Последний воин - Олег Верещагин

— Я только этим такие мысли и отогнал, — признался Фередир и вздохнул. — Ну ладно. Если уж короли и князья ради этого единства отказываются от наследных корон, то нам грех жаловаться… Давай-ка ещё раз всё проверим, поедим — и спать.

— Да сколько можно проверять?! — возмутился Гарав, но потом махнул рукой. — Читай по списку, я пока ещё только буквы кое-как выучил, — нагло соврал он…

…В дружинной ели стоя, тех, кто ещё не спал, хватало. Переговаривались негромко. Второй сенешаль Готорн сын Каутона утром уводил на север сотню тяжёлой и три средней конницы, пять сотен тяжёлой пехоты и триста лучников, это уже знали все; недалеко от Зимры к ним должны были присоединиться двести гондорских тяжёлых конников и три сотни средних, набранных из йотеод. По здешним меркам всё это будет целая армия… но никто не знал, что ей предстот делать. Большинство считали, что эта армия соединится с все ещё находящейся у границ Рудаура армией артедайнского княжича. Некоторые возражали, что скорей уж их двинут на Северное нагорье, непосредственно к границе Ангмара. Кое-кто помалкивал — и не поймёшь, то ли ничего не знают, то ли наоборот — знают слишком много.

— Пойдём спать. — Фередир дожевал мясо, запил последним залповым глотком вина.

Гарав кивнул. Как-то странно было думать, что утром он уедет отсюда на полгода… А каким он станет через эти полгода? За пять неполных месяцев он сильно изменился… Вернётся ли вообще?..

…В комнатах было пусто и уже как-то не пожилому. Гарав проверил сложенные вещи и доспехи, увязанные в чехлы. Просто так, Фередир за день задолбал.

— Не лёг? — послышалось от дверей.

Гарав пробурчал:

— Вспомни оно — и вот оно… Не лёг пока. Снаряжение, согласно твоим заветам, проверяю.

— Я тоже нервничаю, — согласился Фередир. — Да это всегда так. Сколько помню перед походами… — Он потянулся, поклацал челюстями. — Кажется, что всё вокруг как-то… почужело, что ли. И всегда думаешь, что не вернёшься.

Гарав удивлённо смотрел на него. Фередир временами его удивлял странными глубокими суждениями. Он подвинулся на кровати, и Фередир сел. Посмотрел искоса. Гарав спросил:

— Ты веришь, что после смерти что-то бывает?

— Не знаю, — вздохнул Фередир. — Там, откуда мои предки… в общем, помнишь, как у фородвэйт представляют себе Эру? Я посмеялся над ними, а ведь у нас там многие тоже думают, что он какой-то… в общем, кто как представит. Лет двести назад в одном роду, у озера Рун, могущественный и храбрый конунг объявил себя богом. Воплощением Единого. Правда! Его звали Вотэйн. Глупо, но там и сейчас кое-кто в него верит… А я — я просто не знаю. Я бы хотел верить, как Эйнор. Он глянет на Запад — и лицо светлеет. А я… — повторил Фередир и грустно улыбнулся. — Мне отец как говорил? Рубись, сынок, греби баб, пока не женился, будь верным слову и князю, поменьше думай про «потом». Это я с Эйнором побыл и задумываться стал, а те, у кого рыцари из местных, такими же остались, как я был…

«Много ты задумывался, когда жену у торговца огулял?» — хотел было спросить Гарав… но внезапно понял, что это было бы гадостью. У Фередира было грустное лицо. И Гарав промолчал.

— Зимовать придётся в поле, наверное… — сказал Фередир неожиданно. — Поганое дело, особенно на севере. Один раз зимовали. Позапрошлой зимой, в Эрегионе, в предгорьях… Коней половина пала, траву добыть не могли… у нас болеть люди начали.

— Почему в поле? — удивился Гарав. — Уйдём в Форност…

— Если бы… — Фередир оперся затылком на стену. — Это куда загонят… Тогда я всю зиму не раздевался. Холод, холод, холод… Спишь — холодно во сне, просыпаешься — холодно… Я мальчишка был совсем. Плакал. Хворост собирали вокруг лагеря, всё дальше уходили, дрались из-за него, а рядом волки, прямо доплюнуть можно. Ты ревёшь, хворост тащишь, а они за полы хватают, серьёзно. Один отстал у нас, мы не сразу заметили, обратно бегом, а ему уже живот выели, он ползает, плачет, бормочет что-то, а волки его рвут потихоньку, морды ощеренные, красные… Сапоги разлезлись, и первые, и запасные, пальцы торчат, подошва посеклась вся о камни — кусками от плаща ноги обматывал… Пехотинцы коня у рыцаря убили, съели. Он пошёл, двоих зарубил, а остальные его закололи. Троих пехотинцев повесили, рядом со мной люди стоят и говорят: «Повезло, не мучаются»… А в тот день сухари раздавали, оруженосцы успели на рыцаря получить, я потом видел — в шатре сидят и лопают, торопятся… крошки с подстилки подбирают — и в рот…

Гарав передёрнулся. Фередир вздохнул:

— Война — она такая. Это не втроём по Ангмару ездить.

— Кто вас туда загнал-то? — хмуро спросил Гарав.

Фередир хмыкнул:

— Да никто. Пока мы там стояли — орки с гор не совались. Вот и всё.

— Много из лагеря разбежалось?

— Разбежалось? — Фередир непонимающе посмотрел на друга. — Да кто же побежит? Позади же всё-таки свои… деревни, дети, женщины… — Он опять вздохнул: — Куда тут побежишь… Ты бы спел, что ли? Да и спать пойдём, а то Эйнор придёт — врежет…

— Ага, — охотно согласился Гарав, откидываясь на подушку. — Вот, слушай…

Где сражались с тобою плечом мы к плечу?Ты не помнишь? И я позабыл.Помню я, ты ударил клинком по мечу,Что нацелен мне в голову был.

Да, осталась зарубка тогда на клинке;Помню, битва была горяча,И закат отражался в широкой реке,Алым блеском играл на мечах.

Помню, не было вражьему войску числа,Плыл над полем клубящийся дым;Помню я, когда в щит твой вонзилась стрела,Ты сказал: «Ничего, устоим!»

Длился бой, и закатный тускнеющий светУтонул в наступившей ночи.Мы погибли в той битве? А может быть, нет?Нет ответа, и память молчит.

Как же звали тогда и тебя, и меня,Кем мы были в те давние дни?В старых песнях, в легендах звучат имена —Может, нашими были они?

Что за битва была? — Битва Света и Тьмы.А когда это было? — Давно.Вспомнить все не сумеем, наверное, мы,Но и все нам забыть не дано.

Снова память о прошлом всплывает из снов;Век иной, но я верить хочу:Если грянет сражение грозное вновь,Будем биться плечом мы к плечу.[56]

— Спать, — устало сказал Эйнор. Он уже с минуту стоял в дверях и слушал. — Спать, оруженосцы. До рассвета не так уж далеко…

…Гараву снились слова. Стихи. Песня. Голос Мэлет — без её лица.

Да хранит тебя то, что в дороге хранить тебя может,Будет путь, словно скатерть, стелиться по бренной земле,Пусть сопутствует честность тебе, чёрная дума не гложет,И удача за руку ведет по капризной судьбе.

Ветер пусть помогает идти, солнце делится силой,Дождь поит своей влагой, земля не кидает камней,А дорога одарит тебя златоносною жилой,И не будет защиты в пути тебе слова верней.[57]

Выходившее из Зимры войско провожали ликованием. Народу на улицах, которые вели из города, было полным-полно, несмотря на раннее утро. На ворота — на высоту двадцати метров, — непонятно как, взобралась целая компания пацанов, они там только что не танцевали, и кто-то из них вдруг аж завизжал пронзительно, перекрыв сверлящм воплем начисто весь шум и толпы и воинов: «Пааааааа!!!», а тяжёлый пехотинец — он мерно шагал в строю недалеко от Гарава — сбился с ноги и погрозил кулаком.