Горячая купель - Петр Смычагин

Английский мотоциклист, точь-в-точь похожий на восклицательный знак, в огромной каске, коротенькой куртке и сапогах-ботинках, зашнурованных почти до колен, подошел к лейтенанту и, бойко козырнув, подал коробку английских сигарет, на которой было начертано по-немецки: «Владимиру от Чарльза. Россия для меня больше не загадочна».

21

Отворив дверь своей комнаты, Грохотало остановился в замешательстве. Несколько секунд смотрел на человека, сидящего за столом, и лишь когда тот, опершись о край, начал подыматься, он овладел собой.

— Здравия желаю, товарищ подполковник!

Они пошли навстречу друг другу.

— Сабир Салахович! — вырвалось у Володи, и они обнялись...

У Володи выступили совсем некстати непрошеные слезы. Пряча их, он прижимался к этому огромному человеку все сильнее, а тот, похлопывая лейтенанта по спине, успокаивал:

— Мы же мужчины... солдаты... Ну, что с вами... Воло-одя?..

И это его протяжное «Воло-одя» и по-родному потеплевший голос расплавили было парня вовсе, но он оторвался от Уралова, отвернулся и, резко встряхнувшись, будто сбросил нахлынувшую слабость.

— Какими судьбами, товарищ подполковник? — спросил Грохотало вполне окрепшим голосом, но внутри у него все еще где-то трепетало, и ему странно было и непонятно, почему подполковник Уралов назвал его именно так, и откуда он знает его новое имя, подаренное когда-то на фронте Батовым.

— Да вот случайно узнал, что вы здесь... Ехал мимо и решил заглянуть к фронтовому однополчанину, — сказал Уралов, снова садясь за стол, и усмехнулся: — Едва уговорил вашего заместителя и часового, чтобы пустили сюда. Хорошие ребята, службу знают.

— Знают, — вспыхнул Володя, — а мне не доложили, что вы здесь.

— А это мы так договорились. Здорово пришлось попросить.

— А где ваша машина?

— Часа через два подойдет...

— Извините, айн момент, — подхватился Грохотало и выбежал. Через минуту он вернулся и сказал: — Человеку с дороги подкрепиться надо — сейчас принесут.

— Не голоден я... Ну, да хозяину подчиниться придется... А что это вы так расчувствовались?

— Да, знаете, очень уж неожиданно как-то... А потом с того самого момента, как расформировали наш полк, ни единой души из своих не встретилось. Друзей растерял и не знаю кто где. Целый полк будто в воду канул — никого.

— Так уж и никого? — едва заметно улыбнулся Уралов.

— Есть тут один, — замялся Володя, — да о нем я не соскучился.

— Кто?

— Майор Крюков, начальник штаба полка у нас...

В дверь постучали. Путан принес обед и ушел. Хозяйничая за столом, Грохотало усиленно соображал: спросить или не спросить у Уралова про Батова? Ему никак не хотелось верить в несчастье друга. А если он подтвердит? И все-таки спросил:

— А вам не приходилось ничего слышать, о Батове, не знаете, где он?

— Нет, ничего не слышал...

— А о Верочке Шапкиной? Это медсестра, знакомая Батова.

— Шапкина? Она, по-моему, была где-то здесь, в Германии, в госпитале работала. Но, кажется, или уехала в Россию, или должна скоро уехать. А почему ты спросил о Батове?

Володя, обрадовавшись Уралову, как родному, рассказал ему подробно и о том, как Крюков пытался судить их вместе, с Кривко, и о том, что было до этого в Данциге, и о том, как Батов искал извлекатель во время боя и схватился с Крюковым... Словом, вспоминал вслух все прожитое и пережитое, а Уралов молча слушал, не мешая рассказчику вопросами.

— А как это у вас тогда вышло с сюрпризной миной? Ты что, гроб другу решил подарить на завершение войны? — неожиданно спросил Уралов.

— Что вы, товарищ подполковник! Я ведь и сам забавлялся этой трубкой больше часа. Раньше него мог взлететь на небеса... И как это мы не догадались тогда — не пойму. Ведь сколько встречали хитрых штучек — всегда вовремя догадывались. А тут никому и в голову не пришло — трубка и трубка, красивая...

— Красивая, — вздохнул Уралов. — Батов перед этим ни от кого писем не получал? Не встречался с каким-нибудь посторонним человеком?

— Нет. Ведь мы с ним бок о бок жили. Все знали друг о друге. Мать у него померла, когда еще за Одером стояли. А больше никого и не было у него... Хотя, погодите. Приходило ему какое-то письмо, когда в санроте лежал, раненый.

У Уралова чуть с языка не сорвалось, что знает он об этом письме, даже читал его, потому как в деле Батова оно подшито. От непутевой девчонки — мутная слеза.

