Моргемона (СИ) - Орлова Ирина Аркадьевна

Гидра непосредственного участия не принимала, зная колкость своего языка. Однако Аврора уговорила Лаванду отправиться на отдых на остров Тис, и уже этот запрос диатрисса охотно решила профинансировать.

— Бедная Лаванда, — качала головой Аврора. К вечеру они гуляли с Гидрой по центру Мелиноя, болтая обо всём. — Она была такой красавицей, а теперь… если Великая Мать будет милосердна, отрастут хотя бы её чудесные волосы, и она сможет прикрывать ими часть лица…

Гидра рассеянно кивала. Они проходили по набережной Тиванды; она вспомнила своё плаванье на плоту и вдруг решила обратиться к фрейлине:

— Слушай. Прости за такой вопрос…

— Не извиняйся, для тебя — что угодно, — тепло улыбнулась Аврора в ответ.

— В общем, много ли ты знала о своей матери, Сагарии? — Гидра остановилась подле одного из фонтанов в виде тигра и оперлась о его край, наслаждаясь тем, как мелкие брызги окутывают её руки. Секмен, пятый лунар лета, выдался довольно жарким.

— Не думаю, что больше других. А что тебя волнует?

— Раз есть легенда о том, что она отказала Мелиною, то есть и основание полагать, что она бывала на побережье, верно?

Аврора была девушкой стеснительной, но, когда дело доходило до чего-то серьёзного, её тёмные глаза приобретали, как у филина, блеск мудрости и спокойствия.

— Да, если я верно знаю, у неё был сложный момент в жизни, когда… — она вздохнула, решаясь сказать нечто, по её мнению, пошлое. — …когда она была в ожидании меня, но…

Гидра терпеливо ждала.

— Но… — Аврора собралась и произнесла твёрдо. — Но не знала, кто отец.

Диатрисса едва не фыркнула. «Подумаешь, пошлость! Мужчины зачастую не знают, сколько у них детей, и ничего».

— И что она сделала?

— Здесь, на побережье, жили разные, как бы это сказать… невоцерквлённые, колдуны. Один из них — никто не помнит его имени, но он был окружён аурой таинственности… словом, тот, кого и называют Мелиноем во всех этих байках. Говорят, он взял из рук Сагарии два украшения. Одно было подарено одним «отцом», другое — марлордом Вазантом. И, выбрав одно, дал ей. Так она поняла, кто родитель, и это украшение оставила мне.

— А что за украшение?

— Я не ношу его, оно кажется слишком личным. Оно похоже на павлина Мадреяров. Покажу как-нибудь, когда найду у себя, только напомни.

Гидра кивнула.

— Говорят, жена марлорда Вазанта, марледи Азалия Мадреяр-Д’Алонсо, потом приезжала на побережье тоже, — продолжила Аврора. — Она ненавидела мою мать… справедливо, разумеется… и она попросила колдунов… ну, ты понимаешь, как бывает в таких историях.

— Убить Сагарию? — предположила Гидра.

— Это злые языки, — пожала плечами Аврора. — Я видела марледи Азалию. Она решительный, но всё-таки не жестокий человек, и…

«Ты обо всех лучшего мнения, чем следовало бы».

— Ой, смотри, геммовастики! — вдруг воскликнула Аврора и указала на нижний ярус фонтана.

Там, в воде, плавали редкие существа с мелководья Тиванды — головастики, будто сделанные из драгоценных камней. Они сияли и переливались на солнце, превращая мрамор фонтана в цветное витражное стекло, и, лениво тыкаясь друг в друга, шуршали по дну в поисках песка, которым питались.

— Какая красота, — Гидра восхищённо смотрела на разноцветные солнечные зайчики. — У нас такое на Аратинге не водится.

— А здесь, как видишь, встречается! Ну что за прелесть! — любовалась Аврора, совсем позабыв о недавнем разговоре.

Удостоверившись, что геммовастики частенько бывают и в других фонтанах города, Гидра велела изловить нескольких и доставить в Лорнас в аквариуме. Ей хотелось чем-нибудь порадовать Энгеля.

Тот вечером явился с такой же мыслью, поэтому принёс диатриссе пахлавы — экзотического лакомства с острова Тис. Геммовастиков же предложил поселить в замковом фонтане, чтобы они озаряли весь подъездной двор цветными бликами. И теперь всякий видел, что между диатрином и диатриссой воцарились тёплые, нежные чувства, которые читались в их малейших взглядах друг на друга.

