Торжество Ваала - Всеволод Крестовский

— И, батюшка, где мне взять!.. Я человек не капитальный, мое дело бобылье, — где уж!..

— А может, госпожа вот, — подмигнул он на Тамару, — не соблаговолит ли начальству на сороковку пожертвовать?.. Поднесли бы, право… не согрешили бы.

— Вы хотите выпить? — спросила его прямо Тамара.

— Ежели милость ваша будет, оно точно-что… желательно бы.

— Извольте, я вам дам, — согласилась она, — но с тем, чтобы вы сейчас же ушли отсюда и больше не возвращались. На таком условии угодно?

— Покорнейше благодарим, — любезно ухмыльнулся урядник, — чувствительно-с!.. И мы завсягды к вам, ежели что такое, со всем нашим уважением, — будьте, значит, покойны-с.

— Хорошо, но только скажите мне откровенно, кто и зачем послал вас ко мне?

— Секрет-с, не могу выразить, — полусмущенно улыбаясь, потупил взоры урядник.

— Однако?.. Я никому не скажу, но мне бы хотелось знать, кому я обязана таким вниманием? и за что собственно?

— Начальство-с… Бумажка, значит, такая, секретная, получена у нас в становой фатере, от начальства вашего, от инспекции, что подзирать, значит, за вами, насчет благонадежности-с.

Для Тамары стало теперь совершенно ясно, что и этою новою каверзой она обязана г-ну Охрименке и, вероятно, не без нравственного участия в ней Агрономского. Ей стало больно и досадно до злости. Мало того, что сослали ее в эту «Сибирь», в трущобу, но еще и глумятся, издеваются над нею, лишают ее спокойствия даже и здесь… По какому, наконец, праву отравляют ей жизнь? За что? — за то, что не отдалась Агрономскому? или за то, что не украла в Украинске материнские брильянты для Охрименки на «общее дело»? И эти люди действуют. прикрываясь правительством, и душат ее от имени его же! Господи, да что ж это такое на свете делается?! Что за время настало?! Ведь это жить нельзя!.. И уйти ей от них некуда, — потому тут единственный кусок ее хлеба… Некуда, — разве в одну только могилу.

Получив на водку, ублаготворенный урядник удалился, но спустя около недели появился опять у Тамары.

— Вы зачем?.. Что скажете?

— Да все насчет же подозрительности, — подзирать приказано.

— Опять?!

— Всенепременно-с. Приказано наведываться кажинный раз, что бываю в Пропоиском, и доносить. — Что делать, служба-с? И каждый раз урядник получал от нее на «сороковку», а случались эти его наведки почти каждую неделю, так что «сороковки» стали, наконец, ложиться на ее восьмирублевый месячный бюджет весьма чувствительным бременем. Но избавиться от них не было возможности, или, иначе, приходилось выносить у себя в комнате его упорно молчаливое и продолжительное присутствие и дышать воздухом, отравленным его табачищем, луком и сивушным перегаром. — «Какое, однако, мелкое мщение!» думалось при этом девушке, невольно вспоминавшей об Агрономском и Охрименке.

Одиночество ее становилось, между тем, все тяжелее. Хоть бы душу с кем отвести, вылить всю накопившуюся в ней горечь и злобу пред живым человеком, — все же, казалось ей, легче бы стало от этого. Хоть побранить бы этих негодяев, рассказать добрым людям, каковы они, — и то уже было бы утешением. А может быть, нашлись бы добрые души, которые приняли бы в ней участие, дали бы какой-нибудь практический совет, как ей избавиться от этой каторги, помогли бы ей своим содействием. Но никого такого нет поблизости, — не даром же это «медвежий угол». К приходскому священнику разве? — и то правда, — почему бы нет? Может быть, и в нем она встретит такую же отзывчивость как некогда в отце Макарие и в отце Никандре. И вот, в одно из воскресений порядила она себе подводу и поехала к обедне. Но и тут постигло ее, с первого же шага, некоторое разочарование. Священник человек еще молодой, но служит не так истово, как отец Никандр, и уж совсем не так благоговейно и умилительно, как отец Макарий, а как-то ординарно, точно бы торопится сбыть поскорей свою повинность. Представясь ему после обедни, на паперти, в качестве учительницы Пропойской школы, она встретила с его стороны взгляд, исполненный какого-то недоверчивого удивления и любопытства.

— Из Пропойской? — как-то озадаченно проговорил он. — Вот как!.. Не ожидал!

— Отчего же не ожидали, батюшка?.. Я, напротив, очень желала познакомиться с вами и с вашим семейством.

— Благодарю покорно, — приподнял он с поклоном свою шляпу, — но все же странно-с… что из Пропойской… Да, да, — не ожидал… Гм!., скажите пожалуйста!

