Жизнь мальчишки. Книга 2. Люди и призраки - Роберт Маккаммон

Я ошибался.

Потому что Смерть нельзя познать. С ней нельзя подружиться. Если представить Смерть в виде маленького мальчика, то это та одинокая фигура, что в большую перемену обычно стоит на школьном дворе в самом дальнем углу, в то время как воздух дрожит от радостных криков остальной детворы. Если бы Смерть была маленьким мальчиком, с ним никто не стал бы водиться. Он говорил бы шепотом, а в его глазах светилось бы знание, которое не в силах вынести человеческий разум.

Слова, которые иногда всплывают в моем сознании в тихую минуту: «Из тьмы мы вышли, и во тьму мы уйдем».

Я вспомнил, что так говорил док Лезандер, когда мы с ним сидели на крыльце его дома, глядя на золотистые осенние холмы. Мне не хотелось в это верить. Мне не хотелось даже думать, что Дэви Рэй попал в такое место, куда не проникает свет, где не увидишь даже огонька свечи, зажженной в память о нем в пресвитерианской церкви. Я не хотел думать, что мой друг Дэви Рэй теперь лежит в гробу, крышка которого закрыла от него солнце, что больше он не может ни дышать, ни смеяться, пусть даже это покажется всего лишь игрой теней. В дни, последовавшие после смерти Дэви Рэя, я понял, какой высокохудожественный обман мне довелось наблюдать всю свою сознательную жизнь. Все эти ковбои и индейцы, полицейские и детективы, воины и несчастные жертвы чудовищ вставали как ни в чем не бывало, как только гасли огни софитов. Потом они отправлялись по домам и ждали следующего вызова на съемку. Дэви Рэй умер навсегда, и мысль о том, что он попал в царство вечной тьмы, была мне невыносима.

Дошло до того, что меня стала мучить бессонница. В комнате мне было слишком темно, начали мерещиться неясные фигуры вроде той, что я видел ночью у клетки Бунтаря. Дэви Рэй ушел во тьму, туда, где пребывали Карл Беллвуд, Бунтарь и все, кто лежит на Поултер-Хилл, — многие поколения, чьи кости покоятся под перевитыми корнями деревьев; все они, конечно, ушли во тьму.

Я часто вспоминал похороны Дэви Рэя. Какой плотной была красная земля по краям могилы. Густой и тяжелой. После того как священник закончил отпевание, присутствующие стали расходиться. Кладбищенские служители, негры из Братона, забросали могилу землей, гроб исчез во тьме, и не осталось никакого просвета — ничего. Только тьма, и под ее непомерной тяжестью во мне что-то надломилось.

Я больше не был уверен, есть ли Рай на небесах, не знал, есть ли у Бога здравый смысл, какой-то план действий или причина поступать так, а не иначе. Наверно, Он тоже пребывает во тьме. Я ни во что больше не верил: ни в земную жизнь, ни в загробную, ни в Бога, ни в добро — и мучился от этого, а тем временем Мерчантс-стрит одевалась в свое рождественское убранство.

До Рождества оставалось еще целых две недели, но Зефир уже жил в предвкушении праздника. Конечно, смерть Дэви Рэя омрачила всеобщую радость. Об этом говорили у мистера Доллара, в кафе «Яркая звезда», даже в здании городской администрации — везде и всюду. Люди говорили, что он был совсем еще мальчик, что это ужасная трагедия. Но, увы, такова жизнь, нравится нам это или нет.

Я тоже слышал эти разговоры, но от них не становилось легче. Родители пытались меня утешить, объясняя, что для Дэви мучения закончились и теперь он пребывает в лучшем мире.

Но я не мог им поверить. Разве может быть где-то место лучше, чем наш Зефир?

— Он на небесах, — говорила мне мама, когда мы сидели перед огнем, потрескивающим в камине. — Дэви Рэй поднялся на небеса, ты должен в это верить.

— Но почему я должен в это верить? — возразил я, и мама взглянула на меня так, словно ее ударили по лицу.

А я ждал ответа. Я надеялся получить такой ответ, который расставил бы все на свои места, но слова, которые я слышал, не удовлетворили меня: они сводились лишь к одному — вере.

Тогда родители отвели меня к преподобному Ловою. Мы сидели в его комнате при церкви, он дал мне лимонный леденец из коробочки, которая стояла у него на столе.

— Кори, — спросил он, — ты ведь веришь в Христа?

— Да, сэр.

— И ты веришь в то, что Христос был ниспослан к нам Богом для того, чтобы принять смерть за грехи людей?

— Да, сэр.

— Тогда стало быть, ты веришь и в то, что Христос был распят, после чего Он умер и был похоронен, а на третий день воскрес из мертвых?

Тут я нахмурился.

— Да, сэр. Но это же Иисус Христос. А Дэви Рэй был обыкновенным мальчиком.

— Я согласен с тобой, Кори. Дело в том, что Христос был послан к нам для того, чтобы показать, что жизнь — это не только то, что для всех понятно и очевидно. Он показал нам, что если мы станем жить с верой в Него, если пройдем по жизни указанным Им путем и станем жить так, как Он завещал, то и для нас у Бога найдется место на небесах. Понимаешь?

С минуту я размышлял над словами преподобного Ловоя. Священник сидел, откинувшись на спинку стула, и наблюдал за мной.

— А на небесах лучше, чем в Зефире? — спросил я.

— В миллион раз лучше, — ответил он.

— Там есть книжки с комиксами?

— Как бы тебе сказать… — улыбнулся преподобный Ловой. — Людям не дано знать точно, что их ждет на небесах. Мы знаем, что небеса неописуемо прекрасны, — и это все.

— Откуда мы это знаем? — спросил я.

— Потому что так нам говорит наша вера, — ответил преподобный. — Потому что жить без веры нельзя.

Он снова протянул мне коробку со стола.

— Хочешь еще леденец?

Сколько я ни напрягал воображение, представить себе небеса мне не удавалось. Как можно верить, что где-то тебе будет хорошо, если там нет того, что доставляет тебе радость? Если там нет комиксов и фильмов о чудовищах, нет велосипедов и проселочных дорог, по которым можно на них ездить? Где нет ни бассейнов, ни мороженого, ни лета, ни барбекю на Четвертое июля? Где нет грозы и крыльца, на котором можно сидеть и смотреть, как сгущаются тучи? Небеса представлялись мне чем-то вроде библиотеки, в которой можно взять книги только по одному предмету и провести там целую вечность за чтением этих бесчисленных книг. Что могут значить для меня небеса без бумаги, пишущей машинки и волшебных шкатулок?

В таком случае небеса просто превратятся в ад, вот и все!

Дни перед Рождеством прошли серо и буднично, ничем не примечательные. Рождественские огни, красные и зеленые, светились на Мерчантс-стрит. Лампы в форме головы Санта-Клауса горели на перекрестках, светофоры были украшены серебристыми блестками.

Отец наконец устроился на работу. Теперь он три дня в неделю работал клерком на складе «Большого Пола».

В один прекрасный день Луженая Глотка обозвала меня дубиной стоеросовой шесть раз кряду. Она вызвала меня к доске и попросила рассказать классу о том, что я знаю о простых числах.