Категории
Самые читаемые
RUSBOOK.SU » Проза » Проза » Vis Vitalis - Дан Маркович

Vis Vitalis - Дан Маркович

Читать онлайн Vis Vitalis - Дан Маркович

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 60 61 62 63 64 65 66 67 68 ... 71
Перейти на страницу:

И все успокоилось в одно утро снегом - лег и не растаял. Темнота сгустилась, удлинились тени, и без того длинные... "Мы вступили в пору, когда трудней всего жить... - сказал бы Аркадий. - Это безнадежность..." Марку теперь безнадежность казалась передышкой, той самой паузой, которую ему следует держать, по заключению того же Аркадия, не так ли? К тому же он заболел тяжелой ангиной, бороться ему совсем расхотелось. - Посмотрела бы на тебя мать... - он вяло говорил себе, и чувствовал, что ему все равно. Лежал днями без еды, смотрел на стены, избегал глотать из-за резкой боли, охватившей горло кольцом.

Однажды утром, когда он, встав после нескольких дней полузабытья, варил себе овсянку, дверь распахнулась и вошла Фаина. Села посреди комнаты, оглядела углы, в которых валялись книги, записи, продукты, на подоконнике синий чайник с глубокой вмятиной... Она никогда не была у него, но не удивилась порядку жизни. - Собирайся, пошли ко мне, - она сказала это удивительно мягко и просительно. Но он все равно взбунтовался: - Нет! Зачем? К тому же я болен, поговорим после. - Подумай. Так жить нельзя! Займись делом - любым! И, встав, решительно вышла, плотно прикрыв дверь; на лестнице прозвучали четкие щелчки ее каблуков. Несмотря на вес, она ходила на шпильках.

- А ведь она старше тебя - на десять, пятнадцать?.. Ишь, ты, ничего не делаю! Может, я думаю... Это не мысли, а болото. Надо, действительно, взяться всерьез... - в сотый раз он сказал себе, посмотрев в угол, где пылилась рукопись. - Но поднять такую махину... С детских лет... Разобраться, разложить по полочкам... С поражением он смирился, его ставило в тупик другое - все произошло незаметно, легкомысленно - подспудно, чуть ли не случайно!.. "Найти весомые причины всему! Доказать, что я не раб стихии Случая!.." Тогда он успокоится...- "Но какая огромная должна быть книга! - он ужаснулся, - следует ведь добраться до самого мелкого внутреннего движения, может, в нем и гнездится причина моего переворота?.." Трудности ремесла его не останавливали - невежество начинающего помогало. Про стиль он не знал ничего, только вычитал где-то, что должен быть прозрачным, как оконное стекло - не мешать. Он не собирается рассусоливать, строить крепости и башни в романтическом стиле! Но сразу начинались сложности. "Мать следует реабилитировать!" Он помнил ее слезы восторга, когда торжествовала справедливость, негодяй повержен, кто-то кому-то спешит на помощь...

