Семь минут - Ирвин Уоллес

К тому же она опаздывала, и он сидел как на иголках.

Прождав пятнадцать минут, Майк Барретт взял стакан с виски и тут увидел Фей в светло-бежевом плаще. Она искала его среди посетителей у длинной стойки. Он привстал и помахал ей. Фей заметила и быстро направилась к его столику. Майк встал.

— Дорогой, — сказала девушка и подставила щеку для поцелуя.

Потом скользнула за столик, и Майк сел рядом.

— Прости, что заставила тебя ждать, — извинилась Фей. — Я должна была еще раз поговорить с отцом, но он задержался. Пришлось разговаривать за ужином и после, а я не могла уехать, не выяснив все.

Еще более загадочно, подумал Барретт и сказал:

— У нас много времени.

— Почему ты так внезапно улетаешь в Нью-Йорк?

— Я по-прежнему пытаюсь разобраться в прошлом Джадвея. Возможно, в нем удастся откопать что-то важное.

— Я подумала, что ты нашел очередного свидетеля.

— Нет, нет, на этот раз не свидетель. Если не возникнет непредвиденных осложнений, по-моему, со свидетелями у нас будет порядок.

Фей хотела что-то сказать, но подождала, пока официантка ставила на стол стаканы и тарелку с орешками.

— Майк… — начала Фей.

Барретт уже поднял стакан с виски.

— За нас! — провозгласил он.

— Да. — Она поднесла к губам стакан с зеленой жидкостью и втянула ее через одну из двух коротких соломинок, вставленных в ледяную крошку. Потом поставила стакан и добавила: — Я надеюсь на это.

— Надеешься на что?

— Ну, что после нашего разговора…

— Фей, рассказывай, что случилось.

Она посмотрела ему в лицо.

— Это о твоих свидетелях, — ответила девушка. — Об одном из них.

— Что это значит?

— Когда мы разговаривали сегодня в обед, ты сказал, что нашел новую свидетельницу. Я говорю об Изабель Воглер, которая работала у Гриффитов.

— Правильно.

— И ты с большим воодушевлением рассказывал, что надеешься на выступление в суде этой ужасной женщины. Ты надеешься, что она докажет… как ты выразился, что мистер Гриффит не «образец добродетели» и что он принес своему сыну больше вреда, чем дюжина книг. Ты сказал это.

— Правильно.

— И ты сказал, что якобы ни отец, ни кто-либо из его друзей не имеют ни малейшего представления, каков Фрэнк Гриффит дома.

— А ты назвала Изабель Воглер штрейкбрехером за то, что она согласилась рассказать о своем бывшем хозяине в суде.

— Она хуже штрейкбрехера. Это безнравственно и отвратительно.

— А со стороны окружного прокурора не аморально и не отвратительно марать имя писателя, который не может защитить себя? — язвительно спросил Барретт. — Честно ли вызывать для дачи свидетельских показаний эмоционально неуравновешенного юношу, которому не место на этом суде, но которого хотят использовать так же, как Гитлер использовал того датского парнишку, ван дер Люббе, чтобы прийти к власти? — Барретт постарался взять себя в руки. — Ты считаешь это честным и приличным?

— Майк, пожалуйста, прекрати, — раздраженно проговорила Фей. — Почему ты всегда споришь, всегда пытаешься закрыть правду завесой пустых слов? Неужели нельзя хоть раз оставить свой юридический диплом в конторе и поговорить со мной по-человечески? Я могла бы постараться понять твои доводы. Твой Джадвей мертв, лежит в земле, и никакие слова Элмо Дункана не причинят ему вреда. Что касается Джерри, то он сам признался в изнасиловании. Ему конец, он сядет в тюрьму. Так что Дункан и ему не сможет причинить вреда. Но то, что ты используешь мерзавок типа Изабель Воглер, может принести вред живым людям с безупречной репутацией. Как и у всех остальных, в личной жизни Фрэнка Гриффита можно найти слабые места и представить его в искаженном свете. Его деловой репутации может быть нанесен непоправимый вред. И кем? Какой-то служанкой, которую ему пришлось уволить и которая стремится отомстить. Она злая женщина. Мне страшно, что ты не только поверил ей, но и решил воспользоваться ее ложью. И для чего? Знаю, знаю, чтобы устроить в суде маленький спектакль, доказывая, что Джерри будто бы толкнула на преступление не эта мерзкая книга, а собственный отец. Майк, человек, который знает и любит тебя, как я, просто не может поверить, что все это делаешь ты.

— Не может? — рассердился он.

— Нет, не может, потому что ты не такой, ты лучше. Черт побери, только давай не будем ссориться. Последнее время мы постоянно ругаемся. Хватит! — Она склонила голову и отпила глоток «фраппе». — Как мы могли допустить, чтобы такое случилось с нами?

— А мы допустили, Фей? — переспросил Майк Барретт уже более спокойно.

Она медленно подняла голову, встретилась с ним взглядом и нахмурилась.

— Хорошо. Я объясню, почему хотела поговорить с тобой. Во время нашего разговора, когда ты рассказал об Изабель Воглер, отец был дома и, наверное, случайно услышал часть нашего разговора. Я рассказала ему о твоей новой свидетельнице, потому что хотела узнать, что он об этом думает. Ты хорошо знаешь, что Фрэнк Гриффит давно сотрудничает с отцом. Мистер Гриффит покупает для своих клиентов очень много рекламного времени на телестудиях отца. Поэтому ты поймешь, что чувствовал отец, когда узнал, что ты собираешься с помощью этой Воглер вывалять Гриффита в грязи.

— И что он чувствовал? — глумливо спросил Майк.

Фей Осборн снова нахмурилась:

— Ты еще смеешься?

«Дочь своего отца», — подумал Барретт. И ответил ровным спокойным голосом:

— Я просто хотел узнать, что думает твой отец.

— Так-то лучше. Я тебе скажу, что он думает. Мой рассказ встревожил его настолько, что он поехал к мистеру Гриффиту и рассказал, что ты собираешься сделать… Он предупредил друга о клевете, к которой прибегнет миссис Воглер. Потом отец позвонил мне из кабинета мистера Гриффита и ясно дал понять, что Гриффит взбешен. После разговора с ним отец пришел к выводу, что миссис Воглер — лгунья с психическими отклонениями и ужасная сплетница. Из-за нее везде постоянно возникают неприятности, она ненавидит хозяев, которые поделом увольняли ее. Она параноик, одержимый жаждой мести.

— Ясно, — кивнул Барретт. Сейчас он начал многое понимать, и до него наконец дошло, что эта встреча и впрямь имеет очень большое значение. — Значит, вы с отцом поверили Фрэнку Гриффиту?

— А ты разве не поверил после всего того, что я тебе сейчас рассказала? Неужели можно усомниться в слове человека с такой репутацией, как у мистера Гриффита?

— Потому, что он лучше, чем она?

— Что ты сказал, Майк? Я не расслышала.

— Ничего.

— После разговора с мистером Гриффитом отец попросил меня позвонить тебе.

— Ты мне все рассказала?

— Не совсем, Майк. Я не сказала, о чем мы разговаривали с отцом за ужином.

Барретт единым духом выпил свое виски почти до дна и приготовился услышать главное.

— Ну что же, говори.

Фей выпрямилась и стала очень похожа на своего отца, Уилларда Осборна II.

— Майк, мы с тобой слишком любим друг друга, чтобы ходить вокруг да около. Я всегда была откровенна с тобой и думаю, ты тоже всегда говорил мне правду. Поэтому я просто скажу то, что должна сказать, и уверена, что ты правильно все поймешь. Я знаю, что ты серьезный и очень порядочный человек, я знаю, что могу говорить с тобой откровенно, потому что мы с отцом любим тебя и надеемся, что и ты любишь нас.

«Нас». Ладно, пусть будет «нас».

— Что ты хочешь мне рассказать, Фей?

Она помешала соломинками подтаявший лед.

— Отец попросил передать тебе, что о приглашении Изабель Воглер в качестве свидетельницы не может быть и речи. Он просто не может допустить такое не только из-за мистера Гриффита, но ради тебя самого. Он не сомневается, что ты поймешь, и я пообещала приложить все силы, чтобы помочь тебе в этом. Пойти на маленькую уступку и не лезть на рожон выгодно и тебе самому. Не говоря уже о том, что не следует губить друга, в расположении которого заинтересован отец, а скоро будешь нуждаться и ты. Отец очень надеется, что ты все поймешь. Я пообещала поговорить с тобой и сказала, что никаких проблем не возникнет.

Но проблема возникла и заключалась в вопросе: с кем он?

Память вернула Барретта на второй курс университета, когда он собирал эпиграммы, афоризмы, цитаты и мудрые мысли, чтобы набраться ума и расширить кругозор. Тогда-то он и узнал высказывание Ювенала: «Честность приносит славу и голод». Когда Майк понял это, до него дошло, что существует некий предел самопознания. Барретт чувствовал себя Старым Мореходом из стихотворения Колриджа:

Так путник, чей пустынный путьВедет в опасный мрак,Раз обернется и потомСпешит, ускорив шаг,Назад не глядя, чтоб не знать,Далек иль близок враг.[18]

Наконец Майк увидел своего врага. Сейчас, как в далекой юности, он был напуган. Пойдет ли он дальше по этой пустынной дороге, зная, что больше никогда не удастся оглянуться назад?