Кетцалькоатль - Александр Васильевич Чернобровкин

населявшим все нагорье и даже берег океана, а сейчас осталось всего несколько тысяч. Так понимаю, реликт, который не полез прятаться высоко в горы или не спустился в дремучие джунгли, а занял не совсем обычную безопасную нишу. Величают себя кот-сунь (жители озера) и утверждают, что у них черная кровь, холодная, поэтому не мерзнут в такой неблагоприятной среде. Температура воды в озере, даже сейчас, в конце теплого периода, была градусов десять-двенадцать. Я-то знал, что у хладнокровных, в том числе крокодилов, кровь наоборот ярко-красного цвета, так что дело в обычной адаптации, произошедшей за несколько поколений. На берег выходят только женщины. Мужчины всю свою жизнь проводят на воде. Наверное, дело в том, что стоит встретиться двум самцам, как сразу начинают мериться членами, после чего проигравший гасит возникшее чувство неполноценности самым надежным способом — убивает победителя. Все войны начинаются именно по этой причине. Кот-суньцев осталось мало, поэтому и не позволяют своим мужчинам самоутверждаться и рисковать жизнью.

Вот тут меня и дернул черт искупаться в озере. Низкая температура воды не испугала. Я как-то, правда, не по своему желанию, поплавал в море Лаптевых, когда вода была небольшой минус. Титикакская сейчас, как летом в Онежском озере, в котором я тоже купался вместе с ребятней (взрослые такой дурью не маялись), причем по собственному желанию. Есть у меня дурная традиция поплавать в каждом водоеме там, куда черти занесли. Детвора поджигала на берегу старую покрышку автомобильную и шла плескаться. Почти у всех плавки были синие. Когда тело станет такого же цвета, пора вылезать. После чего дети скакали вокруг горящей покрышки, согреваясь. Тела быстро становились смуглыми, то ли от загара, то ли от копоти.

Если не считать потрясающий во всех отношениях момент первого погружения в холодную воду, дальше минут десять было вполне приемлемо. Я даже решил прометнуться до ближнего тростникового острова и рассмотреть его поближе. Греб неспешно стилем брасс. Где-то на полпути почувствовал, что начинаю замерзать, и в прямом смысле слова плюнул на любопытство. Уже неподалеку от берега начало сводить ноги от холода. Перешел на кроль, заработал ими активнее и таки добрался до берега. Когда вышел из воды, меня распирало от кайфа. В таких ситуациях он наступает, когда и если процесс стремления к удовольствию закончился.

Неподалеку собралась большая группа аборигенов. Они глядели на меня и обменивались репликами. Слов я не понимал, но на смуглых лицах было написано, что повидали они много идиотов, но такого встретили впервые. Впрочем, женщины-уру, подплывшие на своих тростниковых лодках, смотрели на меня с восхищением: мы с тобой одной крови, черной, ты и я!

65

После стрёмного заплыва у меня как-то пропало желание оставаться в Хатуне. Не удержусь и еще раз сплаваю, а пока не знаю, чем закончится утопление в пресном водоеме. Да и нет у меня желания выбраться на берег Титикаки лет через сто-двести. Если после прибытия сюда испанцев, то можно было бы. Тогда будет легче вернуться в Европу.

Вышли мы на следующее утро. Я шагал впереди, за мной — Гуама, ведущий на поводу ламу Маму. Решил обогнуть озеро с севера. Ванка, который, как купец, побывал много где, рассказал мне, что из Титикаки вытекает всего одна река, причем впадает в другое озеро, расположенное южнее. В семи днях пути (хорошо нагруженная лама проходит в день километров двадцать пять-тридцать) примерно от середины западного берега есть дорога на северо-восток, в земли народа пукина, с которыми колья то воюют, то торгуют. Где-то там берет начало река, которая течет дальше на восток, в джунгли, где живут племена настолько дикие, что с ними никто не хочет иметь дело. Видимо, это один из притоков Амазонки или приток притока… Я решил добраться до этой реки и посмотреть, подходит ли она для осуществления моих замыслов. Если нет, то по восточному краю Анд пойду дальше на юг.

Сразу за слободой начинались поля. Большая часть находилась на террасах, даже там, где, как мне казалось, можно было бы обойтись без них. Встречные крестьяне останавливались и тупо и молча смотрели на меня, пока я не здоровался на языке хаке. Они отвечали после паузы, но продолжали стоять, провожая меня взглядами.

Те места, которые совсем никак нельзя было использовать для сельского хозяйства, занимали башни, круглые и прямоугольные, разной высоты и объема. Одна поднималась метров на десять. Некоторые, построенные богатыми семьями, из камней, обработанных до почти правильного куба или параллелепипеда, а бедные из сырцового кирпича. Это чульпы — семейные могильники. Вход в них, сейчас замурованный, с востока. Внутри устроено в форме женской матки, расширяющейся кверху. Типа умершие возвращаются туда, откуда появились, чтобы снова возродиться в другом теле. Труп засовывают в мешок так, чтобы наружу торчали только ноги, и делают вырез для лица, после чего сажают на свободном пока ярусе в позе эмбриона спиной к стене, чтобы смотрел на членов своей семьи, расположившихся рядом, и тех, кто вскоре прибудет. На внешних стенах чульп барельефы или рисунки ящериц — символ возрождения, потому что у них отрастает оторванный хвост.

Дороги здесь хорошие, причем заметно, что их постоянно ремонтируют. Я был уверен, что пути сообщения проложат инки, которым будут приписывать почти всё, что возведено в Южной Америке. Оказывается, многое было сделано задолго до них.

Я бы, скорее всего, пропустил нужную дорогу, если бы не напрягал крестьян, произнося слово «пукина» и изображая жестами, что мне нужно туда. На меня смотрели с жалостью (бедолага лезет к черту на рога!), но один сердобольный даже прошелся с нами и показал, где надо свернуть, причем отказался от морской раковины, которую я попытался презентовать из благодарности. Видимо, не стал брать грех на душу, обирая смертников. Эта дорога не только не ремонтировалась давно, но и ходили по ней довольно редко. Во многих местах на «проезжей» части выросли кусты. Видимо, это был один из способов защиты. По России знаю, что бездорожье хорошо помогает отбиться от захватчиков.

В конце третьего дня пути я увидел впереди большую группу людей. Поднялись по довольно таки крутому склону — и обнаружили пару десятков мужчин разного возраста, одетых довольно богато и, я бы даже сказал, нарядно, которые стояли на противоположном склоне, таком же крутом, метрах в ста наже нас. Впереди два старика в надвинутых почти на брови вязаных шапках-колпаках, расширяющихся кверху. Увидев их, я на инстинкте, наработанном во время скитаний по эпохам, выхватил из ножен саблю и протянул левую