Магнетрон - Георгий Бабат

«Слишком добр, — говорил Жуков о Шестерикове. — Добр на советские денежки. И невзыскателен. С людей не взыскивает, а с себя-то уж подавно».

Когда после истории с организацией производства стенных часов Шестерикова сняли, директором завода стал Николай Александрович Жуков.

«Если забуксуешь, не робей, вытащим, — сказал новому директору Артюхов, который к тому времени был уже освобожденным от работы на производстве секретарем партийного комитета. — Нашу организацию считают сильной».

На что новый директор ответил:

«Нечего стесняться. Пусть организация с меня строже спрашивает, крепче контролирует. Как бывший транспортник, скажу: чем сильнее тормоза, тем выше допустимые рабочие скорости».

«Посмотрим. Быть может, придется не тормозить, а подгонять», — возразил Михаил Осипович.

Таким образом, во время разговора о магнетроне Студенецкий, поздравив Артюхова с тем, что тот научился технически мыслить, несколько ошибся, приняв фразу о связи между силой тормозов и допустимой скоростью за нечто, Артюховым недавно постигнутое.

На самом деле у секретаря парткома и у директора завода эта фраза была связана с другими, не только техническими, понятиями и ассоциациями.

Жуков сложил снова треугольником письмо Игоря и сунул в чистый конверт крохотную фотографию — пейзаж Волги с еле различимыми на берегу фигурками, среди которых, как было сказано в письме, находился и его сын.

Затем директор сложил в стопку разбросанные по столу листы разных форматов, покрытые столбцами цифр, испещренные пометками.

Алла Кирилловна принесла графики выполнения плана по цехам. Он дал ей заявки, которые успел подписать во время совещания, и попросил принести на подпись отчеты бухгалтерии.

Зазвенел внутризаводской телефон.

Еще раз пришла Алла Кирилловна с претензиями заказчиков.

Огромный мир, именуемый производством, со своими радостями и печалями окружал директора завода.

На столе перед Жуковым лежали разложенные по папкам дела, требующие немедленного ответа, решения, вмешательства.

Поработав еще около часа, Жуков стал разбирать бумаги у себя на столе, с тем чтобы, оставив все в порядке, пойти в цех металлических ламп. Вопрос о скорейшем пуске этого цеха больше всех остальных заводских дел интересовал в последнее время Главное управление электровакуумной промышленности.

Когда Жуков передвинул зеленую папку с надписью «Оборудование цеха металлических ламп», из нее выскользнул плоский темный квадрат величиной с ладонь.

Это была фотография соревнования пионеров на заводском празднике. Впереди, высоко поднимая ноги, бежал сын директора Игорь Жуков, за ним младший сын шеф-монтера Мухартова — Петя Мухартов.

Трудно было поймать более удачный, более выигрышный момент, чем тот миг, когда фигура бегущего Игоря пересекала ярко освещенную солнцем просеку. Соревнования происходили под вечер, и солнце низко опустилось за деревья парка. Снимок был сделан мастерски. Мало кто из профессионалов мог бы сделать фотографию лучшую, чем этот любительский снимок.

На обратной стороне этого фото мелким, бисерным почерком Студенецкого было выведено следующее библейское изречение:

«Девять помышлений похвалил я в сердце, а десятое выскажу языком: счастлив человек, радующийся о детях и при жизни видевший падение врагов».

Снимок был сделан давно, еще до поездки Константина Ивановича в США, а проявить его технический директор, очевидно, удосужился только теперь и лишь сегодня, сюрпризом, подложил фотографию в папку.

Николай Александрович взял легкий листок на ладонь. Его тяжелые веки дрогнули от едва заметной улыбки.

Жуков не выносил лести, не терпел низкопоклонства. Но этот снимок и надпись на нем льстили тонко, умно, привлекательно.

Сюрприз Студенецкого вызывал невольную улыбку.

Искусство выполнять корректно любое заданное ему или им самим задуманное дело, умение приноровиться к любым условиям Жуков ценил в техническом директоре завода наравне со знанием производства, прощая ему до поры до времени многие иные его свойства.

Приколов эту фотографию к письму сына и заперев все вместе в стол, Жуков пошел в цех металлических ламп.

