Гибельный мир - Вера Ковальчук

— Господин, — веснушчатый мальчишка, на вид не больше семи-восьми лет, шмыгнул забитым носом. — Господин, идите туда, — и указал на боковую дверку, куда входили священники или гонцы.

— Ты уверен? — Рутвен оглядел мальчишку с ног до головы.

— Да, господин. — Мальчишка снова шмыгнул носом. — Идите.

Гордон пожал плечами, повернул и вступил в низкую дверку, искусно замаскированную между двумя статуями. Закрытую, ее невозможно было разглядеть среди всякого рода скульптурных ухищрений. Но дверку кто-то держал открытой. Рутвена пропустили беспрепятственно, хотя по ту сторону — он увидел — возле двери стоял храмовый страж с копьем.

Впрочем, за спиной Гордона дверка немедленно закрылась. Темноты не было, потому что свет пробивался через узкие окошки над головой, да к тому же на лестнице, которая начиналась почти у самого входа, горели светильники. Воин в отороченной серебряной каймой тунике поверх кольчуги с наплечниками и наручами вежливо указал Гордону на лестницу.

— Туда, господин. На третий этаж.

Рутвен с любопытством посмотрел на стража. Судя по ширине серебряной полосы на ткани, он занимал в иерархии Ордена довольно высокое место. Не иначе офицера поставили туда, где вполне хватило бы рядового, не просто так. Гордон вежливо кивнул ему и зашагал по лестнице.

На третьем этаже его уже ждал Товель.

— Долго ты, — заметил молодой священник, облаченный уже не в простенькую льняную одежду, в которой можно увидеть представителя почти любого сословия, а в роскошную белую тогу с полосами серебряной парчи и скромной вышивкой жемчугом. Гордон оглядел его с ног до головы.

— Так, — сказал он холодно. — Один из Магистров. Ты мог бы и сказать мне.

— А какое значение имеет занимаемое мной место? — удивился Оубер. — Речь шла о тебе.

— Но ты неплохо продвинулся.

— Это не важно. Идем. Я не вырядился бы так, если бы нас не ждало важное мероприятие, на котором должны присутствовать все Магистры. Кстати, и посмотришь на них.

— Что за мероприятие?

— Месса в память покойного императора. Как раз две недели со смерти. Служить будет сам первосвященник.

— Хм, — ответил Гордон и больше ничего не добавил.

Первосвященник, он же Высший Магистр Серебряного Храма, он же Эдвард Рено Ондвельф де Навага, в миру Рено Ондвельф-младший, когда-то представитель не слишком знатного дворянского рода, а теперь человек, чье имя повторяли чуть ли не благоговейно, встретил его в своих покоях. Многие, особенно из крестьянской среды, считали его воплощением Серебряного Бога на земле, хотя Храм не поддерживал подобных воззрений. Невысокий, седоволосый человек, выглядящий лет на пятьдесят, а в действительности перешагнувший через пятисотлетний рубеж, уже больше четырехсот лет управлял Храмом, и управлял уверенно. Его долгожительство поражало, пожалуй, только магов. Знать привыкла, что он есть, поскольку не жили уже те, кто помнил предыдущего Высшего Магистра, а простолюдины, повторяя сомневающимся «Бог благосклонен к своему первому слуге», не могли даже подумать, что придет и его время. Он казался вечным.

Рено был худощав, суховат, но выглядел таким здоровым, что любому сомневающемуся становилось ясно — он продержится еще долго. Несмотря на простоватые, ничем, казалось бы, не замечательные черты лица, в нем чувствовалось глубокое благородство, а глаза, сияющие такой чистой синевой, какой в ясный день поражает небо, были прозрачны до самой своей глубины. Первосвященник был очень умным и вместе с тем мудрым человеком, а подобное сочетание в жизни встречается редко, поскольку зачастую одно исключает другое. Пожалуй, можно было сказать, что ум этого человека оказался настолько глубок, что не помешал ему стать мудрым с годами, накопив обширные закрома опыта. Вряд ли самая невзыскательная женщин назвала бы Высшего Магистра красивым в первый момент их знакомства, точно так же, как в последующие мгновения скорее всего не смогла бы оторвать от него взгляда. В Рено было нечто много большее, чем красота.

Он обернулся к вошедшим с легкостью юноши, и Гордона ослепило сверкание его облачения. Рено был уже одет для церемонии, а одеяние было призвано восхищать, поражать и вызывать уважение с благоговением пополам. Это была серебряная парча, прошитая полосами белого шелка и жемчугом, и она еще должна была помнить плечи прежнего Первосвященника. Роскошное одеяние, складки которого лежали продуманно и красиво, должно было привлекать к Высшему Магистру взгляды, когда он будет служить на возвышении возле алтаря, даже в полутьме храма. Гордону прежде не случалось видеть первосвященника в полном облачении так близко, и хоть он считал себя человеком совершенно равнодушным к религии, его что-то будто подтолкнуло, и он сам не заметил, как склонился перед Рено в почтительном поклоне.

— Ну, не надо, Гордон. — Первосвященник протянул графу руку, и, разогнувшись, Рутвен увидел на его лице искреннее радушие. — Рад тебя видеть. Присаживайся. К сожалению, у нас не так много времени.

— Товель не напомнил мне, а я, признаться, и не помнил, что сегодня четырнадцатый день…

— Возможно, Оубер и сам не помнил, — улыбнулся Рено. — Он передал тебе суть моего предложения?

— Да, но я хотел бы завершить этот разговор с вами.

— Законное желание.

— Я не понимаю, что вы хотите от меня. Только, если можно, прямо.

— Конечно. Как, надеюсь, сказал тебе Товель, я хотел бы всеми силами избежать гражданской войны. Того, кто взойдет на престол Империи, мне укажет Бог, но, разумеется, совет знати будет категорически против того, чтоб я служил проводником божьей воли. Они твердо считают, что этот вопрос будет решать не Бог, а я. Я ничего не имею против совета знати, но если даже отрешиться от требований закона, вряд ли от представителей высоких Домов можно ожидать скорого и единодушного решения.

— Я тоже так думаю.

— Мне необходимо, чтоб ты силами Храма поддержал того, кого назовет Бог. Если нужно будет, своим авторитетом. Если понадобится, силой.

— Думаю, скорее последнее. Мой авторитет не идет ни в какое сравнение с вашим. И если не хватит вашего, то, боюсь…

Рено смотрел на него проницательно.

— Ошибаешься. Тебя обожают в войсках, и если ты позовешь, многие пойдут за тобой. Скажу откровенно, многие пошли бы за тобой, вздумай ты провозгласить себя императором.

— Я уже говорил Товелю, что не хочу этого, и повторю вам.

— Я знаю. — Высший Магистр грустно улыбнулся. — Я помню тебя еще ребенком. Я потому и обращаюсь к тебе. Я знаю, ты предан трону и законам Империи. Знаю, ты поддержишь их. В любых обстоятельствах.