- Совсем не такая была, как получается у меня!.. А отец? Его гибкость, мягкость... Придумал, небось?.. Он в возбуждении хватал бумагу, лезли запальчивые обвинения, объяснения, покаянные слова... Но очень быстро его решимость таяла, он ужасался - пуст, ничего не знаю, мне просто нечего сказать! А Мартин?.. Всех запутал, а потом ушел, хлопнув дверью? Стыдись, он твою жизнь перевернул, заложил основу! Жизнь структуру должна иметь, структуру! Опять Штейн, явно перегибает, рационалист... И он, рвал, выбрасывал, откладывал, волынил, медлил... Что можно написать, если в самом нет ясности? - Чтобы объяснить неясное, нужна двойная ясность! - сказал бы со своей усмешкой Аркадий. А Штейн? Наверное, пожал бы плечами. Он смотрел на рукопись - взять да выбросить!.. 2 Храм науки разваливался на глазах. Странная внешность Ипполита, блуждающие его повадки вызывали все больше сомнений в разных углах откуда взялся, чего трясется, если вождь?.. Изгородь бы довел до конца, поставил автоматчиков... - У нас непомерно боятся теорий и слов, - когда-то смеялся Аркадий, - можно такого наделать... Главное - молчи! - Ох, уж эти теоретики... - часто говаривал Штейн, - денег не просят, жуют всухомятку и довольны. От бедности порой рождаются странные идеи... Марк, практик под крылом теоретика, завидовал тем, кто живет мыслями, и в то же время смотрел свысока: объяснить-то объяснишь, а как на самом деле? Судьба насмешлива: теперь он не знал, что в его жизни на самом деле. Он жил среди своих видений и фантазий, и сам себе уже казался призраком. - Говорят, мне жизнь испортили, - как-то сказал Аркадий, - какая чепуха! - Мы неплохо живем, - согласился тогда Марк, - мне вообще ничего не надо, комбинезон бы, и миску супа каждый день! - Поверьте, в этом есть масса преимуществ для мыслящего человека жить в нищете. Не стало теорий и умных слов. Но, похоже, что не останется и комбинезона, и миски супа?.. 3 Зима, время всяческих ограничений, уже не выбежишь в курточке и тапочках... Сменялись власти, каждая обещала светлый путь. Кто мне может придумать путь?.. В своих записях он все еще был ученым, только сменил объект исследования на более для себя интересный: пытался все представить и описать безумно точно, взвесить на внутренних весах удельный вес каждого события... сидел в тишине, замерев, следя за колебаниями мысленной стрелки... Но обстоятельства то и дело ускользали от него, обманывали самым бесстыдным образом. То он явственно слышал, как Мартин спросил его "Хотите работать с нами?.." и он совершенно свободно и сознательно признался - "да, хочу..." В другие минуты он с такой же отчетливостью вспоминал, как старик, прослушав его сбивчивый бред, сказал с напором - "двух мнений быть не может, вы наш, завтра же приступайте!", сломив таким образом хрупкие сомнения. Были эти слова о двух мнениях или выскочили откуда-то сбоку, он не сумел выяснить, как ни старался. Иногда ему казалось, что смерть Мартина его ошеломила, впечаталась в память с фотографической точностью; за ней следовали клятвы верности и прочее, что надолго привязало его чувством долга к этому делу, от которого он теперь отвернулся со скукой на лице. А в иные моменты он вспоминал мелкие и довольно унизительные детали, которые сводили на нет значения события: например, он снова пережил свой стыд за рваный ботинок, который испытал тогда, стоя на часах у гроба Учителя. И поверил, что это переживание затмило все остальные. А его, ставшие уже хрестоматийными, клятвы и обещания после похорон? Если разобраться, их не было вовсе - придуманы! А что тогда было? Подавленность, страх за будущее? Или, как присуще ему, смутное ожидание чего-то нового? Или то и другое вместе?.. Общая картина не складывалась - где интрига, завязка, развязка?.. Так мало, оказывается, было событий, и так много разговоров... И даже мыслей мало, и чувств, зато море нечетких, расплывчатых ощущений - смятение, страх, неуверенность, восторг... нерассуждающий восторг, азарт, ярость... Что же это все было? Событий явно маловато. Что же касается внутренней линии... И линии-то нет, одно топтание на месте! Оказывается, он почти с самого начала, с юношеских ранних лет, догадывался о вещах, в которых теперь был намертво уверен. Просто раньше не верил своим догадкам. Он всегда хотел быть писателем! Но как-то слабо хотел, неуверенно, вяло... Может, мечтал?.. Зачем он с такой безумной настойчивостью и энергией ринулся в науку? Он не знал. - Странно, ведь я всегда боялся неожиданных перемещений в пространстве, громких голосов, необузданных поступков... всего, что бы нарушило мой внутренний покой. А, может, именно потому так легко переместился из темного нищего дома в такую же темную нищую дыру, провинциальный университет? В сущности, я не так уж много менял: раньше в центре всего был я сам со своим кругом интересов - мать, дом, разговоры об отце, школа, книги, фантазии вокруг них... Потом? - снова я, теперь приобщенный к важному делу: до боли в висках читал журналы, совмещал разные точки зрения, строил общие теории ... Все время пытался не присоединиться к делу, а присоединить науку к себе - как одну из своих фантазий. Наука оказалась сильна, взяла да поглотила меня! И теперь он избавлялся от нее, как заяц от лисы, попросившейся в дом да выгнавшей хозяина. 4 Он обнаружил, что всегда действовал странным для ученого образом сначала с великим трудом, с мучениями добывал факты, зато потом, положив перед собой листы и графики, уравнения и цифры, сладострастно копался в этом хаосе, выуживая из него стройность, припечатывая ясность к бумаге простыми словами. Он голову готов был отдать за точность... но не от великой любви к истине, а только по добросовестности первого ученика. А чистую радость испытывал, когда брал эти частички истины - и строил из них нечто, руководствуясь внутренним чутьем, ощущением красоты, прозрачности и стройности словесных построений... и совсем не интересуясь тем, насколько его картина соответствует действительности. Он находил наибольший интерес в литературной работе, в оформлении мысли!.. Теперь наука с ее схемами жизни отпала, но осталась его страсть перебирать слова в поисках точности. Бродя по комнате или сидя за столом, он говорил вслух с самим собой, и иногда, преодолевая страх, записывал.

