Мятеж - Дмитрий Фурманов

- Реввоенсовет сообщает, что ответ на все ваши вопросы будет завтра...

Делегаты крепостные кривят губы, недовольно мычат: они ждали другого.

А нам надо, чтобы слово Ташкента было сохранено во всем авторитете. Крепостные пытаются снова затеять разговор и "поставить на вид" Ташкенту, что "так долго" ждать они не намерены, что не ручаются за массу и т. д., и т. д. Мы с трудом их отговариваем и уговариваем. Прощаемся с Ташкентом. Уходим все от провода.

Крепостники уезжают к себе. А мы в штадиве кучкой - Позднышев, Мамелюк, Панфилыч, я, Бочаров и другие - обсуждаем обстановку. И видим, что вся эта "договоренность" с крепостью - фальшь одна, оттяжка. И больше ничего.

Дело этим во всяком случае не кончится. Развязка должна быть иная. "Утверждением" власти, разумеется, крепость будет отчасти успокоена, будут на время предотвращены эксцессы, но окончательный выход из положения все-таки в другом, не в этом...

Не выдержали усталости, на заре поддались, к столам и окнам притулились, растянулись, спали крепко на них - холодных и грязных...

Тих город. Крепость тиха. В штадиве - беспорядочно валялись человеческие тела, словно на поле брани: полегли все мертвым сном.

Белов сообщил нам свой разговор с Фрунзе. Крепко задумались, взвешивали: бежать ему сейчас или не бежать? Что выгоднее в данной обстановке? И решили, что Панфилычу следует остаться на месте.

Во-первых, создав военно-гражданский центр, где-то за пределами Верного, он тем самым вовсе похерит верненскую власть, хоть и призрачную, хоть и бессильную, но ведь она и такая для крепости кой-что значит, - во всяком случае сдерживает вот уже четвертые сутки крепостников. Тогда же, как убежит, крепости будут развязаны руки, будет как бы подан сигнал к еще более решительному выступлению. Верный будет объявлен как бы вне закона словом, тогда сами собой откроются военные действия. А наша задача - их не допустить, на них решиться лишь тогда, когда н и о д н о й, ни малейшей возможности не будет обойтись без фронта. Это естественно, что Ташкент т а к сказал, а не иначе - для него тот момент и был п о с л е д н и м, за которым должен неизбежно развернуться фронт. Мы тогда сидели частью в тюрьме. Штадив ждал разгрома. Все висело на волоске. А теперь снова вернулась какая-то надежда и возможность не допустить столкновения. Это во-первых.

Во-вторых, близится ташкентская подмога, приближается к Верному 4-й кавполк. Когда нависнут над мятежниками эти силы - вряд ли примут они бой, мы тогда возьмем их голыми руками. В-третьих, в лице Белова мы потеряем ценнейшего умного советчика, к голосу которого прислушивается и крепость.

И, наконец, поползет провокация, что начдив убежал с деньгами или от трусости, или что-нибудь в этом роде; как материал - крепостникам и это на руку. Зачем давать? Оставшихся, безусловно, поторопятся перехватить, чтобы и они не сбежали, а там - расправа за расправой. И когда нас не станет крепость начнет осуществлять свою "программу". А эта программа: разгром Советской власти.

Так мы Белова и не пустили.

Он известил Ташкент, что остается с нами. Протеста оттуда не было.

В эту ночь скрылись в горы Масарский и Горячев. Им нельзя было дальше оставаться на виду: все чаще и чаще грозили растерзать. Им коней приготовил Медведич. Где-то спрятал в ущелье. И ночью сам их туда проводил. Ускакали. А жен с подложными документами - айда на Ташкент!

Немало пережили они, пока добрались к своим. Их за Верным встретил неприятельский разъезд, потребовал документы, а документы были заготовлены фальшивые. Сошло. Посмотрели, повертели, поверить не поверили, но и подозрений больших не высказали: двое взялись сопровождать. И вот остановились на ночевку где-то на перепутье, у харчевни. Выпрягли наши друзья лошадей, заправились, улеглись. А сами все подумывали - как бы это ночью тягу дать от своих конвоиров? Антонина Кондурушкина, как только захрапели кругом, уговорила своего возницу запрягать - готовиться к побегу. Тот было поартачился сначала, однако ж тихо запряг, выбрался неприметно на дорогу. Уселись беглянки, покатили дальше, на Курдай. У харчевни, видимо, поздно их хватились - крепко, долго спали конвоиры, прозевали своих спутников. Перепуганные, каждую секунду ожидавшие погони, ехали быстро два-три часа. Вот миновали какой-то полустанок, - не тронули, никто не остановил. Подъезжали к другому - глядь, там целая груда народу. Они было мимо проехать хотели, благо дорога тут саженей на двести от постройки, но в толпе загалдели, замахали руками, приказывали подъезжать. Что тут делать - надо ехать. Не удирать же на крестьянской таратайке, когда там заскакивают на поседланных коней. Повернули оглобли, подъехали:

- Кто такие?

