Найду тебя во тьме (СИ) - Грант Игорь "IGrant"

  Чем он лучше? Это же очевидно... Сват с алмазной яркостью понял здесь и сейчас, что Стёпка Мороз действительно стал для него намного большим, чем ворчание по утрам, чем тычки в дверях ванной, заботливые руки, всегда вовремя подхватывавшие, если случалось неудачно запнуться, чем безумно дурманящие запахи с кухни и шлепки полотенцем по хребту, когда руки сами тянулись цапнуть очередную вкусняшку из-под рук повара... Этот парень стал частью тех запахов, что пропитали квартиру Бехтерева, стал дыханием, носящимся по странной чёрной жизни фотографа. Практикант стал всем, что можно было вообразить. Бехтерев замер с поднятым ко рту стаканом виски, ощущая, как волна жара расцветила лицо сполохами пробуждения. Сват зажмурился, а потом отчётливо сказал сам себе, своим привычкам, своей слепоте, давно уставшей нести на себе ношу его обид на окружающий мир... "Я люблю его. Вот чем он лучше". И сказанное было правдой, мгновенно запустившей свои иглы в каждую клеточку ознобевшего тела. Бехтерев залпом опрокинул в себя остатки виски. Митька не вернулся. А компания где-то рядом и не думала унывать по этому поводу. Как и по всем вокруг. Им было хорошо.

  Зуммер телефона и тут же шиканье и затихший смех.

  - Мой обмылок звонит, - тут же любезность в голосе: - Аллёо? Да, пусечка! Конечно! Прямо сейчас? И как еще? Что иметь? Ты не один? Как скажешь. Бегу, милый. Захвачу. Хорошо, одену. Да, пристегну. Конечно! Уже лечу! Чмоки! - зло и с негодованием: - кабысдох долбанный. Достал в усмерть.

  - Так оставь его, - удивление.

  - Иди пустыню пылесось! Соображаешь, что мелешь? От такого куска счастья не отказываются! За его щедрость и хороший инструмент, многое простить можно. Подумаешь небольшой фетиш с кожаной амуницией и редкие тройнички. У каждого свои слабости.

  - Ой, везунчик ты. Удачки тебе, милый.

  - Спасибо, дорогой. И тебе урожайного вечера. Цёмки, - звуки поцелуев и тишина.

  - Вот же паскуда везучая, - еле слышно со злостью в голосе. - Такой дешевке и такой упругий фарт. Что б у тебя рот порвался, напиться мне в Новодворскую. Не жизнь, а ассенизаторская машина...

  "И не говори", - согласился молча Сват с невидимым автором афоризма, сполз с табурета, положил на стойку купюру наугад, нашарил трость и двинулся к выходу из бара. Фишку он сегодня благоразумно оставил дома, на попечении Стёпы. На улице Бехтерев уселся в вызванное Стасом такси, назвал свой адрес и сказал водителю:

  - Если доедем быстро, плачу двойной счётчик.

  Интересно, мелькнуло в голове, а сколько он заплатил за стакан воды, а потом виски? Надо будет в следующий раз спросить... И вообще, не важно. Сват улыбнулся, купаясь в пробудившемся где-то в теле солнечном тепле. Он всеми силами хотел оказаться дома, услышать топот собачьих лап, голос своего практиканта, схватить мальчишку в охапку и зацеловать до потери пульса, а потом... Что потом, Сват даже не представлял, хватило мысли о тёплом крепком теле в объятиях.

  Путь от такси до двери своей квартиры занял у Бехтерева намного меньше времени, чем обычно. Словно и не был он слепым. Сват не сразу попал ключом в скважину потому, что руки начали трястись мелкой непривычной дрожью, словно он - совсем молодой парнишка, а впереди у него - первое в жизни свидание. Давно потерянное состояние дополняло хаос, царивший в голове. И сумятица эта тоже грела.

  Когда они со сверх обрадованной Фишкой буквально ввалились в зал, Бехтерев на миг замер, прислушиваясь. Степан был тут, похоже, валялся на раскладушке, читая какую-то макулатуру. Бехтерев счастливо улыбнулся и сказал:

  - Привет, Стёпка!

  - Сват, что случилось? - подал голос парнишка, давая фотографу возможность определить, где именно дислоцировался практикант. Сват и не думал распускать руки, но было что-то в голосе Стёпы такое неожиданно томное, с хрипотцой, поманившее, что Бехтерев в две секунды добрался до раскладушки, опустился перед ней на колени и положил руку на живот парню, на миг порадовавшись своей меткости. Практикант вздрогнул, а фотограф уловил тот неровный звук втягиваемого воздуха, о котором старался не мечтать. Степан почему-то пробормотал, зашуршав страницами то ли журнала, то ли книги: