Медичи - Оскар Мединг

Лоренцо проявлял неутомимую деятельность. Он сейчас же распорядился о доставке провианта во Флоренцию, чтобы в случае нужды выдержать осаду. У ворот была поставлена усиленная стража, все свободные воинские отряды были стянуты в город, и одновременно были посланы вербовщики в Ломбардию, чтобы набирать солдат за высокое вознаграждение; посланникам при всех дворах было поручено во что бы то ни стало искать союзников, а Милан и Венецию сохранить в качестве прежних союзников и стараться побудить их к деятельной помощи. В этих серьезных делах Козимо должен был принимать участие. Лоренцо делал все зависящее от него, чтобы не исключать возможности примирения и держать в своих руках ведущие к этому пути. Он написал графу Джироламо письмо, выражая сожаление по поводу казни Монтесекко, и сообщил о своей неудавшейся попытке спасти его жизнь. Кроме того, он изъявил неаполитанскому посланнику Марино Томачелли согласие принять предложенное королем Ферранте посредничество для примирения. Таким образом он выигрывал время для военных приготовлений, чтобы во всеоружии начать войну, если она все-таки окажется неизбежной.

Тело Джулиано было поставлено в главном зале дворца Медичи. Все стены были затянуты черным сукном, масса свечей горела в высоких канделябрах, священники читали молитвы, а молодые люди лучших фамилий в траурных одеждах дежурили у усыпанного цветами гроба, в котором лежал усопший.

Вечером накануне торжественного погребения Лоренцо вернулся домой после долгого совещания в синьории и прошел в зал поклониться телу брата. Потом он поручил Козимо, по обыкновению сопровождавшему его, привести приглашенных им Антонио Сан-Галло и Сандро Боттичелли. Он с грустным видом пожал руки обоим и подвел их к катафалку.

– Я просил вас написать портрет моего брата, – обратился он к Боттичелли. – Он был еще жив тогда… теперь смерть безвременно отняла его у меня, но вы, благородный Сандро, знали его, и такой художник, как вы, сумеет оживить застывшие черты и придать мертвым глазам огонь и блеск жизни.

– Конечно, это возможно, светлейший Лоренцо, – отвечал Боттичелли, подходя к гробу и с грустью глядя на бледное лицо Джулиано.

– Так напишите мне картину, и я буду бесконечно вам благодарен. Еще просьба… Надо сохранить память об одной усопшей… Антонио сведет вас и к ее гробу. Вы не знали ее при жизни, но придайте ей всю прелесть, красящую ее. Обо всем вам расскажет Антонио, бывший ее другом.

– Приложу все старания и надеюсь, мне это удастся, – отвечал Боттичелли.

Лоренцо обнял художника и обратился к Антонио:

– Все ли вы устроили для скромного, но приличного погребения несчастной женщины на кладбище Сан-Донино?

– Все готово, – сказал Антонио. – Она там найдет покой после всех тревог ее рано окончившейся жизни.

– Благодарю вас, это последняя дружеская услуга, которую вы оказали моему брату. Так приступайте к делу, дорогой учитель, и победите смерть своим искусством!

Он еще раз преклонил колени перед гробом и молча удалился, а Сандро Боттичелли взял бумагу, чтобы сделать набросок.

Придя в свой кабинет, Лоренцо положил руку на плечо Козимо и с грустной лаской посмотрел на него.

– Я должен сообщить тебе печальное известие, мой бедный Козимо. Я не говорил этого раньше, чтобы не лишать тебя бодрости, в которой мы все нуждаемся в эти тяжелые дни. Страшный удар, обрушившийся на нас, у всех отнял дорогие надежды. Мои надежды похоронены вместе с Джулиано, а тебе придется забыть радостное прошлое, чтобы с ясным взглядом и с твердым мужеством помогать мне и исполнять свой долг перед родиной. Лукавый Маляспини, – продолжал он, а Козимо с замиранием сердца слушал его, – написал мне высокомерное письмо о том, что он теперь не может допустить брака своей дочери с моим племянником, так как я вызвал справедливое, по его словам, негодование его святейшества убийством архиепископа и арестом кардинала, а он слишком преданный слуга церкви и ее священного главы, чтобы породниться с домом, враждебным римскому двору. Я этого ожидал, конечно, после его постыдного бегства, но мне трудно сдержать негодование за его вероломство, заслуживающее только презрение. Негодяй называет убийством казнь архиепископа, к которой не я его присудил. Как тогда называть удары, под которыми пал Джулиано и я должен был погибнуть? Пусть он идет туда, где, как ему кажется, светит солнце, моя же звезда еще не закатилась, а возмездие не минует его.

– Прости, дядя, – со спокойной сдержанностью сказал Козимо, – но я не хочу призывать возмездие на отца моей Джованны. Он очень виноват, но не все так сильны духом и возвышенны, как ты. Тучи собираются и опять расходятся. Я верю в справедливость, пусть у нас будет гроза, а потом твоя звезда опять ярко засияет. Я буду мужественно бороться и твердо верить в любовь и верность.

– Верить в любовь и верность? – с горькой усмешкой повторил Лоренцо. – Твое доверие будет плохо вознаграждено, так как любви и верности нет в доме Маляспини.

Вот читай… С письмом графа я получил и письмо Джованны для тебя.

Он дал письмо племяннику. Козимо прочитал немногие строки и смертельно побледнел. Несколько секунд он стоял недвижимо, потом опять посмотрел на письмо и проговорил глухим голосом:

– Это ее почерк, но, тем не менее… этого не может быть!

– Не может быть, мой бедный Козимо, но ведь доказательство у тебя в руках. Отчего же дочь не может быть такой, как ее отец? Зачем ей хранить верность, когда ее этому не учили? Презирай ее и забудь, как я хочу забыть ее отца.

Козимо стоял с поникшей головой, не находя возражений на слова дяди, как ни искал их в своем наболевшем сердце.

Вошел лакей с докладом, что синьора Лукреция просит ее принять. Поклонившись ей, Козимо хотел уйти, все еще упорно глядя на письмо, но Лоренцо приказал ему остаться, а сам любезно подвел Лукрецию к креслу.

Она как будто смутилась расстроенным видом Козимо, но потом заговорила со своей обычной веселостью и спокойствием, не обращая внимания на него:

– Я получила известие из Рима для вашей светлости и не хотела ни минуты откладывать, чтобы сообщить вам, что пишет мне кардинал Родриго через мою сестру Розу.

– Это меня крайне интересует, – живо отозвался Лоренцо. – Приятно иметь друзей в такое время, когда часто приходится обманываться в доверии.

– Могу заверить вашу светлость, что сообщение и совет, которые я хочу вам передать, исходят из дружеского расположения. Прежде всего я должна вам сказать, что ваши враги в Риме сильны и продолжают разжигать гнев его святейшества. Во главе их граф Джироламо, а кардинал советует не верить его коварным словам и не принимать его посредничества.