Она была такая хорошая - Филип Рот

Другого выхода они не оставили ей. Не может быть и речи о том, чтобы она вернулась в Форт Кин и бросила Эдварда здесь, где ее враги наговаривают мальчику на нее, восстанавливают ребенка против собственной матери. Разумеется, она не такая дура, чтобы судиться с мистером Сауэрби или с его адвокатом. Она не поставит свои гроши против джулиановских миллионов, свои нравственные принципы против беззастенчивых уловок его поверенных, чтобы они стали таскать дело из суда в суд, пока издержки растут, а одна ложь наслаивается на другую. О, она представляет себе, как они рассказывают суду, что Люси — семнадцатилетняя невинная школьница — совратила и заставила жениться на себе мужчину на три года старше ее и уже отслужившего в армии! Ну нет, она не станет ждать этого… не станет ждать, когда Элли Сауэрби, эта знаменитая специалистка по душевным болезням, заливаясь слезами, будет уверять суд, что, по ее компетентному мнению, Люси Бассарт — ненормальная и всегда такой была. Нет, она не станет молча слушать, когда ее бедного дедушку вызовут свидетелем и он расскажет судье, что, на его взгляд, для Люси лучше всего было бы поговорить по душам с их доктором… Нет, Люси не даст себя запугать, хоть они и загнали ее в тупик, она спасет себя и своих детей, рожденных и нерожденных!

Она открыла дверь в комнату матери. Уже почти рассвело.

— Я ухожу, мама.

Тело под одеялом не двигалось. Мать лежала, отвернувшись к окну, свернувшись клубком и загораживая рукой лицо. Люси натянула перчатки. На ее левой руке виднелась отметина — след от зубов Роя.

— Я знаю, ты не спишь, мама. Ты слышала все, что мы говорили внизу.

Тело под одеялом не шелохнулось.

— Я пришла что-то сказать тебе, мама. Можешь не отзываться, но я все равно скажу. Конечно, было бы легче, если бы ты села и открыла лицо. Это было бы куда более достойно, мама.

Но о каком достоинстве тут говорить. Мать всегда вела себя так, и ни разу, ни разу… Вот и сейчас она уткнулась лицом в подушку.

— Мама, то, что ты мне сказала сегодня — то есть это было уже вчера — насчет отца… в общем, это расстроило меня. Это я и хотела тебе сказать. Когда мы ехали отсюда, я все думала над твоими словами. Если ты помнишь, мама, ты сказала, что я всегда желала ему туда попасть. Ты сказала, что теперь я могу быть счастлива. И я уехала в Форт Кин с мыслью: «Какая же я ужасная женщина. Может, если бы не я, с ним бы ничего не случилось». Я думала: «Вот уже четыре года, как он ушел из дому — а почему? Он боялся показаться сюда. Писал ей до востребования — и все из-за меня». Я пыталась убедить себя — нет, нет, дело вовсе не во мне… Но знаешь, что я хочу сказать тебе, мама? Дело все-таки во мне! Это правда — он не смел показаться сюда от страха передо мной. Его пугало, что я его осуждаю. И знаешь что? Это единственный человеческий поступок за всю его жизнь, мама. Он только одно и сумел — уйти из дому и больше не возвращаться.

Люси слышала, как плачет мать. Солнечный луч внезапно проник в комнату и осветил лежащее на одеяле письмо. Конверт пригрелся в складке, как в колыбели. Должно быть, выпал у нее из рук — мать взяла его с собой в постель. Боже мой, этому нет конца!

Люси бросилась к кровати, и тут мать обернулась посмотреть, что произошло. Испуганные глаза, искаженное горем лицо — да тут есть от чего прийти в отчаянье.

— Ведь это он исковеркал нашу жизнь, мама! — она схватила письмо. — Он! — закричала Люси, потрясая конвертом у нее над головой. — Разве ты не понимаешь!

И она ринулась из комнаты, потому что в дверях показался папа Уилл, он был уже в рубашке и брюках.

— Люси… — он ухватил ее за пальто, она рванулась, услышала треск рвущейся материи и помчалась вниз по лестнице. Теперь наперерез ей, через гостиную, двигалась бабушка Берта.

— Не смей! — крикнула Люси. — Ты, эгоистка… — и, когда бабушка отшатнулась, распахнула дверь и выскочила на крыльцо.

— Постой, — крикнула Берта, — Остановите же ее!

Но улица была пустынна — теперь она могла беспрепятственно добраться до самого центра города и вызвать полицию.