Монтажники, работавшие во вторую смену, ставили новый сварочный прерыватель, изготовленный по проекту Веснина. В другом конце цеха монтировали громадные туннельные печи, в которых должны были спекаться стеклянно-металлические основания ламп.

Подойдя к печам, Жуков увидел, что каркасы, которые вчера были уже собраны, теперь снова разболчены и передвинуты.

— Это Константин Иванович распоряжение дал: печи переставить, а промежуточные бункера убрать, — ответил бригадир на вопрос Жукова.

Директор обошел печи и остановился в раздумье.

По первоначальному проекту операция впайки глазков в стальное основание должна была производиться независимо от последующей операции — вплавления вводов через стеклянные бусины. Предложение Студенецкого объединить обе печи в один непрерывный поток было, в сущности, очень просто. Но оно высвобождало значительное количество рабочих и ускоряло производственный процесс.

Последнее время Жуков много думал о своем заместителе — техническом руководителе завода. Одаренный инженер, крупный конструктор, опытный организатор, Студенецкий много давал производству. Но в последние два — три года все чаще случалось, что Студенецкий делал некоторые распоряжения и давал указания, на которые Жуков не мог смотреть, как на случайные промахи. От ошибок никто не застрахован. И, однако, сопоставляя эти вызывающие сомнения указания своего заместителя с некоторыми его высказываниями, Николай Александрович, к своему огорчению, видел в этом логическую связь. Да, перестройка печей в цехе металлических ламп была сделана смело и остроумно. Но в истории со сварочными прерывателями Студенецкий вел себя неправильно. И сегодняшние его высказывания в связи с магнетроном имели оттенок неискренности, которая заставляла невольно с пристрастием приглядываться ко всей деятельности Студенецкого в свете усилившихся в те годы рассуждений о необходимости замены старых, дореволюционных кадров.

Жуков понял наконец, что не озорное письмо сына, а мысли о техническом руководителе завода были причиной его дурного настроения. Жуков пошел в партком. У Артюхова сидела секретарь комсомольской организации завода Маруся Логинова. Все трое собрались для разговора о строительстве нового цеха.

Эта работа была предусмотрена планом реконструкции завода. Но начать ее намечалось только в будущем году. Учитывая растущие потребности производства, Жуков хотел приступить к строительству еще этим летом.

— Комсомольцы завода, — сказала Маруся, — решили взять шефство над этой стройкой. Сегодня был первый субботник по расчистке строительной площадки.

Жуков, Артюхов и Логинова вышли из здания заводоуправления и направились на участок.

Комсомольцы с лопатами на плече уже строились и уходили с площадки.

— Смело, товарищи, в ногу… — начала запев песни Любаша Мухартова.

— Духом окрепнем в борьбе, — узнал Жуков сильный бас Рогова.

И вот песня, подхваченная хором, разлилась по заводскому парку:

В царство свободы дорогуГрудью проложим себе.

— Я распоряжусь, чтобы отпускали ужин из ненормированных продуктов для тех, кто остается работать после смены, — сказал Жуков Логиновой. — В завкоме получены ордера на обувь. Вы договоритесь, чтобы те, кто работает на стройке, получали эти ордера в первую очередь.

Артюхов вспомнил, как на участке, где сейчас работала молодежь, в голодные годы сажали картошку, а потом дядя Коля Мазурин стал высаживать флоксы.

— Смело тогда поступил Студенецкий. Назначил дворника заместителем директора по озеленению, — улыбнулся Артюхов.

— Было время, — задумчиво произнес Жуков, — когда Константин Иванович имел основания полагать, что заводу он необходим. Теперь время другое…

— Об этом я хотел с тобой поговорить, Николай Александрович.

Они сели в машину и некоторое время ехали молча.

— Надо будет поставить перед Дубовым вопрос о техническом руководителе завода, — сказал Жуков.

— У нас свои люди есть, на заводе, — произнес Артюхов. — Я имею в виду Аркадия Васильевича Дымова. А начальником лаборатории мог бы стать Кузовков. Поставим этот вопрос на ближайшем заседании парткома.

— На той неделе я буду в Москве, — сказал Жуков, — поговорю.

Машину тряхнуло на повороте. Михаил Осипович схватился обеими руками за больную ногу, потер ее и откинулся на спинку сиденья. Жуков смотрел на костыль Артюхова и думал: «И тебе, дядя Миша, не по силам теперь наш огромный, растущий завод».