Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Роланд Хантфорд

Но и без «Путешествия на “Дискавери”» Шеклтон рано или поздно мог бы снова отправиться на юг. Книга просто повлияла на настрой и время этого предприятия, побуждая Шеклтона показать себя в лучшем виде, опровергнуть слова Скотта и получить адекватную компенсацию за позор быть списанным по болезни. В нем заговорил ангел мщения.

Шеклтон оставил море и попытался найти удачу на берегу. Испробовав разные варианты, он, наконец, устроился на работу к Уильяму Бёрдмору (позднее ставшему лордом Инвернэйрном), промышленнику из Глазго. С помощью этого удивительно участливого человека к началу 1907 года Шеклтон нашел деньги для реализации своих антарктических планов – и 1 февраля объявил о подготовке к экспедиции. Он хотел достичь Северного полюса со старой базы «Дискавери» в проливе Макмёрдо.

Я изумлен [так Скотт писал Скотту Келти, услышав об этой новости]. Шеклтон всем обязан мне… Я взял его в экспедицию – и я же отправил его домой из-за слабого здоровья, но при этом я никоим образом не собирался объяснять и предавать гласности причины, которые разрушили бы представления о его характере, – это единственное, что я мог для него сделать.

Все в данном письме было самообманом. Шеклтон попал на «Дискавери» благодаря протекции Ллевелина Лонгстаффа. Скотта же мучила ревность, снедали подозрения, возможно, не давала покоя нечистая совесть. И в одном красноречивом отрывке он раскрывает суть своей обиды:

Я считаю, что каждый исследователь смотрит на некоторые регионы как на свои собственные, Пири – точно. Я уверен, что это касается и Африки.

Обобщение «каждый исследователь» вряд ли оправданно: Нансен, Свердруп, Амундсен придерживались совершенно иных взглядов. А вот упоминание Пири говорит о многом. Тот действительно был убежден, что маршрут, однажды открытый исследователем, является

его капиталом, как золото и серебро в хранилищах банка… никто другой без его согласия не может там ничего использовать, как посторонний не может войти в хранилище банка и забрать находящиеся там сокровища.

Скотт заявил свои права на место зимовки «Дискавери» в проливе Макмёрдо. Он написал Скотту Келти:

Как я полагаю, по правилам игры каждый, кто планирует экспедицию в пролив Макмёрдо, должен удостовериться, что я отказался от идеи отправиться туда снова, – и в этом я прав вдвойне, если шаги такого рода предпринимаются кем-то из моих людей без моего ведома.

За данной тирадой скрывался страх, что Шеклтон не оставит ему возможности покорить полюс. Поэтому Скотт начал бомбардировать Келти эмоциональными письмами. Он хотел, чтобы Королевское географическое общество закрепило его права на пролив Макмёрдо и остановило Шеклтона, заодно предложив американцам и прочим иностранцам держаться подальше от земель, права на исследование которых должны принадлежать исключительно Скотту.

Шеклтона в 1907 году вряд ли можно было обвинить в присвоении идеи Скотта, поскольку он понятия не имел о его антарктических планах. Намерения Скотта к тому моменту оказались известными лишь немногим посвященным. В Адмиралтействе все еще чувствовалось раздражение после истории с «Дискавери», и потому особенно важно было сохранять секретность.

Одним из немногих, к кому Скотт испытывал доверие, был Келти, которому очень нравилось находиться в центре событий. Будучи секретарем Королевского географического общества, он первым узнал о планах Шеклтона, после чего Скотт обрушился на него с упреками за то, что он не остановил этого самозванца. Но в ответ на обвинения Келти мягко напомнил ему о необходимости хранить их намерения в тайне. Здесь Скотту возразить было нечего.

На самом деле Скотт Келти был вовлечен в эту историю гораздо глубже, чем хотел показать. Он привычно пользовался всеми привилегиями своей двойной роли – секретаря Королевского географического общества и специального корреспондента «Таймс». Общество было уникальным местом для детального анализа всей истории изнутри, а какой журналист откажется от этого? Ссора исследователей – слишком хорошая тема, чтобы ее упустить. Вероятно, именно Скотт Келти и стал автором того первого сообщения в «Таймс» о планах Шеклтона, из которого Скотт узнал эту новость. Там же он прочел и ту ужасную, опозорившую его фразу о том, что «первый санный поход экспедиции “Дискавери” мог бы достичь гораздо более высоких широт, окажись он лучше подготовлен».

