В прицеле свастика - Игорь Каберов

Мы только что вернулись с боевого задания, пришли в землянку и поем «Землянку». Басы и голоса баяна сливаются с голосами моих друзей. Но неожиданно распахивается дверь, и несколько решительных парней вносят в землянку прожектор на треноге, зажигают яркий свет. Человек в белом полушубке включает киноаппарат.

— Очень хорошо!.. Продолжайте, товарищи... Чудесный кадр!.. Дадим дубль! — кричит кому-то оператор и снова обращается к нам: — Играйте, играйте, пойте, пожалуйста... Вот так, большое спасибо!..

Дверь закрывается, прожектор гаснет.

— Вы — исторические люди, — выспренно заключает оператор, — и поэтому должны терпеть. История скажет о вас доброе слово...

На наш маленький, затерявшийся в лесу аэродром время от времени заглядывают не только фотографы и кинооператоры, но и художники, актеры, журналисты. В разное время побывали здесь известные мастера кисти и карандаша Борис Пророков и Николай Павлов, группа кинохроникеров во главе с Сергеем Ивановым. Немало очерков о лучших летчиках, техниках, мотористах, оружейниках полка опубликовали военные корреспонденты В.Азаров, Г.Мирошниченко, В.Шалман, Е.Павлов, С.Варшавский, Б.Рест, П.Чайка. Много замечательных снимков, сделанных у нас на аэродроме, поместил в газетах неутомимый фотокорреспондент А.Дудченко.

Мы всегда рады этим людям. Через них мы прочными узами связаны с Ленинградом и ленинградцами. Особенно часто приезжают к нам литераторы теперь, когда полк стал гвардейским. Это большое для нас событие произошло в канун двадцать четвертой годовщины Красной Армии. Перед праздником командующий Балтийским флотом адмирал В.Ф.Трибуц и член Военного совета адмирал Н.К.Смирнов вручили нам гвардейское знамя. Отныне наш полк именуется 3-м гвардейским истребительным авиационным полком ВВС КБФ.

Мы по-прежнему охраняем Дорогу жизни, сопровождаем штурмовики, насмерть бьемся с нападающими на них вражескими истребителями. Правда, столь напряженных, как над Кронштадтом, сражений в воздухе нет. Но три-четыре вылета за короткий зимний день — это тоже немало.

У нас своя работа, у художников, журналистов, кинооператоров — своя. Мы помогаем им как можем, но порой подшучиваем над ними. Откуда нам знать, что из отдельных набросков, сделанных художником Н. А. Павловым, возникнет цикл работ, которые будут высоко оценены советскими людьми, что эти работы побывают не только во многих городах нашей страны, но и в США, и в Латинской Америке? Откуда нам знать, что из отдельных отснятых у нас лент будет сделан интересный короткометражный фильм «Третий гвардейский»? Откуда нам знать, что приехавший в полк писатель Николай Чуковский через пятнадцать лет опубликует роман «Балтийское небо» и что книга эта будет переведена на десятки языков и издана многими советскими и зарубежными издательствами?

Нужно было обладать особым корреспондентским даром, чтобы так вежливо и настойчиво брать интервью, как это делал Николай Чуковский. На стоянке около самолета, на дежурстве в промороженной кабине, в землянке он подходил к нам с заранее заготовленными, подчас казавшимися летчикам пустячными вопросами.

— Вы кушайте, кушайте, — говорит он, бывало, а сам ложку в сторону, блокнот на стол — и за карандаш.

— Николай Корнеевич, вы сами-то ешьте. Вам же нужно поправляться. Вон вы какой худой.

— Ничего, голубчик, я успею. А не припомните ли вы?..

В ту суровую пору Николай Чуковский был хорошо известен как военный корреспондент. Политическое управление флота, учитывая его давнее желание поработать в «интересной части», послало Николая Корнеевича в наш гвардейский истребительный полк.

Как-то утром я пришел на стоянку и увидел Чуковского возле моей машины. Вернее, он сидел под самолетом и что-то там рассматривал. Его интересовало, как убирается шасси. Потом Чуковский выбрался из-под машины и обратился к технику с новым вопросом:

— Простите, Александр Николаевич, я только хотел уточнить... Извините, вот и товарищ Каберов тут, кстати... Понимаете, есть слово «элерон»...

Я подошел к крылу:

— Вот они, элероны.

Да? — Писатель не то чтобы удивился, а еще больше заинтересовался. — Любопытно... А как они хлопают?

— Хлопают? — Мы только пожали плечами. — Элероны отклоняются вверх и вниз. Это поперечные рули. С их помощью самолет делает крен влево или вправо,

— Ах вот оно что! — Чуковский вдруг так рассмеялся, что на глазах его выступили слезы, — Ну, подвели, черти, ну, подвели!..

И он рассказал нам, что вечером случайно услышал разговор Сухова и Громодвинникова. Один из них вспомнил, как в бою «мессершмитт» повредил его самолет, а второй резко заметил: «Ты бы меньше элеронами хлопал!..»

Тут и мы с Грицаенко рассмеялись. Пришлось объяснить Николаю Корнеевичу, что в среде летчиков бытует выражение «хлопать элеронами», равносильное словам «хлопать ушами».

В тот раз Чуковский уточнил еще кое-что из авиационной терминологии.

— Видите ли, — говорил он, — писатель должен знать раз в десять больше того, что он потом напишет в своей книге.

— А вы собираетесь писать книгу?

— Да, материал, который я здесь собрал, так интересен, что мне хотелось бы.

— Значит, почитаем когда-нибудь, — сказал я и не осторожно глянул на часы.

Чуковский тотчас же закрыл блокнот:

— Вы спешите? Я пройду с вами до землянки... Скажите, товарищ Каберов: у истребителей бывают две кабины? Понимаете, я хотел бы слетать с вами в бой, в настоящий бой, со стрельбой.

— Николай Корнеевич, это очень опасно.

— Ничего. Зато я там увижу вас в деле.

Уже возле землянки Николай Корнеевич попросил меня задержаться еще на одну минуту.

— У меня к вам всего один маленький вопрос, — сказал он. — Что такое унтята? Вот на вас унты, а эти самые унтя...

Но тут до меня донесся голос часового:

— Капитан Каберов, вас к командиру!

Я убежал, так и не успев сообщить писателю, что унтята — это всего-навсего меховые чулки, которые надевают, прежде чем натянуть на ноги унты.

Чуковский работал в эскадрилье без отдыха, работал не только днем, но иногда и ночью. Как-то вечером у меня выдалась свободная минута, и я подошел к нему, когда он что-то писал. Николай Корнеевич, отодвинув бумаги, охотно заговорил со мной. Он сказал, что хотел бы посмотреть наши «боевые листки», и попросил переписать для него мою поэму «Месть», которая печаталась в них отдельными кусками. К тому времени у меня уже был начисто переписанный текст поэмы. Я с удовольствием передал ее Николаю Корнеевичу, сделав над заглавием короткую дарственную надпись.

Рассказывая мне в тот раз о своей работе, Чуковский откинул крышку небольшого дорожного чемодана: