Девятьсот семнадцатый - Михаил Алексеев (Брыздников)

— В пух и прах, поручик?

— Да, господин полковник. Слушайте, не займете ли вы мне…

— Ничего на карточную игру не займу, все равно проиграете, а на другое — с удовольствием.

— Воля ваша.

— Послушайте, Сергеев. Я хочу сказать вам, как старший, уже поживший человек.

— Слушаю.

— Оставьте эту даму в покое. Она на своей душе имеет не одни крупный грех.

— Это вы о ком, господин полковник?

— О вашей соседке.

— О княгине Баратовой!

— Она такая же княгиня, как я с вами верблюды.

— Так, так.

— Видите ли, ее тут отлично знают. Это типичная авантюристка. В прошлом она — шантанная певичка. Поверьте, она вам не пара. К тому же она на содержании у Бахрушина.

Сергеев вспыхнул.

— Благодарю за совет, полковник, но в дальнейших ваших советах я не нуждаюсь.

Филимонов пожал плечами, зевнул в кулак и отошел в сторону.

Игра закончилась в два часа ночи. Сергеев, скучая, пил вино, смотрел на игравшую Баратову с тщетной надеждой поймать ее взгляд. Княгиня была так сильно увлечена игрой, что за два часа даже не посмотрела в его сторону.

И только тогда, когда гости начали расходиться, прощаясь с хозяином, Ирина Львовна вдруг подбежала к нему и, шутливо ударив его по руке, произнесла:

— Вы несчастливы, Виктор Терентьевич. Что, проигрались?

— Нет, почему же… Мне просто надоела игра, я не люблю карты.

— Ах, вот что. А мне показалось, что вы их любите не меньше моего… когда вам везет. Ха-ха!

— Ирина Львовна, вы не раздумали ехать?

— Конечно, нет. Но дело за деньгами. Если бы у меня было ну… ну, десять тысяч рублей наличными, я бы сию минуточку отправилась с вами куда угодно.

— Ирина Львовна, я достану вам больше…

— Вот как? Я не беру слов назад. Достаньте десять тысяч рублей, тогда я ваша и еду с вами в любое место, хотя бы на край света. Я такая. Давайте, выпьем за дружбу.

Они выпили по бокалу шампанского. Сергеев захмелел.

— Вы любите кого-нибудь? — спросил он шопотом.

— Ах, милый, что за вопрос? «Любовь — такая глупость большая…» Ну, вот, вы мне нравитесь. Рады? Но тише, тише. Я целоваться не намерена. Помните, что пока я не ваша. Надеюсь, завтра увидимся. Заходите запросто.

— Как, разве вы здесь квартируете?

— Да, Бахрушин — мой… родственник. Ну, прощайте. Жду.

Тамара Антоновна крепко спала, когда Сергеев, раздевшись, юркнул под одеяло.

— Витенька, ты? — сквозь сон прошептала женщина.

— Да, Тамарочка.

— Все заседаете?

— Заседаем.

— Милый, милый…

…Сергееву не спалось. У него пересохло во рту, в голове мчались мысли, словно туча песка в бурю.

«У нее есть деньги… Много. Сто пятьдесят тысяч. На что ей столько! Я имею право на часть денег. Ведь я спас и деньги и ее. А вдруг не даст? Ну, что тогда? Разве отнять? Нет, невозможно. Будет невероятный шум, крики, позор. Нет, нет, ни за что. Тут нужно что-то другое».

Рядом с ним лежало горячее, полное женское тело. Рука Тамары Антоновны безмятежно покоилась на его груди. Но он уже не чувствовал в ней женщины и всей существом своим тянулся к той — княгине.

«Ну, содержанка… Что ж из этого! Обольстительная женщина. Что перед ней Чернышева или эта Преображенская? Куча навозу и жемчуг. Нет, она должна быть моей во что бы то ни стало».

Лаской разбудил он Тамару Антоновну.

— Послушай, милая. Я завтра уезжаю.

— Разве? Куда? — женщина зевнула.

— В командировку.

— Надолго?

— Может быть, навсегда.

— Ну, уж и навсегда. Увидимся еще. Но как это неприятно.

— Тамарочка, я беспокоюсь за тебя.

— Это напрасно. У меня есть друзья и средства. Но спи, мой милый мальчик. Мне ужасно спать хочется.

Женщина повернулась к нему спиной, сладко чмокая губами, снова заснула.

— А, вот как ты, — зло прошептал Сергеев. — Мой отъезд для тебя безразличен. Я просто один из многих, принадлежавших тебе. Нет! Я дорого обойдусь тебе. Я возьму твои деньги, грязная баба.

В номере — темно. Еле светится красный ночник. Сквозь штору окна просвечивается рассветная синь.

Сергеев осторожно соскользнул на пол, на цыпочках подошел к креслу, на котором лежало платье Преображенской. Торопливо порылся в нем. Вот ключи. Он осторожно, все время оглядываясь на спящую, подошел к чемодану, открыл его, достал ридикюль и вынул из него пакет с деньгами.

«Нет, все не возьму, — решил он. — Оставлю ей половину».

