Путь воина - Багдан Сушинский

— Как вам будет угодно, — с обескураживающим безразличием ответил Сирко.

— Но вести я привез не очень приятные, — мрачно молвил майор, выдержав скорбную паузу. — К сожалению, все усилия командующего ни к чему не привели. Правительство Франции, конечно, признает условия вашего договора… Но, к сожалению…

— Вы слишком долго и запутанно объясняете все это, — прервал мучения майора полковник Сирко. — Скажите проще: «Денег нет и никогда не будет. Правительство Франции даже не собирается погасить свой долг перед казаками».

— Я сказал только то, что пока их нет. Поскольку правительство задолжало вам за несколько месяцев, вы вправе немедленно прекратить боевые действия…

— И что дальше? — мрачно поинтересовался Сирко.

— Возвращаться на родину.

— Я думал, что прежде вы посоветуете мне заняться грабежом французских деревень. Или создать нищенствующий орден, который будет милостыней добывать себе на пропитание.

— Я сказал только то, что вы имеете право возвратиться на родину. Правительство никоим образом не станет препятствовать этому.

— Пусть бы оно попробовало препятствовать, — угрюмо огрызнулся Сирко. — Принц де Конде пытался как-то посодействовать нашему возвращению к берегам Польши?

По тому, как долго мялся майор, подыскивая ответ, Сирко понял, что, возможно, принц и заикался перед кем-то там в Париже по этому поводу, однако никто всерьез их судьбой не занимался. Не до них сейчас при дворе, не до наемников…

— Принц конечно же…

— Бросьте, господин майор. Передайте принцу де Конде, что с завтрашнего дня мы выходим из боевых действий и направляемся в порт Дюнкерк. Если он не позаботится о том, чтобы нас доставили в Гданьск, нам придется взять этот город еще раз, только теперь уже — чтобы вернуть его испанцам.

— Понимаю, что вы шутите, господин полковник, — затравленно улыбнулся майор. Единственное, что хоть как-то успокаивало Сирко, что офицер этот хотя бы искренне сопереживал им. И столь же искренне хотел бы помочь. Хотел бы… Но не более.

— Испанцы тоже вначале думали, что я шучу с ними. Теперь они горько раскаиваются в своих заблуждениях. Ну да ладно… И еще. Не забудьте потребовать, чтобы к нам был приставлен офицер, который бы сопровождал нас до Дюнкерка и занимался нашей отправкой. Пока здесь находился генерал Гяур, нам легче было объясняться и с принцем, и с правительством, однако теперь его нет.

— Понимаю, понимаю, — вежливо склонял голову майор. — Если не возражаете, этим офицером вызовусь быть я. Вот все, что могу сделать для вас, господин полковник, чьей храбростью искренне восхищаюсь.

— Нужны мне твои восхищения, — по-украински проворчал Сирко, надеясь, что майор, неплохо знавший польский, все же не поймет его. — Советую оставить эту усадьбу как можно скорее, — вновь перешел полковник на смесь французского с польским. — Здесь вот-вот появятся испанцы. И кто знает, как все сложится. Что ни говорите, а испанцев почти полк.

— Я со своими солдатами остаюсь. Скольких вы потеряли в этом бою?

— Одного легко ранило в плечо.

— И все?! Невероятно. В любом случае мой пистолет, а также ружья и шпаги солдат вам не помешают.

— Признателен, майор. Мои парни еще пригодятся мне в Украине. Наверное, вы слышали, что у нас там своя война затевается?

— Восстание, которое возглавляет генерал Хмельницкий. Тот самый, что был у нас здесь. Я слышал об этом от самого принца де Конде.

— Вот поэтому-то мне нельзя терять здесь больше ни одного своего воина.

— Тем более невероятно. Истребить вражеский эскадрон и при этом не потерять ни одного своего солдата! Правду говорят, что вы воюете по каким-то своим канонам, почти не известным ни нам, ни испанцам.

Прошло еще с полчаса. За это время казаки успели увезти тела погибших в ближайший лесной овраг, где погребением их занялись работники и слуги французского аристократа. А Сирко, сопровождаемый майором, который старался не вмешиваться в ситуацию, проследил, чтобы повозки опять оказались в тех местах, где они и находились до появления авангарда, расставил «пастухов» и «работников» с мотыгами. Раздал казакам трофейные пистолеты, патроны и копья.

— Теперь испанцев будет втрое больше! — прокричал он казакам, которые вновь затаились, кто — в комнатах и пристройках, кто — на крышах, чердаках и подвалах. — Но и к нам шестеро прибыло. Майор и его солдаты хотят увидеть, как мы сражаемся. Как считаете, покажем им?!

— И даже платы за показ не возьмем, — ответил за всех сотник Ромашин, казаки которого засели по обе стороны от ворот, где в прошлый раз оказалось жарче, нежели на других участках. С намеком, ясное дело, ответил.

В ту же минуту в воротах показался сотник Илькун со своими «испанцами».

— Полковник, враги уже на возвышенности!

— Заманили-таки? — потер ладони Сирко.

— На трубы свои медные пошли, как стадо!

— С меня хлопцам твоим ведро горилки. При всех говорю! Только бы идальго не учуяли, что тут уже давно смертью пахнет!

— Не должны. Если же учуют — в поле бить будем.

— Укажите место мне и моим солдатам, полковник, — обратился к Сирко майор.

— Здесь, со мной, в господском доме. Сюда они будут рваться с особым остервенением в поисках спасения, так что дай Бог нам удержаться хотя бы на втором этаже. А то ведь захлестнут.

5

— Вы уверены, что они не нападут на нас, полковник Чарнецкий?

— С какой стати? — возмутился парламентер. — Мы выполнили все их условия. Все двадцать шесть орудий переданы, около четырехсот казаков реестра и полсотни наемников ушли к повстанцам.

— Я спрашиваю не о выполнении тех условий, которых обязан придерживаться я, — объяснил Стефан Потоцкий, едва сдерживая накипающую ярость. — А о тех, которых должен придерживаться Хмельницкий, этот ваш гетман-иезуит.

Закованный в доспехи, Потоцкий подошел к воротам, готовясь, в случае предательства казаков, первым принять бой. Рядом с ним топтались на ослабевших без корма конях седовласый комиссар Шемберг, полковник Чарнецкий, еще несколько полковников и ротмистров. Эти еще хотя бы оставались в седлах, а ведь многим в их войске предстояло идти в пешей колонне, поскольку лошади пали от голода или от ядер, а то и попросту были съедены.

— Разве до сих пор Хмельницкий хоть в чем-то нарушил данное слово? — оскорбленно поджал губы Чарнецкий.

Полковнику непонятно было отношение к нему командующего. В конце концов условия выдвигал не он, Чарнецкий, а тот самый «гетман-иезуит». Потоцкий же волен был принимать их или не принимать. Другое дело, что от Чарнецкого не скрылось то ликование, которое воцарилось в лагере, когда солдаты узнали, на каких щадящих условиях открывают перед ними ворота к спасению. Что для них потеря орудий? Тем более, что казаки легко могли отбить их во время отступления. Да и отстреливаться из них в походной колонне все равно невозможно.