— То есть, что же вам странно, батюшка? — в недоумении спросила Тамара, начиная уже несколько смущаться всеми этими словами.

— Мне-то?.. Да то и странно, что в Пропойск могли назначить особу вашего пола… Не ожидал… За что ж это вас так-то?

Тамара объяснила, что сделано это по распоряжению нового инспектора.

— А, так?.. Ну, это другое дело!.. А то я подумал-было, извините, тово… Потому у нас ни разу еще не случалось, чтобы дамский пол по учебному сословию в Пропойск посылали. Значит, поднять желают школу? — Что ж, это хорошо, не мешает.

И как-то помявшись, точно бы раздумывая в нерешительности, сделать ли, не сделать ли ему чего-то, он наконец решился — была-не-была — и пригласил Тамару зайти к себе, но сделал это словно бы только приличия ради, а не от сердца. — Может быть, зайти ко мне пожелаете?.. Что ж, милости прошу, — с супругой познакомитесь…

Зашла и познакомилась. Но «супруга» ей не понравилась: стриженая, желтая, и все папироски, одну за другою, палит наотмашь, сидя с поджатой под себя ногою. А главное, держала она себя с гостьей больно уж натянуто, точно бы настороже, недоброжелательно как-то оглядывая искоса ее прическу и безукоризненно сшитое, ловко сидящее на ней платье, и глядела на нее все время с таким подозрительным выражением, которое чуть не говорило: и на кои черт тебя принесла сюда нелегкая? чего тебе от нас надо?

Невольно чувствуя это и желая оправдать перед нею свой визит, Тамара заговорила с батюшкой, что ученики ее нуждаются в преподавании им закона Божия и что поэтому она нарочно приехала, между прочим, и затем, чтоб условиться с ним, по каким дням и в какие часы предполагает он посещать ее школу. Но за м^жа своего ответила ей супруга, а сам батюшка только улыоался, потирая себе руки/с каким-то не то смущенным, не то извиняющимся видом, да переминался с ноги на ногу, все время не присев даже ни разу. Очевидно, в этом доме царицей была сама «матушка», и грозною притом царицей.

— Школу? — как-то нараспев и подфыркивая переспросила она. — Да позвольте, с чего же это станет он убиваться, когда земство всего по тридцати копеек за годовой час предлагает! Было б из-за чего время и труд свой тратить!

Опешенная таким ответом, Тамара даже смешалась на минуту и скромно пояснила, что сочла себя вправе спросить об этом на основании того, что батюшка числится в Пропойской школе преподавателем закона Божия.

— Ну да, еще бы! Не было ему печали за семь верст ездить киселя хлебать! Так я и позволила!.. Пускай платят — ну, хоть по шестидесяти копеек за час, тогда будем ездить, а так — благодарю покорно.

— Да, но кто ж тогда будет учить их слову Божию?

— Кто хочет, нам-то что!..’ Желают учиться, пускай и платят за это, пусть от себя доплачивают половину.

Тамара заметила, что это очень затруднительно, так как крестьяне пропойские очень бедны, обременены недоимками, разорены разными земскими предприятиями, и платить им решительно не из чего.

— А в кабак ходить есть на что?

— Да, но вот потому-то именно и надо бы, мне кажется, подумать об их нравственном и религиозном просвещении, — ведь это же прямая обязанность их пастырей.

— Пастырей? — полупрезрительно подфырнула «матушка». — Полноте, пожалуйста! Неужели в наше время можно серьезно говорить о таких глупостях, да еще аргументировать ими?! Какие же мы пастыри?.. Позвольте вас спросить, разве правительство дозволяет «пастырям» свободное слово с кафедры? Разве у нас можно объяснять социально-демократическое значение личности Христа и его пропаганды, так, как понимает их современная наука, в лице Страуса, Ренана и прочих авторитетов;.. Пастыри!.. Чиновники по духовным требам, — с этим, если угодно, я согласна. А пастырство, апостольство, миссионерство по указке самодержавия, — извините, я нахожу, что у людей мыслящих вся эта метафизика давно уже отжила и сдана в архив. Почитайте-ка Бокля, Писарева, Ткачева, Зайцева, и вы увидите, что русский народ гораздо умнее и практичнее, чем думают, и он уже настолько понимает, что не делает никакого различия между «пастырем» и становым, например.

Тамара подняла на нее большие удивленные глаза.

— Да, разумеется, — продолжала завзятая попадья. — Становой функционирует в сфере своих обязанностей так же, как мой муж функционирует в сфере своих («функционирует»— эко словечко какое! — с невольною улыбкой про себя подумалось Тамаре). Вся разница между ними разве в том, что функции господина станового оплачены правительством гораздо лучше, чем функция моего мужа, — вот и только!