Сергеев начал отсчитывать деньги, торопясь, сбиваясь со счета и снова пересчитывая бумажки. Вдруг чья-то рука вырвала у него деньги. В ужасе он оглянулся. Перед ним стояла полунагая Тамара Антоновна.

— Негодяй, — говорила она. — Ты за мою любовь решил ограбить меня? А еще офицер. Я думала — порядочный…

«Погибло… Все погибло. Карьера, счастье, — пронеслось в голове Сергеева. — Что же делать?»

Вдруг точно искра обожгла его мозг. — «Нет, не все еще потеряно. Нет! Так я не сдамся».

Он бросился на женщину. Схватил ее за горло, повалил на ковер, все сильней и сильней сжимал руки. Так долго он душил податливое тело, пока вдруг не почувствовал холодок под руками. Тогда Сергеев быстро отпрянул прочь. Спешно оделся, сунул в карманы деньги, закрыл номер на ключ и выбежал на улицу. Часы напротив, у трамвайной остановки, показывали шесть утра.

Около двенадцати дня Сергеев, выбритый, чистый, но с бледным лицом зашел в дом к Бахрушину. Первый, кого он увидел там, был полковник Филимонов. Старик стоял у камина хмурый и серый. Он что-то вполголоса рассказывал сидевшей возле него Баратовой.

Поручик подошел, поздоровался.

— Не знаете, Сергеев, новость? — спросил полковник, внимательно разглядывая его лицо.

— Нет, а что? Опять большевики…

— Возможно. Какой ужас! Наша общая знакомая Тамара Антоновна Преображенская убита.

— Как убита! — Голос поручика дрогнул, а лицо стало бледнее мела.

— Сегодня в десять утра происходил в гостинице обыск. Выломали дверь ее номера.

— Ну, и что же?

— И нашли ее на ковре… Мертвой. Кто-то задушил ее и ограбил.

— Какой ужас! — вскричал Сергеев. — Разумеется, это дело рук большевиков.

— Господи, — простонала княгиня. — Я не дождусь никак той поры, когда выеду из этого ада.

— Разве вы думаете уезжать? — спросил Филимонов.

— Да, непременно.

— Едемте со мной сегодня, — предложил Сергеев.

— Но я а; говорила вам, Виктор Терентьевич, что есть помеха.

— Мы устраним ее.

— Давайте завтра выедем, поручик, — предложил полковник.

— Нет, сегодня. Я боюсь, как бы не арестовали. Разумеется, не за себя боюсь, а за доверенные мне документы.

— Ну, как знаете. А я думаю задержаться в Москве, чтобы отдать последний долг безвременно погибшей. Вы разве не думаете заглянуть? Ведь, кажется, вы были близко знакомы.

— Если успею, обязательно. Но я должен еще быть в отделе ЦК кадетской партии.

— Тогда прощайте, Сергеев. Прощайте и вы, красавица. Надеюсь, увидимся.

— О, конечно.

Когда Филимонов вышел из комнаты, Ирина Львовна, глядя в глаза Сергееву, сказала:

— Давайте деньги. Ну… Я словам не верю.

— Я передам их в поезде.

— Ах, вот как вы. Нет, покажите деньги. Повторяю, я не привыкла верить словам.

— Ну, вот, смотрите. — Сергеев вынул из кармана конверт, достал из него деньги, а конверт бросил в камин.

— Да вы настоящий богач. Но… такими вещами не разбрасывайтесь, — в камине нет огня.

Ирина Львовна, нагнувшись, щипцами вынула из камина брошенный Сергеевым конверт. На конверте стояла четкая надпись: «Моей жене Тамаре Антоновне Преображенской пятнадцать тысяч фунтов стерлингов».

— Ах, — вскрикнул Сергеев. Он схватился за голову.

— Нечего охать, мой мальчик. Изорвите конверт. В другой раз будьте осторожней.

— Ирина Львовна… Ради вас все.

— Понимаю отлично. Марш за билетами. Но, стойте Мне сейчас же десять тысяч, как условились. Ручку? Нате, целуйте обе… Только не вздумайте когда-нибудь задушить и меня.

Через три часа Сергеев и Баратова покачивались на мягких подушках спального вагона международного общества. Скорый «Москва — Тифлис» бешено рвал пространство. За большим зеркальным стеклом окна бежали вскачь леса, деревни, ручьи, поля.

Ирина Львовна, прижимаясь к Сергееву всем телом своим, говорила:

— Я по натуре авантюристка. Это не плохо. Жизнь — полней. Ты, Витя, хочешь славы. Если будешь слушать меня во всем, мы достигнем того, о чем ты теперь мечтать не смеешь. Ты будешь генералом. О, не смейся. Я сумею это сделать. У нас будут богатство и слава.

— Дорогая, я так растроган.

— Заметь себе: только по трупам можно добиться высшего счастья. То, что ты сделал с этой женщиной, — пустяки. Еще вчера ты для меня был просто славным мальчуганом, с которым можно от скуки поиграть. А вот теперь я чувствую в тебе мужчину. Мой милый, я так люблю терзать людей. Мне приятно, когда они кричат, какие жалкие, противные.