Солнце, луна и хлебное поле - Темур Баблуани

Авторитет часто переходил границы, у него был злой язык, и его шутки зачастую походили на насмешку. Узбек в растерянности натянуто улыбался, но это задевало его самолюбие, и глаза наливались злобой. Не надо было особо присматриваться, чтобы понять – он ненавидел Авторитета. Я старался не раздражать ни одного, ни другого. Разжигал костер, готовил еду, собирал траву от комаров и, самое главное, помогал находить направление по звездам. Говорил, только когда меня спрашивали, так что я умудрился заработать хорошее отношение к себе, они обращались со мной с уважением.

Однажды мы переплыли реку и еще не успели присесть, как у меня зарябило в глазах и я вырубился. Когда сознание вернулось, я сидел на пне, а мои спутники с удивлением глядели на меня.

– Такое очень редко случается, – сказал я.

– У тебя было такое лицо и глаза, можно было подумать, что ты под сильным кайфом, изо рта пена шла.

– Ни разу в жизни не притронулся к наркотикам, – ответил я.

– Я тоже, – добавил Авторитет, – эти люди себе уже не принадлежит.

– Долго я был в отключке? – спросил я.

– С час будет, – ответил Узбек и потом добавил: – Не знаю, как вы, а я бы сейчас не отказался от плана, покурил бы всласть.

Так прошло три месяца со дня нашего побега, лес начал желтеть. Потом за какие-то несколько дней он весь запестрел желтым и красным, наконец похолодало и листья стали опадать. Когда мы однажды утром проснулись, вокруг все было белым-бело, шел снег. Так что настало время утепленных брюк и шерстяных портянок. А до железной дороги, по нашим подсчетам, оставалось по меньшей мере еще километров пятьсот. В лесу на кустах и деревьях уже давно не было плодов, маленькие речушки, в которых можно было рыбачить, встречались все реже и реже. Рюкзаки за спиной были почти пустыми. Когда продуктов осталось самое большее на десять дней, я понял, что ждать больше нельзя. Пришло время сматывать удочки, и в какой-то момент меня обуял страх: «Не поздно ли? Как бы они не опередили и не расправились со мной!» Тем вечером мы, как всегда, выбрали место для ночлега, собрали сухих веток. Только начали разводить огонь, как увидели, что по снегу бежит рыжая лисица. Мы все трое бросились вдогонку. Впереди бежал Авторитет, метнул топор, но промахнулся. Он бежал еще некоторое время, потом остановился. Я тоже остановился, еле переводя дыхание от усталости. Узбек пронесся мимо нас и исчез за деревьями. Авторитет повернулся и уставился на меня.

– Что такое? – спросил я.

– Если этот сейчас вернется с пустыми руками, ночью перережем ему глотку, сам видишь, еды больше нет.

– Ты о чем? – опешил я.

– Тебя собирались съесть, но ты человек нужный, в звездах разбираешься, к тому ж этот втрое тяжелее тебя, надолго хватит. Сейчас морозы, мясо не испортится.

Я молчал, что я мог сказать? Он повернулся, отыскал топор и засунул его за пояс.

Как наступили холода, приходилось подолгу разводить огонь, зато мы разжигали два больших костра, потом ложились посередине и, худо-бедно, спали в тепле.

Узбек опаздывал: «Уж не догадался ли о чем-нибудь?» – подумал я. Разве их поймешь, азиатов, живут интуицией и чувствами. Но когда первый костер запылал вовсю, он появился. Уставший, еле волочил ноги. Огромная его тень доходила до верхушек деревьев и колыхалась на снежных ветвях. Он принес двух задушенных лисиц. От радости я вскрикнул. Это были большие жирные лисы. Не поймай он их, Авторитет не отказался бы от своего плана, а я не знал, что бы стал делать. Никак не хотел быть соучастником такого дела, но выхода я не находил. Как бы вы поступили на моем месте?

– Увидел, как она скрылась в норе. Засунул руку и почувствовал: два раза укусили – за пальцы и запястье. Догадался, что там и вторая лиса, обеих вытащил наружу, – довольный, рассказывал Узбек.

Затем он достал из сумки нож и точильный камень и сел на поваленное дерево. Авторитет не сказал ни слова, глядел, как Узбек точил нож, и странно, едва заметно улыбался. Не зря его уважали, абсолютно «совершенным» был бандитом.

Узбек быстро освежевал лисиц, он знал это дело. Мы порезали мясо, три куска надели на шампур, остальное сложили в рюкзак почти доверху. Разложили обувь и портянки на просушку, поели и улеглись спать. Спустя некоторое время Узбек заскрежетал зубами, потом захрапел и Авторитет. Целый час я лежал неподвижно. Когда убедился, что они спят крепким сном, осторожно привстал и обулся. Рука Авторитета лежала на топоре, хотел было взять, но не рискнул. Нож я засунул сзади под ремень. Из рюкзака Узбека достал моток веревки и повесил себе на шею. Рюкзак с мясом и продуктами повесил на плечо, взял лисьи шкуры и, крадучись, пошел в сторону елей, постоянно оглядываясь назад.

«Если сейчас один из них поднимет голову – мое дело кончено», – подумал я. Укрылся за ветвями ели, плотно обмотал обувь шкурами и хорошо завязал веревками. Взглянул на моих спутников, блики от огня играли на их лицах. Я представил, что будет, когда они проснутся, и, кажется, я почувствовал что-то вроде жалости и даже угрызений совести. Это длилось всего несколько секунд, я повернулся и пошел. Было темно, но я знал, куда идти. Благодаря мягкому лисьему меху я почти не оставлял следов на снегу. На рассвете я подошел к маленькой речушке, разулся, вошел в воду по колено и пошел вверх по течению. На всякий случай я пытался замести следы. Так я прошел минимум пять километров, вышел на берег, растер ноги и обулся. Весь день я не останавливался, шел и шел. Когда стемнело, я залез под нижние ветви ели, спадавшие до земли. Там почти не было снега, я расстелил шкуры на земле и лег. Есть не хотелось. Через несколько часов я проснулся от холода, весь промерз, еле разогнул колени. Связал шкуры одну с другой лапками и приспособил на теле. Хвосты спустил в штанины один в одну сторону, другой в другую, и на поясе перевязал это одеяние веревкой. Надел ватник, собрал свой скарб и отправился в путь.

Думал о Манушак: «Манушак, милая моя девочка, я обязательно отыщу тебя и прижму к сердцу!» Так я подбадривал себя.

На третий вечер я решился разжечь огонь и поджарить мясо. Замесил на снегу две горсти муки, налепил на камень около огня, получилось что-то вроде хлеба, вкус был чудесный.