— Нет, лучше Алешки не было у меня друга и нету. Если бы он знал адрес моей матери, так разыскал бы меня.

— Не знает?

— В том-то и дело, что не знает. Пока вместе служили, кому он был нужен, этот адрес?

— И все-таки зачем же вас понесло к разбитым машинам?

— Аккумуляторы искали, света культурного захотелось...

Со двора послышался сигнал автомобиля.

— Вон мой шофер подкатил, — кивнул на окно Уралов.

— А вы все так же полком командуете?

— Нет, не командую. Тихая у меня работа, без громких команд... — и, будто спохватившись: — Запишите-ка мне свой адрес, и домашний — тоже. Езжу вот так всюду, может, встречу где вашего друга.

Уралов собрался уходить. Володя проводил его до машины, а вернувшись к себе в комнату, ощутил двоякое чувство. С одной стороны, казалось ему, будто он только что побывал в родном полку, и от этого было хорошо на душе. Но тут же, где-то рядом, неуловимо витало какое-то загадочное, настораживающее чувство. Оно томило его. И сам собою всплыл вполне определенный вопрос: откуда же все-таки Уралов знает его имя? Можно бы допустить, что случайно запомнил из личного дела, но там записано другое.

А Уралов постоянно слышал это имя от Батова, изучая его биографию по дням и числам. Наконец распутал весь клубок вязкой паутины и нашел убедительные доводы, чтобы оправдать Батова. Но попробуй доказать, что попала эта сюрпризная мина в руки пострадавшего случайно, по глупости, без какой-либо определенной цели. Глупость, как известно, не подчиняется никакой логике. И сюда заехал Уралов в надежде на то, что, возможно, в разговоре с Грохотало обнаружится какое-нибудь новое обстоятельство, с помощью которого найдется более разумное объяснение поступку молодых людей.

Ничего нового он здесь не узнал, зато еще раз убедился в искренности показаний Батова и, поскольку считал, что освобождение его не за горами, решил порадовать на прощание адресами Володи. И дело это давно лежало бы в архиве, попади оно тогда сразу ему, Уралову. Встречался он и с Верочкой Шапкиной не раз, но ее действительно переводили в Россию, поэтому связаться с нею здесь не было возможности. Да и рано пока.

22

Среди солдат чаще стали слышаться разговоры о демобилизации. Одни начали оживленную переписку с родными, другие, потерявшие родственников, загрустили: не знали, куда ехать после демобилизации. Друзья наперебой приглашали таких к себе.

Таранчик гоголем ходил по заставе, накручивая свои темно-русые уже довольно большие усы. Он постоянно рассказывал, что в Донбасс, к родителям, заедет только погостить, а потом отправится в Сибирь, к Дуне, что об этом договорились и ничто не может помешать им.

Таранчик приглашал с собой Соловьева. Тот ходил в последние дни словно в воду опущенный. Он и раньше сетовал, что не может найти родственников, которых у него под Смоленском было когда-то немало.

— Летим со мной, Соловушка, — уговаривал Таранчик. — А через Смоленск поедем — авось, найдем кого-нибудь из твоей родни, либо хороший знакомый встретится.

Но Соловьев отмалчивался.

— Ему и тут надоели твои шутки, да еще после демобилизации мучить станешь, — возражал Фролов. — Поедем, Соловушка, лучше со мной в Саратов. Там тебе и к родне поближе, и жить у нас будет спокойно. Папа у меня инженер, он поможет устроиться на работу, получить специальность.

— У меня отец — шахтер. Теперь уже на пенсии. Но я думаю, и без нянек устроиться можно неплохо. Так я говорю, хлопцы? — не отступал Таранчик. — Нет, Соловушка, со мной не пропадешь. А что шутки, так их и забыть можно.

Слушая такие разговоры, Грохотало начинал грустить. И мысли об отпуске не покидали его, и надоели, хотя и редкие, встречи с Крюковым, его навязчивые вопросы, придирки, нелепые подозрения. Володя благодарил судьбу за то, что служит вдали от штаба полка. Приближающаяся зима не радовала. Что это за зима, если почти нет снега! Соскучился он по крепким морозам, по снежным просторам, по высоким сугробам. Хотелось окунуться в них, чтобы снова почувствовать себя настоящим уральцем.

Но мечтать доводилось редко: не оставалось на это времени.

Однажды Карл Редер, по-стариковски сутулясь, вбежал к Грохотало в комнату, размахивая клочком бумаги.

— Вот, — сказал он, — читайте! Здесь благодарят вас за Шмерке. Через него удалось выловить большую группу шпионов. Сам он взят на месте преступления, но полицейское управление просит вас помочь задержать двоих, которым удалось убежать сегодня, два часа назад...