Призраки Фортуны - Дмитрий Полетаев

Определить перекресток Истории, ту точку, где на пространственно-временном полотне континуума образовался тот самый «узелок вероятности», — как он это окрестил, — в результате которого события начали развиваться именно так, а не иначе, и являлось его первоочередной задачей.

Точнее, эта была ОБЩАЯ задача всех агентов ФСВ. Всей элиты Службы, которые носили порядковые номера «нижних» десяток, от 10 до 29, и которых в структуре в шутку называли «ангелами».

Помогать же «духам», как в ФСВ по традиции называли новобранцев, чьи кодовые номера шли от 30 до 60, или каким-то образом участвовать в их судьбе не только не приветствовалось, но даже было бы запрещено, если бы…

Если бы ситуация, сложившаяся у Четырнадцатого с Дмитрием, была единственной. Но в том-то и дело, что она повторялась на разных этапах и с разными агентами с удивительным постоянством. Причину этого пока никто не мог объяснить даже в «недрах» организации.

Поэтому никакой специальной главы устава в вечно меняющихся правилах ФСВ по этому поводу тоже пока не существовало. Традиционно в Центре ее рассматривали как нежелательную по причине, которую хранили в строжайшей тайне.

Дело в том, что, как правило, в результате подобных союзов «ангелов» и «духов» в живых всегда оставался кто-то один…

Сайрус пришел в себя внезапно. Дмитрий даже вздрогнул, когда он вдруг резко выпрямился и как ни в чем не бывало вопросительно уставился на своего пленника. Было полное впечатление, что кто-то остановил видеоизображение, развернувшееся у Дмитрия перед глазами, и вот теперь, нажав на пульт дистанционного управления, запустил снова. Даже тон, с которым Сайрус обратился к Дмитрию, подразумевал, что он его спрашивает о чем-то уже не в первый раз.

— Вы что, Дмитрий Сергеевич, дар речи потеряли? Или чувств лишиться изволили-с?

Дмитрий даже рот открыл от изумления.

«Вот это… средство!» — в восхищении подумал про себя Дмитрий, имея в виду тот препарат, которым напичкал Сайруса Четырнадцатый. Действие подобного, только с обратным эффектом, он только что испытал на себе. И вот теперь прямо-таки магическое «возвращение» Сайруса в действительность.

— А? — машинально переспросил Дмитрий.

— Я говорю, что мы уже почти совсем доехали, а я еще не выяснил у вас два чрезвычайно интересующих меня обстоятельства…

Говоря это, Сайрус наклонился к окну. В его глазах мелькнуло недоумение.

— Э-э… Оказывается, мы уже приехали! Странно… Ну да ладно, у нас с вами сейчас будет предостаточно времени… поговорить!

Дом на Английской набережной, перед парадным подъездом которого остановилась карета, соответствовал району своего месторасположения. Роскошный трехэтажный особняк компактно втиснулся между тесно прилегавшими к нему такими же мини-дворцами.

С улицы хорошо были видны роскошные хрустальные люстры, заливающие светом окна второго этажа. По-видимому, это бальная зала, насколько Четырнадцатый мог судить с облучка экипажа.

Поправив накладную бороду, молодой человек соскочил на землю и открыл дверцу кареты.

Ему навстречу вполне довольный собой вылез Сайрус. Дмитрий, который до этого смотрел в окно, повернулся и уставился на Четырнадцатого с немым вопросом в глазах. Четырнадцатый ободряюще ему кивнул, хотя что делать дальше, он тоже не очень понимал, предоставив событиям возможность развиваться своим чередом. Сайрус между тем уже громко стучал в дверь подвесным молоточком.

Откинув ступеньку, Четырнадцатый помог Дмитрию выбраться и теперь, поддерживая его под руку, стоял рядом с ним за спиной Сайруса в ожидании того, что будет дальше.

По-видимому, их ждали. Дверь почти сразу распахнулась, выплеснув свет, шум и гам переполненного гостями дома. Бросалась в глаза огромная мраморная лестница, уходившая ввысь и заполненная спускавшимися и поднимавшимися гостями. Вдоль перил, перевитых гирляндами живых цветов, стояли лакеи в позолоченных ливреях. Мужчины в черных фраках, офицеры в зеленых и белых парадных мундирах, увешанные аксельбантами, орденами, разноцветными лентами, и дамы в открытых длинных платьях всевозможных расцветок и оттенков, от белых и розовых до нежно-голубых и лиловых, сверкавшие декольте и бриллиантами, переполняли помещение.

Откуда-то сверху доносились звуки музыки. Играли концерт Баха для двух скрипок и струнного оркестра в ре-миноре…

Все это мозг Дмитрия отмечал совершенно автоматически. Контраст с уснувшей улицей или, точнее, по определению Четырнадцатого, еще не проснувшейся, был разительный. Ослепленный ярким светом и обалдевший от шумного веселья, Дмитрий не сразу обратил внимание на даму, которая стояла за двумя здоровенными лакеями, отворившими дверь.

Сайрус отступил чуть в сторону и, склонившись в галантном поклоне, наигранно, как статист плохого провинциального театра, произнес:

— Восхитительнейшая Ольга Александровна, ваше повеление исполнено! Принимайте вашего героя! Не обессудьте, если по ходу дела его пришлось слегка помять…

Дама слегка отступила, как бы приглашая их войти, и яркий свет озарил ее лицо и фигуру. Нежно-персикового оттенка атласное платье, увитое ажурными лентами и бантами по пышному кринолину и усыпанное блестками, засверкало в свете канделябров. Глубокое декольте открывало высокую грудь до пределов возможного. От этого великолепия и так-то было трудно оторвать глаза, а тут еще на левой груди дамы кокетливо пристроилась то ли родинка, то ли мушка, которая гармонировала с такими же на шее и на щеке.

Так, по родинкам, взгляд Дмитрия поднялся до лица красавицы, которое обрамляли белые букли сильно напудренных волос, перевитые жемчужными нитками.

От неожиданности Дмитрий вздрогнул и громко вскрикнул. Ноги его подкосились. Волнения последних двух часов да и физические страдания вдруг навалились на него. Паркетный пол прихожей вдруг вздыбился и рванулся ему навстречу…

— Ленка! — последнее, что он смог выдохнуть, прежде чем потерял сознание.

Все дальнейшее произошло в считаные доли секунды. Четырнадцатый дернулся вперед, чтобы поддержать Дмитрия, но Сайрус опередил его. Заграбастав обмякшего Дмитрия в свои объятия, он буквально ввалился вместе с ним в дверной проем. Дверь, отсекая шум и гам праздничного веселья, захлопнулась перед самым носом Четырнадцатого. Некоторое время ему казалось, что музыка все еще доносится до него, но вскоре она стихла. Вокруг опять воцарилась полная и теперь уже кажущаяся неестественной тишина…