Ч А С Т Ь В Т О Р А Я

Глава первая

1 Зима дала всем передышку, туман размывал тени, вокруг таяло и плыло, шуршало и трескалось. Ощущения, как замерзшие звуки, вместе с январской оттепелью ожили, поплыли одно за другим. Он снова всю ночь лихорадочно действовал, просыпался взбудораженный, схватывал отдельные, пронзительные до слез моменты - щетина отца, который прижимает его к себе, несет по лестнице наверх, тяжелые удары его сердца... острые лопатки матери, когда она на миг прижималась к нему в передней - сын приехал... Голоса... Напряженный и хриплый голос Мартина... Язвительный смешок Аркадия... - Я был все время занят собой, но, все-таки, многое помню! 2 - Ну, как там ваш Ипполит? - спрашивали у Марка знакомые. - Действует, строит... кто-то, видите ли, должен нас спасти... - он махал рукой, давая понять, что эти дела ему не интересны. А новое дело давалось с трудом, с долгими перерывами. Да и делом он его не считал - усилие, чтобы освободиться, отряхнуться от прошлого, и тогда уж оглядеться в ожидании нового. Он все ждал, что, наконец, прорвется опутывающая его пелена, и все станет легко, понятно, свободно - как было! Может, от внешнего толчка, может, от свежего взгляда?.. В общем, что-то должно было к нему спуститься свыше или выскочить из-за угла. - Чем ты отличаешься от этих несчастных, ожидающих манны небесной? - он с горечью спрашивал себя. В другие минуты он явственно ощущал, что все, необходимое для понимания, а значит, и для изложения сути на бумаге, в нем уже имеется. А иногда... - Какая истина, какая может быть истина... - он повторял в отчаянии, сознавая, что никакая истина ему не нужна, а важней всего оправдать собственную жизнь. В такие минуты вся затея с рукописью казалась ему хитрым самообманом. - Я все время бросаюсь в крайности, - успокаивал он себя по утрам, когда был разумней и видел ясней. - Просто связи вещей и событий оказались сложней, а мои чувства запутанней и глубже, а действия противоречивей, чем мне казалось в начале дела, когда я еще смотрел с поверхности в глубину. Теперь он копошился и тонул в этой глубине. И уже не мог отбросить написанное - перевалил через точку водораздела: слова ожили и, как оттаявшие звуки, требовали продолжения. - Нужно ухватиться за самые прочные концы, и тогда уж я пойду, пойду разматывать клубок, перебирать нить, приближаясь к сердцевине... Самыми прочными и несомненными оказались детские и юношеские впечатления. Именно в тех слоях впервые возникли простые слова, обозначавшие самые важные для него картины: дом, трава, забор, дерево, фонарь, скамейка... Они не требовали объяснений и не разлагались дальше, неделимые частички его собственной истины - это была именно Та скамейка, единственный Фонтан, неповторимое Дерево, этот Забор, Те осенние травинки, тот самый Желтый Лист... Что-то со временем прибавлялось к этому списку впечатлений, но страшно медленно и с каждым годом все неохотней. Они составляли основу, все остальное держалось на ней, как легковесный пушок на тонком, но прочном скелетике одуванчика. Детский его кораблик, бумажный, все еще плыл и не тонул; он навсегда запомнил, как переживал за этот клочок бумаги... а потом переживал за все, что сопротивлялось слепым силам - ветру, дождю, любому случаю... - Дай вам волю, вы разлинуете мир, - когда-то смеялся над ним Аркадий, - природа соткана из случайностей. - Вы, как всегда, передергиваете, - горячился Марк, - случайность, эт-то конечно... но разум ищет в природе закон! Жизнь придает всему