- В Пишпек едем.

- Из Верного?

- Из Верного.

В это время Ия - дочка - шепнула Антонине:

- Мама, глянь-ка: ведь это Козлов.

Антонина глянула - и впрямь Козлов стоит - комендант трибунала.

"Эх, подлец, подлец, и ты с ними", - подумалось скорбно.

Но и виду не показала, что узнала его.

А Козлов сам к ней:

- Вы это каким образом? То-то хорошо - сейчас ему телеграмму дадим.

- Кому телеграмму?

- Да Ивану Семенычу (то есть Кондурушкину), он же в Пишпеке, он как раз и не знает, все беспокоится - живы вы али нет.

- Так вы-то тут?.. - взволнованно глянула она на Козлова.

- А мы самая застава и есть, - пояснил Козлов, - мы из Пишпека...

Радости не было границ: своя своих признаша. Беглянок накормили, дали свежих почтовых лошадей, проводили на Пишпек.

Рано утром прибежал из крепости киргиз-красноармеец из караульного батальона:

- Где Шигабудин, Шигабудин нада скарея.

- В чем дело?

- Шигабудин нада - очинь скора, очинь нада.

Оказалось тревожное: по приказу Петрова, всех мусульман-красноармейцев в крепости разоружили.

Когда они спрашивали - зачем это делается, им лишь одно отвечали:

- Петров приказал!

А Петрова нигде не могут найти.

Обстоятельство чрезвычайно подозрительное - попусту разоружать не станут. Мы насторожились, хотели поехать, узнать все на месте, а тут как раз из крепости прискакали: Караваев, Дублицкий, человек десяток с ними конных:

- Получен ли ответ из Ташкента?

- Нет, не получен...

- Значит, что же это за власть такая - то ее выбирали, а то и утверждать не хотят. Кто же так согласится, а? Вы что думаете - мы терпеть, ждать, што ли, станем?.. Да там, в крепости, хоть сейчас... Ежели ответа нет, мы... мы и знать тогда ничего не хотим... Мы ждать больше не станем... Хватит! Д-да!

Пока мы убеждали Караваева, что надо повременить, что в центр мы уж послали телеграмму, чтобы там поторопились с ответом, что ждем этого ответа с минуты на минуту, пока мы об этом обо всем толковали - Дублицкий во дворе терся около ящиков и корзин с тлевшими бумагами особого отдела. И кое-что, по-видимому, оттуда выхватил - такое, что не успело вовсе сгореть.

Кроме того, выяснилось позже, он где-то раздобыл шифрованные телеграммы штадива. Эти бумажки в его руках чуть не сыграли потом для нас роковую роль.

Крепостники уехали. Ни от них, ни от кого вообще нам так и не удалось ничего разузнать о разоруженье красноармейцев-мусульман. За первой делегацией - вторая, за второй - третья: через каждые полчаса справляются про ответ из центра, заявляют, что крепость волнуется, терпеть больше не хочет, готова выступить, потому что с ней-де не считаются, ей не дают работать и т. д., и т. д.

Стало известно, что Александр Щукин особо рьяно будоражит крепость:

- Мое слово - сейчас же выступать! Мое слово - не ждать никаких ответов: ну, к черту эти ответы. Власть наша, и наступать надо немедля, а то - какая мы есть сила?!!

Крепость гулко откликается ему активным сочувствием. Охота выступать нарастает минутами. Скоро она назреет до предела - и тогда...

Мы торопим центр с ответом. Мы сообщаем о том, как взволнована мятежная масса, как ее провоцируют на этом долго не присылаемом ответе, мы настойчиво просим торопиться...

Здесь обнаружилась разница масштабов, которыми Ташкент и мы измеряли события: если там измеряли их часами, то мы считали каждую минуту, - нам вовсе не безразлично было, в одиннадцать или в двенадцать получим мы ответ. Дорога была буквально каждая минута. Из-за этого "ответа" у нас с Ташкентом даже произошла небольшая перепалка. Когда терпенье истощилось, а крепость участила справки про "ответ", дав нам всего один час сроку, когда совершенно стало очевидным, что "промедление краху подобно", - я дал центру ультимативную телеграмму:

Реввоенсовет Туркфронта. Вне очереди.

Сообщите, будет ли получен от вас через час приказ, утверждающий власть Семиречья. Если не будет получен положительный ответ - мы вынуждены будем до вашего утверждения создать временную власть, ибо влияние гарнизона и общая нервность могут разрешиться нежелательным образом.

Предвоенсовета Ф у р м а н о в.

На эту телеграмму получил я подзатыльник: