Время скорпионов - D.O.A.

Сугайяр сразу возмутился:

— Если уж вы так осведомлены, зачем заставлять меня терять столько времени?

Ружар тут же вмешался, чтобы отвлечь внимание ливанца от дерзкой девчонки, осмелившейся так его унизить:

— На самом деле я полагал, что Арман введет вас в курс дела. Мы собираем информацию об одном из ваших соотечественников, как раз о хаваладаре.

— Как зовут этого человека?

— Хаммуд. Мишель Хаммуд.

Для вида банкир на некоторое время задумался. Он даже сделал еще несколько медленных глотков.

— Мне о нем говорили. Я слышал об этом господине, но сам с ним по-настоящему не знаком. — Он насладился разочарованием, на мгновение возникшим на лицах его собеседников. — Но возможно, я смогу устроить вам встречу кое с кем, кто сможет рассказать о нем больше. С одним сирийцем, он отошел от дел, но прежде вращался в этих кругах. Я думаю, он посещал вашего Хаммуда.

— Сириец?

— Вы как будто удивлены? Отношения между нашими двумя странами гораздо более дружественные, чем принято представлять. И не беспокойтесь, он живет в Париже. Здесь учился его сын, и старик переехал к нему.

— Как скоро можно увидеться с этим господином?

— Сделаю все возможное. Надеюсь, я смогу уговорить его принять вас. — Сугайяр бросил быстрый, но тяжелый взгляд в сторону Амель. — Полагаю, для соблюдения приличий было бы предпочтительней, чтобы вы пошли один.

Он уловил замешательство журналиста, и его позабавило, когда тот все же согласился.

— Прошу извинить, я должна идти. — Молодая женщина встала, нервным движением схватила свои вещи и вышла из бара.

Банкир проследил за ней взглядом, и Ружар заметил, что он торжествует. Четверть часа спустя он встретился с Амель. Она в ярости бродила взад-вперед возле церкви Святой Магдалины и не дала ему и рта раскрыть:

— Как ты мог согласиться участвовать в махинациях этого жирного козла?! Ты знаешь, что он сделал до твоего прихода? Знаешь или нет?

— Он принял тебя за шлюху.

Удивившись, что он догадался, Амель тут же успокоилась.

— Шикарные девочки — расхожая монета в дорогих отелях. Снаружи тут все прекрасно, а внутри прогнило. Посмотри на себя, ты восхитительна, очень элегантна, даже чересчур. Ничего удивительного, что он к тебе клеился.

— Это не извиняет его последующего поведения.

— Нет. Но он облажался, так что это его извиняет. Он мужчина, к тому же восточный. Тебе следовало бы понять, ведь ты…

Она уставилась на него с явной досадой.

— Извини…

— Так что я? Говори!

— Нет… Извини… Я… Прости меня.

В какой-то миг между ними точно проскочил разряд, но гроза миновала.

— И все же не ему учить меня приличиям. — Произнося последнее слово, Амель скорчила презрительную физиономию.

Ружар дико расхохотался, чем вызвал улыбку у своей спутницы.

— Верно, ты права, он жирный козел. — Отсмеявшись, он успокоился. — Давай-ка серьезно. Сирийца, о котором он говорил, зовут Зияд Махлуф. Сугайяр пообещал мне организовать встречу в эту пятницу. Я пойду один, но…

Улыбка мгновенно слетела с губ Амель.

— Подожди минутку, не сердись, ладно? Мне нужно, чтобы ты сделала одну важную вещь. Надо бы навестить семейство Лорана Сесийона, последнего мертвеца, названного нам «Мартиной». По полученной нами информации, Сесийоны вроде живут в пригороде Лиона — Во-ан-Велене. Съезди, проникнись общей атмосферой. Горячие точки в период напряженности и войны могут подсказать нам новый аспект. Не запори это дело, я на тебя надеюсь.

Амель кивнула: ее дурного настроения как не бывало.

Ружар взглянул на часы:

— Какие у тебя планы? Торопишься домой или у тебя есть время выпить по стаканчику? Мне хочется показать тебе одно интересное местечко. Уверен: оно тебе понравится.

— Пошли выпьем.

Ни тени сомнения.

Спустя несколько часов они все еще находились в баре возле Музея Пикассо, в третьем округе. Бар был не очень большим, не очень красивым, но переполненным. Журналисты, творческие люди, активисты андерграунда, затрапезные интеллигенты, любители hype,[167] тайный и самовнушаемый авангард «значительной» мысли. Вино и пиво лились рекой. Амель узнала кое-кого из пишущей братии, со многими поболтала. Она стала объектом пристального внимания. Ей представили знаменитых собратьев, улыбающихся и алчных. Чтобы продлить молодость, эти азартные игроки зачитывали свои отшлифованные рассказы, где представали в романтическом образе старых израненных вояк, перед незрелой аудиторией, стремящейся исцелить собственные тревоги чужой болью. Над толпой и шумом в зале парил Питер Пен.