в мире направление и смысл, она, как говорит Штейн, структурирует мир... - В вас поразительное смешение невозможного, - сказал тогда Аркадий с ехидцей и одобрением одновременно, - интересно, во что разовьется этот гремучий газ?.. А разум... - старик махнул рукой, - Разум эт-то коне-е-чно... Мой разум всегда был за науку, А Лаврентий... вы не знаете уже, был такой... он как-то сказал, и тоже вполне разумно "этот нам не нужен!" Действительно, зачем им был такой? Столкнулись два разума... ведь, как ни крути, он тоже разумное существо...и я в результате пенсионер, и даже десять прав имею... А теперь и вовсе в прекрасном саду, в розарии... или гербарии?.. гуляю в канотье. Все тихо вокруг, спокойненько... В канотье, да! Не знаю, что такое, но мне нравится - вот, гуляю! Все время с умными людьми, слышу знакомые голоса, тут мой учитель... и Мартин, бедняга, жертва самолюбия, не мог смириться... Я понимаю, но я, оказывается, другой. Для жизни мало разума, Марк, мало! Не раз он просыпался в холодном поту и вспоминал - кто-то властный, жестокий, совершил над ним операцию - безболезненно, бескровно... а, может, просто раскололась земля? - бесшумно, плавно, и другая половина уплывает, там что-то важное остается, но уже не схватить, не вспомнить... - Вот взяли бы да записали все это для меня! - сказал Аркадий. - Мир не рухнет от вашего разочарования. Жизнь, правда, не бьет ключом, но все же - выйди, пройдись, отдохни от дум. 3 Он послушался своего голоса, оделся и вышел на сверкающий снег. Кругом было тихо, только изредка взбрехивала собака по ту сторону перекидного мостика через овраг; деревья не могли скрыть его, как летом. Собака то взбегала на мостик, состоящий из нескольких почерневших бревен, то отступала обратно, боясь поскользнуться, упасть вниз; оттуда поднимался пар, сквозь мусор и завалы пробивался ручей. На нашем берегу стоял теленок, очень худой, с крупной головой и тонкими длинными ножками. Он уже пытался спуститься на мостик, пробраться к дому, но собака каждый раз отпугивала его, хотя совсем не хотела отгонять - это был ее теленок, домашний зверь, он должен быть во дворе! Она, как умела, помогала ему, бросалась навстречу и отступала. Пробежать по скользким доскам, оказаться сзади и подогнать неразумного к дому она боялась, а теленок боялся ее резких скачков и громкого лая, и так они, желая одного и того же, оставались на месте. Надо помочь дураку, решил Марк, и пошел к мостику. Как он удивился, как смешно ему стало, и тепло, когда он потрогал худую жилистую шею. Теленок был размером с очень большую собаку, дога, такого когда-то привели к нему в гости с хозяином, молодым пижоном: тот в недоумении разглядывал нелепую обстановку колченогий стол, лежанку на бревнах, карты на стенах, приколотые большими булавками... Здесь жил настоящий ученый, и этот маменькин сынок старался показать, что ничуть не удивлен убогостью жизни. Зато его дог от всей этой мерзости скорчил огромную курносую морду и отошел в угол с явным намерением оросить обои... Но в общему облегчению разговор закончился, и надменный дог удалился, изящно и разболтанно переступая мускулистыми лапами по линолеуму. Марк обнял теленка за шею и осторожно повел его по бревнам, тот понял и очень старался. Собака замолчала, тоже поняв, что незнакомец все делает верно. Оказавшись на другом краю, теленок тут же припустил к воротам, а пес, обнюхав брюки Марка, решил не поднимать шума и потрусил за теленком. Марк остался стоять перед деревней. Кстати, он