл-холле порядок? Супруга в добром здравии?

— Да, спасибо.

— А Стефания как? — спросил Джеральд, и на сей раз в его голосе прозвучало искреннее участие.

— Она… Ну, в общем, как обычно, — ответил мистер Пауэлл.

Явственная, хотя и мимолетная тень пробежала по его лицу, и Дигби Драйвер не преминул мысленно взять это на заметку. «Больная дочь? — подумал он про себя. — Недужная родственница?» Непревзойденный специалист по улавливанию и использованию чужого страдания и боли, он сохранил этот эпизод в памяти — вдруг пригодится.

— Вы как раз говорили, что собаки пробежали через весь животник из помещения в помещение, но до сих пор непонятно, как им удалось выбраться наружу, да? — вернулся он к прерванному разговору.

— Я, по крайней мере, понятия не имею как, — ответил мистер Пауэлл. — Разве что превратились в дым и вылетели в трубу. Но сказать по правде, жалко тратить такое прекрасное утро на разговоры об этих паскудниках. Они у меня и так уже вот где сидят.

— Но это ж просто безобразие, — возмутился Дигби Драйвер. — С какой радости все это свалили на вас? Как в том анекдоте про старушку и попугая в общественном туалете — знаете?

Анекдота никто не знал, поэтому мистер Драйвер тут же и рассказал его ко всеобщему удовольствию. Джеральд, к слову, припомнил анекдот про двух шахтеров и корову, выслушав который мистер Пауэлл пришел к выводу, что, поскольку никто в Лоусон-парке не имеет представления, сколько времени у него уйдет на поимку собак и обратную дорогу, торопиться нет никакого смысла. Он заказал еще три кружки, одну для Мистрачинсона, а потом еще и четвертую для Джеральда. В «Мэноре» так приятно посидеть подольше.

Чувство утраты и отчаяния вновь заволокло сознание Шустрика, подобно тому как обволакивает холмы туман. Местами мгла эта прояснялась, и пес различал в ней три-четыре вершины хоть сколько-нибудь твердого сознания того, что хозяин его мертв, что сам он сошел с ума, что люди уничтожили весь естественный мир, превратив его в безжизненную пустыню, и что хотя теперь он вновь потерял свою на столь короткий срок обретенную голову, он по-прежнему, неосознанно и помимо воли, несет другим смерть. И все-таки, откуда он смотрит на все это? Как выглядит эта туманная страна? Как связаны эти вершины друг с другом под прикрытием непроницаемой пелены смущения и неведения, из которой они вздымаются, — то есть из того места, где находится он сам?! Шустрик не знал ответа на эти вопросы. Он неподвижно лежал среди голых стволов лещины и облетевшей ольхи, время от времени поднимая голову к небу и воя, но тут же умолкал, едва Раф поворачивался и одергивал его.

— Чего ты хочешь от пса, которого только что выволокли из его собственной головы? — раздраженно спросил Шустрик. — И зачем ты меня оттуда вытащил?

— Ты б сейчас уже не в голове, а в темноте был, голубчик. Эти с тебя мокрое место б оставили. Теперь будь умничкой, соберись с мыслями. — Лис повернулся к Рафу. — Увести надо малого отсюда к вечеру, его ж видать, что сороку. И головой он совсем повредимшись.

— Но в это время дня нас наверняка заметят. Разве не так ты нас учил? Придется ждать темноты.

— А глотку его как заткнешь? — с невеселой усмешкой возразил лис. — Воет как резаный. Фермеры со всей округи, того гляди, сбегутся. На Бурый, слышь, надо двигать, да пошибче.

— Днем, при полном свете?

— И то — или тут его оставить. Надо его под землю, чтобы вытья не слыхать. Давай-ка! Ничего, сдюжит малой.

— А как же река?

— Переплывать. Тут мостов от Ульфы ни одного нет.

Они переплывали Даддон ниже Обрывистого берега. Раф от ужаса стиснул зубы, сильное течение снесло его ярдов на двадцать вниз, прежде чем он заскреб лапами по камням и выбрался на другой берег. Беглецы считали, что их никто не видит, однако они ошибались. Как раз в это время Боб Тейлор, самый искусный в долине рыболов, ловя морскую форель, шел с нахлыстовой снастью вверх по течению Даддона от церкви в Ульфе к Даннердейлскому мосту. Так вот, в полутораста ярдах выше по течению он углядел черно-белую спину Шустрика, когда тот переплывал реку вслед за лисом. Минуту спустя Боб подцепил на крючок форель на три четверти фунта и думать забыл об увиденном, однако потом ему пришлось вспомнить.

— Но позвольте, Стивен, дружище, ваши собачки явно были не в том состоянии, чтобы нападать на овец, так что эта заварушка, верно, не из-за них, а? — проговорил Дигби Драйвер, цепляясь за перила и оглядываясь через плечо на мистера Пауэлла, — они спускались по коварной лесенке, ведущей во дворик за «Мэнором», направляясь в «одно место», «М — Ж», или сортир.

— Ну, не знаю, — ответил мистер Пауэлл, — один из них злющий был как черт, — между прочим, его, беднягу, можно понять. К нему и подходить-то боялись, даже старик Тайсон…

— Тайсон. Он у вас там работает?

— Ну да, раздает корм, чистит клетки, всякое такое. И, между прочим, знает о том, что происходит в нашей конторе, больше всех нас, потому что отвечает за всех животных и обязан помнить про каждого из них, кто и зачем его использует. Остальные, кроме директора, в курсе только тех проектов, в которых непосредственно заняты. Да, этот семь-три-два действительно был злыдень злыднем — когда забирали его на опыты, всегда надевали намордник…

— А что за опыты? — поинтересовался Дигби Драйвер.

— Ну, вроде тех, которые проводит Курт Рихтер в американском институте Джонса Хопкинса. Как там у него? «Феномен внезапной смерти у человека и животных». Помните?

Мистер Пауэлл, как и многие молодые люди, занятые узкой специальной работой, подчас забывал, что вещи, известные ему, могут быть неизвестны другим.

— Честно говоря, нет. Это не по моей части.

Они снова вышли во двор, мистер Пауэлл заложил руки в карманы и прислонился к стене «одного места».

— Ну, Рихтер помещал диких и прирученных крыс в резервуары с водой и заставлял их плавать, пока не утонут; он обнаружил, что некоторые из них погибали очень быстро. Был такой мужик, Кэннон, который еще раньше предположил, что причиной этого могут быть психогенные факторы, — страх вызывает гиперстимуляцию симпатической нервной системы и избыточную выработку адреналина; учащение пульса, сокращение систолы и все такое. Рихтер же установил, что причина не в страхе, а скорее в сознании безнадежности, то есть имеет место гиперстимуляция не симпатической, а парасимпатической системы. Этому семь-три-два у нас в Лоусон-парке давали всевозможные препараты — атропин, невролептики, — воздействующие на уровень адреналина и функции щитовидной железы — ну, сами понимаете. А самое главное, его систематически погружали в воду, топили и откачивали, и в результате у него выработалась потрясающая выносливость, основанная на условно-рефлекторном ожидании, что его спасут. Психогенные факторы на него уже не действовали; наоборот, он показывал фантастические результаты, очень, очень любопытные результаты. Странные это вещи — надежда и доверие, — не к месту сентенциозно заметил мистер Пауэлл. — Например, у бездомных собак они выражены слабее. Дикие животные — а значит, по логике, и малоцивилизованные люди, то есть те, кто чаще попадает в опасные ситуации, — сильнее реагируют на страх и стрессы, чем животные домашние. Странно, да?