От выпитого Амель расслабилась и, покачиваясь, рассеянно слушала, просто наслаждаясь счастьем быть здесь. В общем гуле она уже не различала голосов. Ружар материализовался возле нее в нужный момент и потащил к столику, чтобы она присела.

— Где ты был? Ты бросил меня, а это не… невежливо. — Наклонившись к нему, она с трудом, запинаясь, произносила слова.

— Я был вон там, в баре, — журналист указал куда-то в глубину зала, — с ребятами. Но я наблюдал за тобой.

— Знаю. — Зеленые глаза Амель отдалились и вновь обрели частицу своей проницательности. Она вызывающе посмотрела прямо в глаза Ружара.

— Ах так? Знаешь?!

— Прекрасно.

— Так что же ты знаешь?

— Во всяком случае, Сильвен… Он с самого начала ревнует к тебе. — Амель приложила палец к губам. — Тсс! — Улыбнулась в пустоту. — Я… я говорю всякую ерунду. — Глупо хихикнула. — Надо… мне пора. — Попыталась встать. — Если бы меня видели. — И снова рухнула на стул, обхватив голову руками. — Не надо, не надо.

— Пойдем. — Ружар помог ей встать на ноги и проводил до туалета.

— Куда мы?

— Вернуть тебе пристойный вид.

С трудом преодолев несколько ступеней, они спустились в комнату, от пола до потолка отделанную осколками черной керамики. Шум над их головами звучал приглушенно, отдаленно. Воняло сортиром, зато было гораздо тише.

Ружар плеснул ей в лицо холодной водой и затолкнул в женскую кабинку. Прижал к стене.

— Не двигайся.

Амель начала бессмысленно смеяться.

Из кармана куртки журналист вытащил блокнот из чертовой кожи, кредитную карту и маленькую пластиковую ампулу. Он протянул купюру своей спутнице:

— Постарайся скрутить потуже.

— Зачем? Не хочу…

— Делай, что говорю. Не бойся, это всего лишь деньги.

Молодая женщина кое-как справилась с задачей; журналист высыпал на записную книжку немного белого порошка, разрыхлил его при помощи своей карты Visa и провел четыре тонкие линии. Взяв бумажную трубочку, он втянул носом две полоски кокаина.

— Теперь ты.

Амель не задумываясь взяла протянутую ей купюру. С некоторым сомнением она вопрошающе взглянула на Ружара.

— Тебе станет лучше, немного протрезвеешь.

— Я никогда…

— В нос и вдыхай. А другую ноздрю заткни пальцем.

Молодая женщина покачнулась:

— Не хочу.

— Боишься?

Амель кивнула, но искушение, подгоняемое алкоголем и возбуждением, прокладывало свой путь в зелени ее радужной оболочки. В конце концов она рывком наклонилась вперед и медленно вдохнула, мало, неправильно, — и тут же выдохнула, чтобы восстановить дыхание. Еще не разогнувшись, она принялась хихикать, глядя на припудренные белым порошком рубашку и куртку Ружара. Затем приподняла голову, чтобы посмотреть на его реакцию. Он был серьезен, но не сердился.

— Поцелуй меня.

Слова казались далекими и нереальными. Они неловко прижались друг к другу губами. Амель почувствовала, как его рука тискает ее бедра и поднимается к затылку. Она сама терлась об Ружара, ласкала член, твердеющий под ее пальцами.

Он резко схватил ее за волосы и указал на свою грудь:

— Лижи.

Молодая женщина принялась слизывать кокаин. Вкус был горьким, химическим. Через несколько секунд ей показалось, что она услышала:

— Мне хочется, чтобы ты и меня взяла в рот.

Рука, сжимавшая ее волосы, ослабла.

06.11.2001

Обычно они назначали встречи в каком-нибудь ресторане на набережных Сены, недалеко от Пон-Нёф. Амель пришла сильно осунувшаяся. Она вяло заглянула в меню и, когда Сервье рискнул предложить ей водную прогулку, с облегчением согласилась.

Стояла хорошая погода, не слишком прохладная, и многие парижане, как и они, испытывали желание воспользоваться этим мягким днем, вероятно одним из последних перед началом зимних холодов.

Они сошли у пристани Монтебелло, напротив Нотр-Дам. В нервном возбуждении она непрестанно пила воду. Он украдкой наблюдал за ней, жуя купленный по дороге упругий панино.

На улице Амель сразу надела темные очки, чтобы спрятать покрасневшие и усталые от недосыпа или по какой-то иной причине глаза. Ее беспокойные руки то отвинчивали, то завинчивали крышку бутылки.