вспомнил, надо бы наведаться в домик, который старик завещал ему. 4 И отправился, но не добрался до места - явилась весна, ручьи ливнями по склону, дорогу развезло, и дом погряз в черном месиве, так что и близко не подобраться. Он разглядел только, что стекла целы, дверь заперта, скамеечка сломана и, перевернутая, лежит посреди двора... А потом надолго забыл о домике, потому что произошли события, решившие дальнейшую судьбу Института, и Марка тоже, хотя казалось, ничто уже, исходящее из этих стен, не может вывести его из погруженности в себя. Он потихоньку пробирался в свой кабинетик, запирался там, смотрел в окно, дремал, положив голову на стол или читал кровавый детектив, чем бездарней, тем лучше. Проблески таланта вызывали у него тянущее чувство беспокойства в груди, будто что-то важное забыл, а где, не знает. Едва дождавшись обеда, он исчезал до следующего утра. Его записки по-прежнему пылились в углу. Иногда он вспоминал, что уже весна, срок, данный ему Ипполитом истекает, а он по-прежнему ничего в своей жизни не решил. И тут же забывал об этом, смотреть дальше завтрашнего дня он не желал. А тут объявили собрание, решается, мол, судьба науки. Не пойти было уж слишком вызывающе, и Марк поплелся, кляня все на свете, заранее ненавидя давно надоевшие лица. На самом же деле лиц почти не осталось, пусть нагловатых, но смелых и неглупых - служили в других странах, и Марка иногда звали. Если б он остался верен своей возлюбленной науке, то, может, встрепенулся бы и полетел, снова засуетился бы, не давая себе времени вдуматься, - и жизнь поехала бы по старой колее, может, несколько успешней, может, нет... И, кто знает, не пришла ли бы к тому же, совершив еще один круг, или виток спирали?.. Сейчас же, чувствуя непреодолимую тяжесть и безразличие ко всему, он, как дневной филин, сидел на сучке и гугукал - пусть мне будет хуже. И вот хуже наступило. Вбегает Ипполит, и сходу, с истерическим надрывом выпаливает, что жить в прежнем составе невозможно, пришельцы поглотили весь бюджет, а новых поступлений не предвидится из-за ужасного кризиса, охватившего страну. Марк, никогда не вникавший в политические дрязги, слушал с недоумением: почему - вдруг, если всегда так? Он с детства знал, усвоил с первыми проблесками сознания, что сверху всегда исходят волны жестокости и всяких тягот, иногда сильней, иногда слабей, а ум и хитрость людей в том, чтобы эти препоны обходить, и жить по своему разумению... Он помнил ночь, круг света, скатерть, головы родителей, их шепот, вздохи, - "зачем ты это сказал? тебе детей не жалко?.." и многое другое. В его отношении к власти смешались наследственный страх, недоверие и брезгливость. "Порядочный не лезет туда..." - Наша линия верна, - кричал Ипполит, сжимая в кулачке список сокращаемых лиц. Все сжались в ожидании, никто не возражал. Марк был уверен, что его фамилия одна из первых. "Вдруг с шумом распахнулись двери!" В полутемный зал хлынул свет, и знакомый голос разнесся по всем углам: - Есть другая линия!..

1 ... 60 61 62 63 64 65 66 67 68 ... 71
Перейти на страницу:
На этой странице вы можете бесплатно скачать Vis Vitalis - Дан Маркович торрент бесплатно.
Комментарии
Открыть боковую панель
Комментарии
Вася
Вася 24.11.2024 - 19:04
Прекрасное описание анального секса
Сергій
Сергій 25.01.2024 - 17:17
"Убийство миссис Спэнлоу" от Агаты Кристи – это великолепный детектив, который завораживает с первой страницы и держит в напряжении до последнего момента. Кристи, как всегда, мастерски строит