Список Шиндлера - Томас Кенилли

Молодой эсэсовец из команды вошебойки метался среди костров, размахивая пистолетом и выкрикивая какие-то сумасшедшие приказы.

Прах сгоревших оседал на волосах и на одежде, черным слоем опускался на листья в саду виллы младших офицеров.

Оскар был поражен, убедившись, что личный состав воспринимал пепел, висевший в воздухе и скрипевший на зубах, как нечто обыденное, вроде неизбежных промышленных осадков.

Амон вместе с Майолой разъезжал верхом среди погребальных костров, и оба они, возвышаясь в седлах, демонстрировали невозмутимое спокойствие. Лео Йон взял с собой двенадцатилетнего сына, который, пока отец был занят своим чудовищным делом, ловил головастиков в лужах на заболоченных полянках в лесу.

Треск пламени и зловоние совершенно не мешали им.

Оскар, откинувшись на спинку сиденья за рулем своего «БМВ», поднял стекла и, прижимая ко рту и носу платок, думал, что, может быть, именно в этот момент вместе с остальными трупами, трупами заключенных, сжигают Спиру и его команду.

В прошлое Рождество все полицейские гетто были уничтожены вместе с семьями, как только Симха Спира и его подручные закончили помогать очистке гетто. Всех их, вместе с женами и детьми, доставили сюда на исходе холодного дня, и до заката солнца все они были расстреляны. Уничтожены были все: и самые преданные (Спира и Зеллингер), и самые неблагонадежные. И Спира, и застенчивая фрау Спира, и туповатые дети Спиры, которых так терпеливо обучал Пфефферберг, – все они, обнаженные, очутились под дулами винтовок, сотрясаясь дрожью и прижимаясь друг к другу, а наполеоновская форма Спиры, валявшаяся у входа в форт, теперь была всего лишь кучей лохмотьев, которым предстояло отправиться на переработку.

А Спира все еще продолжал уверять остальных, что этого не может быть…

Эта экзекуция поразила Шиндлера еще и тем, что он в очередной раз убедился: ни покорность, ни раболепие, ни предательство – ничто не может гарантировать евреям, что они останутся в живых.

И теперь семейство Спиры сжигали столь же равнодушно, как и обычных лагерных узников.

Убили даже Гаттерсов!

Это произошло после обеда у Амона Гета год назад. Шиндлер уехал пораньше и лишь позже узнал, что случилось после его отъезда.

Почему-то Йон и Нейшел принялись в тот вечер подтрунивать над Бошем. Они считали его трусишкой и нытиком. И пусть не треплется, что он, мол, ветеран, подначивали они, – только и умеет, что рыть окопы, этим и занимался всю жизнь! Тоже мне «ветеран»! Они, мол, никогда не видели, чтобы он кого-нибудь расстрелял…

Эти издевательства продолжались несколько часов – обычное дело в подпитии. В конце концов, Бош приказал им доставить из барака Давида Гаттера с сыном и притащить из другого барака его жену с девчонкой. Давид Гаттер был последним президентом юденрата и оказывал немцам содействие буквально во всем – он никогда не показывался на Поморской с жалобами по поводу размаха последней акции или переполненных транспортов в Бельзец. Гаттер подписывал все, что угодно, и любое требование эсэсовцев считал разумным и обоснованным. Кроме того, Бош использовал Гаттера в качестве своего шпиона на территории Плачува и вне его, посылая Гаттера в Краков с грузами заново обтянутой мебели или с карманами, полными драгоценностей, которые предстояло спустить на черном рынке. И Гаттер послушно исполнял все указания, потому что он был подонком по природе, но главным образом потому, что считал – его покорность обезопасит жену и детей.

В два часа промозглой, стылой ночи еврейский полицейский Заудер, приятель Пфефферберга и Штерна, позднее пристреленный Пиларциком в ходе одной из офицерских пьянок, а тогда стоявший на страже у ворот женского лагеря, услышал, как Бош приказал Гаттерам улечься наземь около ворот. Дети плакали и молили о пощаде, но Давид Гаттер и его жена держались спокойно, понимая, что все бесполезно…

И теперь Шиндлер наблюдал, как все: Гаттеры, семья Спиры, бунтовщики, священники, дети, красивые девушки с бумагами об арийском происхождении – все они превращались в огромные кучи пепла, которые предстояло развеять по ветру на тот случай, если русские займут Плачув и найдут, что его тут слишком большое количество.

Позаботьтесь, было сказано коменданту Гету в инструкции из Ораниенбурга, об уничтожении в будущем всех трупов, а с нашей стороны к вам выезжает представитель инженерно-строительной фирмы из Гамбурга, чтобы определить место для возведения крематория. К тому времени оставшиеся трупы должны складироваться, ожидая своей очереди, в специально отмеченных могильниках.