Вдруг земля словно выскользнула у нее из-под ног. Со всего размаха локти её ударились об обледеневшую мостовую, и в то же мгновение боль обожгла подбородок. Казалось, она вот-вот потеряет сознание, но Люси тут же вскочила на ноги и рванулась через улицу к Бродвею. Расчищенные с вечера дорожки за ночь покрылись тонким слоем снега, скрывавшего наледи, Люси знала — упади она еще раз, ей уже не подняться, но, несмотря на тяжелое пальто и ботики, мчалась изо всех сил; она должна добежать до полиции, прежде чем ее успеют остановить. Обернувшись назад, Люси увидела, что папа Уилл уже вышел на крыльцо. В одной рубашке он спускался по лестнице к машине, которая только что подкатила к дому. Доктор Эглунд! Они хотят догнать ее на автомобиле! Да они догонят ее в несколько секунд! А потом из окон станут высовываться разбуженные люди, затем распахнутся двери, и все побегут помогать двум старикам и ей не дадут добиться справедливости!

Люси быстро свернула с мостовой и, проскользнув между автомобилем и домом, нырнула в чей-то двор, занесенный снегом. Залаяла собака. Люси споткнулась о низенький проволочный заборчик, утонувший в сугробе, и растянулась. Но тут же вскочила и кинулась бежать. В рассеянном голубоватом свете утра только один звук нарушал тишину — это ее ботики проваливались в снег, а она все бежала и бежала к оврагу.

Но ведь они будут поджидать ее около участка! Потеряв Люси из виду, они сразу отправятся в полицию. Два старика, ничего не понимающие в том, что происходит, не понимающие, что сейчас все поставлено на карту, предупредят полицию о ее приходе. А что сделают в полиции? Позвонят Рою! Вот она бежит через весь город к оврагу, чтобы потом по берегу реки пробраться к Бродвею, а муж уже поджидает ее в полиции. И Джулиан! И Ллойд Бассарт! А она явится туда самой последней, вся в снегу, взмокшая, красная, запыхавшаяся, выбившаяся из сил, словно ребенок, убежавший из дому, — и так они и станут с ней обращаться. Конечно! Ее враги настолько извратят факты, что полиция, вместо того чтобы прийти ей на помощь, выдаст ее на руки дедушке и доктору Эглунду…

Но неужели все на этом успокоятся? Такому мерзавцу, как Джулиан Сауэрби, важно одно — настоять на своем. Его жене, дочери да и вообще всем известно, что он собой представляет, но, пока у него есть деньги, им на все наплевать. Вот она слышит его голос, слышит их голоса — они обещают ей и то и это, просят прощения, но потом все остается по-прежнему. Да, они не хотят ничего менять! Не хотят становиться лучше! Наоборот, они становятся только хуже. Ну почему они объединяются против матери и ребенка? Против супружества и любви? Против достойной, красивой жизни? Почему им нравится это безобразное существование? Почему они борются против нее, отрекаются от нее, почему они так ужасно с ней обращаются — ведь она всегда хотела поступать по справедливости!

Но куда бежать? Люси знала, что произойдет, если она все же придет в полицию, она знала, что Джулиан Сауэрби ни перед чем не остановится. Он ухватится за это и воспользуется случаем, чтобы расправиться с ней раз и навсегда. Потому что Люси понимает, где истина и где ложь, потому что она сознает и выполняет свой долг, потому что она говорит правду, потому что она не терпит предательства и вероломства, потому что она не допустит, чтобы он украл ее мальчика и сбил с пути истинного взрослого мужчину, не даст им уничтожить ту жизнь, которая только что зародилась в ее теле… Они пытаются представить все так, будто это она виновата, будто она — преступница!

…Куда же идти? Повернуть обратно — бессмысленно. Назад пути нет. Но попасть в руки своих врагов — очутиться во власти этих лживых, вероломных людей? Люси снова выскочила на мостовую, с которой свернула во двор. Она кидалась из стороны в сторону — к Бродвею, от Бродвея и снова на улицу… Она торопливо огибала дом за домом… Прижималась к стенам… Проваливалась в сугробы. Снежная пыль запорошила лицо. Люси прислонила лоб к водосточной трубе, обросшей льдом. Земля кружилась и выскальзывала из-под ног. Кожа горела. Над ее головой распахнулось окно, Люси кинулась бежать. Голубой свет сменился серым. Она начала натыкаться на следы, которые оставила на снегу всего несколько минут назад.

Через какое-то время взгляд Люси уперся в окно, кухни Бланшарда Мюллера, выходившее во двор. Люси толкнула плечом дверь гаража, проскользнула внутрь и закрыла за собой дверь. Прислонилась к автомобилю, схватилась за бок, уронила голову и закрыла глаза. Поплыли разноцветные пятна. Она старалась ни о чем не думать. «Почему он ненавидит меня? Нет, нет! Не может быть. Нет, нет, Рой врет!»

Она судорожно глотала воздух, и странное чувство, будто все существующие звуки вырываются в мир из ее головы, начало проходить. Ей стало холодно, вид предметов у противоположной стены гаража почему-то успокоил ее: виток садового шланга… лопата… полмешка цемента… сплющенный обод колеса… пара стоптанных башмаков…