Гарторикс. Перенос - Юлия Борисовна Идлис

У Мии закружилась голова. Это была грандиозная схема отмывания номеров, полученных непонятно откуда. В ней участвовали десятки, если не сотни сотрудников на всех уровнях «Кэл-Корпа», и Фиона была далеко не самой ключевой фигурой. Мия вспомнила слова Айры, сказанные под грэем в парке на 70 этаже: «Прямо чувствуешь, что летишь…». С тех пор как вместо Переноса она вернулась на работу, у него не осталось другого выхода, кроме как продолжать отмывать номера. Скорее всего, он тоже попытался тогда спрыгнуть вниз – и, как и она, не смог.

Но теперь всё было иначе. У Мии был Дерек – а у Дерека можно было купить свободу.

На рассвете ее разбудила утренняя тошнота. Мия полежала в кровати, заново привыкая к запахам, которые с каждой неделей становились всё более резкими и назойливыми, потом встала, сделала себе кофе и вышла с чашкой в гостиную, сняв затемнение с панорамного окна. Солнечные лучи рассыпались по стеклянным небоскребам напротив, бросая на пол круглые радужные отсветы, – и Мия вдруг улыбнулась, заметив, что стоит босыми ногами прямо в многоцветной лужице.

Амальгама тоже сверкала под ярким солнцем, так что Мие пришлось даже прищуриться, проходя через турникет. Выбрав лифт, куда втиснулось поменьше народу, она решила было подняться в кофейню за свежим капучино, но кто-то уже нажал на 38 этаж, и Мия вышла вместе со всеми.

Повернув к опенспейсу отдела политкоррекции, она резко остановилась. В коридоре возле ее кабинета собралась толпа. Мия заметила Шона и четверых смутно знакомых нарративщиков, которые пялились по сторонам, даже не пытаясь сделать вид, что вообще-то направлялись к кулеру. Один из них увидел ее и что-то сказал – все, кто был в коридоре, обернулись и посмотрели на Мию, тихонько переговариваясь.

Похолодев, она толкнула стеклянную дверь и на подгибающихся ногах пошла вперед. Толпа замолчала и расступилась, пропуская ее к кабинету.

Мия посмотрела сквозь стекло – в кабинете было темно и пусто, так же, как вчера, когда она уходила с работы. Толпа в коридоре стояла молча и явно чего-то ждала. Затравленно оглядевшись, Мия поняла, что все смотрят в другую сторону – туда, где был кабинет Гатто.

Внутри горел свет. Кто-то сидел за большим экраном, смахивая невидимые окошки.

Протолкнувшись поближе, Мия оказалась перед пыльной стеклянной дверью: Гатто регулярно забывал авторизовывать допуск для робота-уборщика. Человек, сидевший за столом, выпрямился, и над верхним краем экрана показалось женское лицо с глазами, похожими на прорези для пуговиц.

Отшатнувшись, Мия наступила кому-то на ногу и чуть не упала. Линнея Тодороу из службы безопасности бросила на нее внимательный взгляд и скрылась за экраном, размеренно двигая острыми локтями, словно разделывая большой кусок мяса.

– Что случилось? – произнес совсем рядом сдавленный голос, и Мия с удивлением поняла, что голос принадлежал ей.

– Ты не знаешь? – сочувственно сказал кто-то, и нарративщики с плохо скрываемым любопытством качнулись ближе. – Вчера вечером белый придурок под грэем вылетел с эстакады на гироскутере и врезался в аэротакси на парковке «КК». Гатто размазало по бетону… вместе с любовником.

Глава 18. Эштон

Сверкнув перед глазами, ярко-зеленая хвостовая пика перевернулась в воздухе и взметнула фонтанчик песка, остановившись в паре миллиметров от правой передней лапы. Эштон отпрянул – но, как всегда, на долю секунды позже.

– В следующий раз я проткну тебе перепонку, – пообещал Сорок первый, выдергивая из песка хвостовую пику. – Чтобы ты знал, как это бывает.

– Я видел, как это бывает, – Эштон едва успел увернуться от косого удара шпорой в живот. – Двадцать девятый хромал до следующего выезда.

– Видеть – совсем не то же самое, что чувствовать.

Сорок первый пригнулся, пропуская над головой тяжелую алую пику, и, слегка развернув хвост, хлестнул Эштона по ногам.

Ярко-зеленые гребни вспороли переливчатую фиолетовую чешую, и Эштон взвыл от боли, припадая сразу на обе лапы.

– Смотришь и видишь – ты, – Сорок первый снова хлестнул хвостом, заставив Эштона неловко отпрыгнуть в сторону. – А чувствует – твоя тушка. Только так она учится не делать глупостей.

Замахнувшись хвостом, чтобы отвлечь Сорок первого, Эштон выбросил вперед здоровую ногу, попытавшись достать его шпорой, – и тут же почувствовал, как на горле сомкнулись челюсти Сорок первого.

Эштон замер. Челюсти слегка сжались. Острые зубы проткнули тонкую чешую, на песок упала пара пурпурных капель.

– Это как раз была глупость, – пробормотал Сорок первый, не разжимая челюстей. – Чувствуешь?

Эштон сглотнул, чтобы унять панику. Малейшее движение, которое Сорок первый, конечно же, почувствует, – и его длинные зубы войдут в горло чуть выше преобразователя, перерезав обе дыхательные трубки.

– Да, – прошептал он как можно спокойнее. – Чувствую.

– Хватит, – раздался голос мастера Сейтсе. – На сегодня достаточно.

Малая арена, предназначенная для парных боевых тренировок, находилась в дальнем углу Ангара, между тремя рабочими бараками. Здесь под наблюдением надсмотрщиков опытные драки обучали перспективный молодняк выживать.

Иногда посмотреть на тренировки приходил мастер Сейтсе. По его правилам, во время учебного боя молодые драки могли делать всё что угодно, а вот с опытных снимали балл за каждую пролитую каплю крови – как свою, так и чужую. Считалось, это немного уравнивает силы, позволяя новичкам чувствовать себя увереннее. Чемпионы Ангара на парных тренировках осторожничали: никто не хотел платить заработанными на Арене баллами за возможность научить чему-нибудь молодняк. Никто – кроме Сорок первого. После первой же тренировки с него сняли 3 балла за аккуратный прокол на затылке Эштона, всего на полпальца ниже чипа.

Каждый раз Эштон возвращался в барак с кровоточащими следами от гребней, зубов и шпор. Сорок первый не жалел ни его, ни себя, и не экономил баллы. В отличие от остальных драков в Ангаре, он не жил в мучительном ожидании дня, когда с его морды смоют клеймо и он сможет выйти за ворота. Он просто жил – день за днем, зарабатывая баллы на Арене и спуская их на разного рода шалости, которые никто, кроме него, не мог себе позволить.

После истории с бригенами Эштон твердо решил ни на шаг не отходить от Сорок первого, даже если придется от него защищаться. Вне Арены Сорок первый избегал открытых столкновений, предпочитая решать возникающие проблемы малой кровью – как он говорил, с помощью человеческих мозгов, а не тренированной рептильной тушки. Эштон не представлял для него проблемы, он просто был тенью – молчаливой, внимательной, маячившей где-то сзади, чуть дальше, чем доставал удар хвостовой пики. И постепенно Сорок