Скотт был взбешен и немедленно попытался остановить Шеклтона. Это выглядело как попытка наложить дисциплинарное взыскание на младшего офицера. Шеклтон сдержал эмоции – и просто отказался подчиняться. Он напомнил Скотту, как однажды в Антарктике тот заявил, что больше не оставит службу в военно-морском флоте и не вернется на юг. Не имея рычагов влияния на Шеклтона, Скотт попросил Уилсона о содействии.

Тот действительно мог помочь. Тем более что Шеклтон относился к Уилсону с большим уважением и был искренне привязан к нему, пытаясь, хотя и безуспешно, уговорить его присоединиться к своей экспедиции. Уилсон считал, что Шеклтону следовало «отказаться от всей этой затеи». Сам Уилсон на его месте, несомненно, поступил бы именно так в силу своей склонности к самопожертвованию. Но Шеклтон упорно стоял на своем, невзирая на советы Уилсона, который понял это и сменил тактику. Теперь он настойчиво советовал при разработке плана экспедиции отказаться от идеи использовать старую базу Скотта.

Я думаю, что если ты отправишься в пролив Макмёрдо [писал он] и даже достигнешь полюса, позолота фольги на этом имбирном прянике потускнеет из-за инсинуаций, которые наверняка возникнут: подавляющее большинство людей решит, что ты перебежал дорогу Скотту, который имел приоритетное право на использование этой базы.

Непреклонность и порядочность Уилсона в итоге одержали верх. Понимая, что в публичной перебранке с офицером военно-морского флота он непременно проиграет, Шеклтон неохотно сдался. В начале марта он приехал домой к Уилсону, который жил неподалеку от Челтенхэма, и выслушал условия, обязывающие его держаться восточнее 170-го меридиана западной долготы, оставив Скотту все, что находится к западу от этой точки. После визита к Уилсону он отправил Скотту телеграмму о том, что он отказывается от пути через пролив Макмёрдо. Вместе с тем он написал Скотту Келти следующее: «Поступая так, я сильно уменьшаю шансы на успех из-за необходимости пройти намного большее расстояние». Без сомнения, именно этого и добивался Скотт!

По настоянию победителя Шеклтон зафиксировал их соглашение в письменной форме. Логика, признания которой требовали от Шеклтона, была такова: поскольку база в проливе Макмёрдо

была открыта Вами и… поскольку мои планы пересекаются с Вашими, Вы попросили меня выбрать другую базу.

Я согласился сделать это… я оставляю Вам базу в проливе Макмёрдо и высажусь на берег в месте, известном под названием Барьерный залив, или на Земле Эдуарда VII, – в зависимости от того, как сложится ситуация. Высадившись в одном из этих мест, я не буду двигаться западнее 170-го меридиана и не буду предпринимать санных походов к западу от него, если только движение в более восточной области не окажется невозможным в силу физических свойств местности.

В итоге подписанный сторонами документ получился беспрецедентно жестким. Скотт ловко обыграл Шеклтона, а тот, со своей стороны, получил еще один повод для обиды.

7 августа он без лишнего шума спустился вниз по Темзе на «Нимроде», небольшом маломощном зверобойном судне из Ньюфаундленда – единственном корабле, который смог себе позволить. Он действовал, как корсар. Королевское географическое общество практически не замечало его, оставив себе при этом возможность искупаться в отраженных лучах его славы в случае успеха экспедиции. Он был лишен официальной поддержки-. Но король Эдуард VII, возможно, знавший о приготовлениях Шеклтона больше, чем официально признавал, в последний момент дал «Нимроду» команду зайти в Кауз, чтобы проинспектировать его. Итак, получив монаршую санкцию, Шеклтон отправился на юг и на некоторое время скрылся за горизонтом описываемой истории.

Вернувшись из Антарктики, Скотт дважды просил предоставить ему отпуск – для чтения лекций и написания книги «Путешествие на “Дискавери”» – и дважды этот отпуск получал. Затем в течение шести месяцев он фактически пребывал между небом и землей, и в результате спустя год после своего возвращения на родину – вплоть до осени 1905 года – он так и не получил ни одного предложения занять хоть какую-то должность. Это была трудная ситуация для лордов Адмиралтейства. Скотт оставался аномалией военно-морского флота.