Когда во время второго визита Оскар увидел обилие костров, полыхающих на Чуйовой Гурке, первым его желанием было не вылезать из автомобиля, надежной и здоровой немецкой машины, а сразу уехать домой. Вместо этого он пошел проведать друзей в мастерских, потом заглянул в кабинет Штерна. Ему казалось, что, наблюдая, как прах мертвых в виде пепла оседает на всех окнах, деревьях, волосах людей, все обитатели Плачува должны покончить с собой. Но, похоже, он единственный испытывал подавленность по этому поводу. Он не стал задавать ни одного из своих обычных вопросов, например: «Итак, герр Штерн, если бог создал человека по своему образу и подобию, какая раса больше всего напоминает его? Походят ли на него поляки больше, чем чехи?» Сегодня ему совершенно не хотелось дурачиться. Вместо этого он пробурчал: «С ума вы тут все посходили, что ли?!» Штерн ответил ему, что заключенные просто ведут себя, как и полагается заключенным. Делают свое дело и надеются, что останутся в живых.

– Я собираюсь вытащить вас отсюда, – отрезал Шиндлер и ударил сжатым кулаком по столу. – И собираюсь вытащить всех!

– Всех? – переспросил Штерн.

Он не поверил Шиндлеру – и ничего не мог с собой поделать. Массовое спасение, подобное тому, что описывались в Библии, как-то не вписывалось в эти безумные времена.

– Во всяком случае, вас, – ответил Шиндлер. – Вас.

Глава 28

В административном корпусе в распоряжении Амона было два человека, печатавших на машинке. Одной была молодая немка фрау Кохман, другим – старательный юный заключенный Метек Пемпер.

Какое-то время спустя Пемпер станет секретарем у Оскара, но летом 44-го года он работал в канцелярии коменданта лагеря и, как и любой, оказавшийся на этом месте, без особых надежд оценивал свои шансы остаться в живых.

Близкие контакты с Амоном Гетом у него установились столь же случайно, как и у Хелен Хирш. Пемпер попал к Гету после того, как кто-то отрекомендовал его коменданту: молодой заключенный в прошлом был студентом экономического факультета, отлично печатал на машинке и мог стенографировать на польском и немецком. Отдельно следует упомянуть о том, что он обладал необыкновенной памятью. Располагая такими способностями, он и оказался в Главном управлении Плачува в распоряжении Амона Гета и порой даже являлся по вызову к нему на виллу, чтобы писать под диктовку.

Ирония судьбы заключалась в том, что именно фотографическая память Пемпера в куда большей степени, чем показания других заключенных, способствовала тому, что Амона через некоторое время повесили в Кракове.

Но тогда Пемпер не мог допустить даже мысли, что наступит такое время! В 1944 году он мог только прикидывать, кто окажется жертвой на ближайшей перекличке, и не исключалось, что ею может стать он сам, Метек Пемпер…

За машинку его усаживали печатать, только когда не было под рукой фрау Кохман. Диктовать документы конфиденциального характера Амон предпочитал только ей, хотя она была далеко не столь опытна, как Метек, и куда медленнее печатала под диктовку. Порой Гету приходилось нарушать свои правила и звать Метека. И даже когда он сидел напротив коменданта с блокнотом на коленях, он не мог отделаться от противоречивых мыслей, раздиравших его. Первой была та, что все документы внутреннего характера и памятные записки, которые он запоминал до мельчайших подробностей, делают из него отличного свидетеля, если когда-либо состоится суд над проклятым Амоном. С другой стороны, он подозревал, что в конечном итоге Амон просто избавится от него, как от использованной копирки.

Тем не менее каждое утро Метек готовил дюжину наборов писчей бумаги и копирок не только для себя, но и для своей немецкой коллеги, фрау Кохман. После того как девушка заканчивала печатать, Метеку предписывалось уничтожить копировальную бумагу, но он сохранял ее и перечитывал тексты документов много раз. Записей он не делал, но еще со школьных дней знал, на что способна его память. И не сомневался, что если когда-нибудь его пригласят в трибунал, где он встретится с Амоном перед лицом суда, то удивит коменданта точной датировкой всех свидетельств его преступлений.

Пемперу довелось увидеть несколько поистине удивительных закрытых документов. Например, однажды он прочел памятную записку, касающуюся наказаний женщин плетьми. Руководству лагерей напоминалось, что наказание должно производить максимальный эффект. Привлечение к нему персонала СС «унижало достоинство» эсэсовцев, посему чешские женщины должны были наказывать словацких, а те, в свою очередь, чешек. Русских и полячек предлагалось использовать в том же порядке. Комендантам предписывалось пускать в ход воображение, дабы использовать на пользу делу все культурные и национальные различия.