Им не хватало времени, чтобы успевать поговорить обо всём — но они понимали друг друга и без слов. Начиная с этой ночи, Гидра ночевала в спальне у Энгеля, но тому пришлось переделать комнату под требования диатриссы. Та добивалась лишь одного: чтобы помещение больше не вызывало у неё прежних эмоций. Поэтому чёрную мебель из палисандра Энгель заменил на другую, из белого дуба, вместе с панелями на стенях — а зелёный цсолтигский шёлк своей постели был вынужден обменять на одеяла с котятами.

— Мда, я больше никогда не позову Леммарта пить к себе, — жаловался он ввечеру.

Гидра ехидно улыбалась в ответ.

У них было много дел, и все они так или иначе были связаны с войной. За три дня Энгель трижды отправлял Тавру предложение сдаться с возможностью сохранить Аратингу; и дважды Тавр отвечал руганью и бахвальством, а на третий выслал обратно лишь голову посыльного.

Энгель пришёл в ярость, но его военный совет предостерёг его от поспешных решений. Чтобы одолеть Гидриара в его собственном замке, нужно было повторить подвиг диатра Эвридия — полководца опытного, хитрого и везучего. И Энгель понимал, что для этого потребуются силы всей Рэйки, а значит, предстоит заключить ещё немало договоров в Раале.

У Гидры была другая война, хотя с тем же самым смыслом. Её бард Амадин на исходе четвёртого дня возвратился к ней и спел старинную балладу, по его свидетельствам, дословно переведённую с ламита — древнего, до-драконьего языка:

— По разорённой земле бредёт Мелиной,

Мелиной, Синий Тигр, Индиговый Всадник,

Сапфировый Владыка, Лазурный Предсказатель

Бредёт Мелиной и плачет, наступая на сожжённые кости

«Я знал тебя, мёртвый: ты охотился, словно ястреб

Я знал тебя, мертвая: ты вырастила шестерых

Я знал тебя, убитый: ты не скажешь ей боле “моя Шаа”

Я знал тебя, убитая: ты не ответишь ему улыбкой

Я знал вас всех, и по жилам моим

Растеклась ваша боль, ваша смерть, ваша осень».

Он бредёт, Мелиной, и не будет покоя

И Тигру, и Всаднику, и Владыке, и Предсказателю

Мелиной остался живым среди мёртвых

И мёртвым среди живых».

От пения оставалось неприятное чувство, что оседало где-то в душе. Среди нескладных строк сквозил дух далёкой древности, но он повествовал о горе и потерях, знакомых людям.

«И спето тоже будто о людях», — не могла не признать Гидра. — «Хотя перевод с древних наречий сложно считать точным».

Так или иначе, это было единственное упоминание «моей Шаа», которое Амадину удалось найти. Диатрисса щедро отблагодарила его за усилия, выслушав, что ему пришлось обойти самых старых сказителей и менестрелей побережья ради этой баллады. А сама задумалась: Мелиной даже в тексте не произносил это обращение от себя, он лишь цитировал кого-то из своих детей.

И тем не менее, в том видении на Тиванде он так обращался к ней самолично.

Гидра потрясла головой, сидя в Аванзале Принца с Лесницей на коленях, и задумалась. Случившееся на реке уже казалось страшным сном. В руках Энгеля ей спалось так хорошо, что она успела забыть страхи и волнения, порождённые ночью.

Потому что страх остался только один: что Мелиной как-то возьмёт верх над её милым диатрином. И именно это она пыталась предвосхитить и предотвратить, ловя малейшие возможные зацепки.

«Что-то мне подсказывает, что от Тавра лучше избавиться как можно скорее», — волновалась она. — «Чем больше у него времени, тем скорее может случиться что-то похожее на цветы лилигриса в нашей постели».

Она снарядила небольшую экспедицию в сторону гор. Поехать с ней вызвался сэр Леммарт: ершистый рыцарь сразу же становился ласковым, как собака, когда ему представлялся шанс хотя бы взглянуть на драконов.

— Напрасно надеешься их увидеть, — проворчала Гидра, которой Энгель для этой поездки выдал Луня. Синеватый конь дёргал шкурой, отгоняя комаров, и дорога вывела их совсем не в горы — лишь на холм к северу от Мелиноя. — Мне просто нужно место, откуда они будут, скажем так, ощущаться.