Урга и Унгерн - Максим Борисович Толмачёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, Дедушка, за делами совсем запустил тут все, – с напускной бодростью отрапортовал я. – Вот готовимся к коронации, сами ведь знаете, сколько всего нужно успеть!
– Не суетись, Ивановский! – Барон улыбнулся, присел на край моего стола, заваленного бумагами, грязной посудой и окурками папирос с гашишем, и потянулся к склянке с метамфетамином, которую я забыл спрятать в ящик. – Кристаллами, вижу, увлекаешься. Рерих дал?
Унгерн говорил беззлобно, с ухмылкой, но я знал, что настроение его обманчиво, и потому попытался оправдаться:
– Со старых времен осталось. Чтобы не заснуть в этой чехарде, решил принять, да и это сделать позабыл…
– Ну так давай, братец, примем теперь! – Унгерн откупорил склянку, насыпал четыре кучки прямо на край стола, оторвал от какой-то официальной бумаги кусочек и свернул его в трубочку. – Давай, Ивановский, угощайся! Сегодня разрешаю…
Я подошел к столу и принял от барона трубочку. Кучки были раза в три больше тех, что насыпа́л мне Рерих. В таком количестве метамфетамин я еще никогда не нюхал. Барон смотрел на меня с улыбкой…
– Остатки я заберу! – Унгерн опустил склянку в карман брюк, взял со стола мятый чайник, открыл его, чтобы посмотреть, что внутри. Увиденное заставило его поморщиться и бросить на меня укоризненный взгляд. – Вылей это и принеси-ка свежей воды! Будем с тобой чай пить.
Я выполнил приказ. Принес воды, разжег примус, сгреб все, что было на столе, прямо на пол, после чего достал из шинели папиросину, послюнявил и предложил барону покурить в ожидании чая.
Унгерн принял предложение. Прикурил от шумного синего пламени примуса, сделал несколько затяжек и, подержав дым в груди, выпустил его в потолок.
– Монгольский язык изучаешь? – задал барон неожиданный вопрос.
– Ну, я пока еще не начал, зато в военной школе теперь Бурдуков преподает. Я его уговорил.
– Да, знаю. Он ко мне заходил. Трусоват этот Бурдуков. Так мужик нормальный, но вот эта гниль страха значительно разрослась со времен нашей первой встречи. Какой-то опасливый стал и все лебезит да заискивает.
– Он о вас мне в тюрьме рассказывал, искренне восхищался вашей безрассудной отвагой… Я с большим интересом слушал о том, как вы ездили сначала в Кобдо, а затем в монастырь, вот не помню, правда, его названия.
– Дэчинравжалин? Сразу-то и не запомнишь. Местные его Тушитой называют. И что же он тебе про эту поездку рассказал интересного? – Унгерн теперь выглядел задумчивым.
– Да немного, признаться. Рассказал, как у вас состоялась встреча с Джа-ламой, про сны свои рассказывал, про празднование Майдари…
– Про сны, говоришь? – удивился Унгерн. – И что же он про сны рассказывал?
– Ну, говорил, что сны ему там яркие снились. В одном сне ему в небесах лик явился, сначала светлый и прекрасный, а потом мрачный и пугающий. А в другом сне он пожар увидел – монастырь горел и люди.
– А про четки не упоминал?
– Что-то рассказывал, да… Вы там в одежды монашеские нарядились и с четками ходили. Джа-лама вроде ими заинтересовался. А что, необычные четки?
– Для нас с тобой, может, и обычные, а вот Джа-лама их сразу узнал. Может быть, без этих четок не было бы и штурма Урги. Хочешь, расскажу, как дело было?
Откровения Унгерна стали для меня неожиданностью. Конечно, мне было интересно послушать рассказ от первого лица, я закивал и, разлив чай по стаканам, сел на стул перед бароном, приготовившись слушать. Действие препарата началось. Накатывало волнами, но в этот раз не подташнивало.
– В Тушите нас устроили на ночлег. Но мне спать совсем не хотелось. – барон в задумчивости отхлебнул чая. – Бурдуков, тот сразу же и срубился. Храпел, как боров, я бы все равно заснуть не сумел. Вышел прогуляться. Как сейчас вижу звездное небо, бездонное и бескрайнее. Жара ушла, ночь была приятной. Насекомые стрекочут, терпкий запах исходит от степных трав… Пошел от монастыря к реке, умылся и сел на берегу, наслаждаясь ее журчанием и уютной прохладой. А за рекой на другом берегу, может, с версту или дальше, огонь горит. Костер кочевников, наверное, – к празднику Майдари много народу приезжало в монастыри. Я от нечего делать сапоги снял и через реку перебираться стал. Думал, мелководье там, какое! Весь вымок до подбородка, только сапоги сухими остались, я их над головой держал.
Перебрался через речку, а ветер такой студеный налетел… Я, мокрый да после реки подмерзший еще, зубами застучал и пожалел уже, что в воду полез, назад-то ведь тоже придется таким же манером перебираться. Но тут уж выбора не было, двинулся к костру. Иду на свет, а он не приближается. Оглянулся – позади и монастырь почти не виден, а костер по-прежнему далеко, разве что чуть ближе стал. Такое бывает в степи, иллюзия создается: кажется, что до огня рукой подать, а там и десять верст, и больше может быть. Вот и тут типа того. Иду, зубами стучу на холодном ветру, а цель моя только что ближе казалась, а теперь будто отдалилась. Ну, час шел, не меньше. За спиной монастырских огней уже почти не видать, зато костер все ярче становится. Слышу, как волки завыли, а «винт» свой я рядом с юртой оставил и нагана не взял, не думал, что так далеко от монастыря зайду. Вой совсем рядом, а до костра еще порядочно идти, я шаг ускорил, сам соображаю, как быть в такой ситуации… Как на беду, кругом ни камня, ни палки. Щебень да кустики только; надо поторопиться. Волки, они в степи по ветру хорошо чуют, а я с наветренной стороны, как назло. Мысли нехорошие в голову лезут, почти бегу уже к костру. Как показалось, шел долго… Увидел человеческий силуэт, обрадовался сначала, руками махал, кричал что-то. А силуэт не движется. Стал вглядываться в темень, а там таких силуэтов, может, полсотни, и все стоят неподвижно, а прямо за ними костер горит на пригорке. Потому он и виден был так далеко. Подошел я к фигуре самой ближней, а она из камня. Баба каменная, и вокруг такие же. От удивления даже позабыл про волков, а они и выть вовсе перестали! Как до каменных фигур дошел, так сразу и умолкли.
Место жутковатое. Волки. Истуканы каменные, пригорок этот… Я на него взобрался. Круг довольно большой на вершине из белых камней выложен.
