Двести лет вместе (Часть 1 - В дореволюционной России) - Александр Солженицын

И с того года в течение 15 лет - практически ни один некрещёный еврей такого разрешения от министра юстиции не получал, даже столь знаменитые впоследствии адвокаты, как М. М. Винавер и О. О. Грузенберг, - так и пробыли полтора десятка лет в "помощниках присяжных поверенных" (Винавер не раз выступал и в Сенате, и пользовался влиянием там). "Помощники" выступали так же свободно и успешно, как и полные присяжные поверенные, и в том - евреи не испытывали ограничений32.

В 1894 новый министр юстиции Н. В. Муравьёв пытался придать временному запрету - характер постоянного закона. Аргументировал он так: "Действительную опасность представляет не наличность в составе присяжных поверенных отдельных членов еврейского верюисповедания, отрешившихся в значительной степени от противных христианской нравственности воззрений, свойственных их племени, но лишь появление в среде присяжных поверенных евреев в таком количестве, при коем они могли бы приобрести преобладающее значение и оказывать тлетворное влияние на общий уровень нравственности и на характер деятельности сословия"33. А в представленном проекте закона было: чтобы в пределах каждого судебного округа число присяжных поверенных не-христиан не превышало бы 10%. Царское правительство отвергло этот проект Муравьёва - однако, упрекает М. Кроль: "эта идея... не встретила должного осуждения со стороны русского общества", и в петербургском Юридическом обществе "лишь весьма немногие решительно протестовали... значительная же часть обсуждавших проект явно сочувствовала этой мере"34. Это - даёт нам неожиданную отметку о настроении столичной интеллигенции в середине 90-х годов. (В Петербургском судебном округе евреи составляли тогда среди присяжных поверенных 13,5%, в Московском меньше 5%35.)

Фактический запрет перехода в присяжные поверенные из помощников был тем более чувствителен, что следовал наступившим стеснениям в научной карьере и в государственной службе36. Возможность перехода снова открылась только с 1904 года.

А в 80-х годах в губерниях черты было введено ограничение числа евреев и среди присяжных заседателей, чтоб они не имели в их составе большинства.

И в само судебное ведомство евреев перестали принимать на службу с 80-х годов. Однако Я. Тейтель, вступивший ранее того, после окончания Московского университета, продолжал служить в судебном ведомстве 35 лет и кончил службу с правом дворянства, в чине статского генерала. (Затем, всё же, Щегловитов вынудил его "добровольно" уйти в отставку.) По ходу служебных обязанностей ему, иудею, не раз приходилось приводить к присяге православных свидетелей, и он не встречал возражений от православного духовенства. - Называет он и Я. М. Гальперна, тоже служившего по судебному ведомству и достигшего высокого поста вице-директора департамента министерства юстиции и чина тайного советника37. Гальперн побывал и экспертом в Паленской комиссии. (Ранее того обер-прокурором Сената был и Г. И. Трахтенберг, и его помощник Г. Б. Слиозберг приобщался к отстаиванию еврейских дел.) - Обер-прокурором Сената был и С. Я. Утин - но он был крещёный и, стало быть, уже не шёл в счёт.

Критерий: религиозности никогда не был для царского правительства ложным прикрытием - но истинной мотивировкой. По нему же - два с половиной столетия жестоко преследовали этнически русских старообрядцев, на рубеже XIX-XX вв. - и этнически русских духоборов, молокан.

Крещёных евреев на российской государственной службе - был: длинный ряд, который мы в этой книге не разбираем. Тут мы могли бы увидеть и лейб-медика Павла I Блока, предка поэта; при Николае I - вспомним министра графа Канкрина, сына раввина; назовём и многолетнего министра иностранных дел графа К. Нессельроде; Людвига Штиглица, получившего в России баронство38; военного врача, кончившего статским советником, Максимилиана Гейне, брата поэта; затем генерал-губернатора Безака, свитского генерала Адельберта, конногвардейского полковника Мевеса; дипломатов Гирсов, из них и министр при Александре III. Позже - государственного секретаря Перетца (внука откупщика Абрама Перетца39), генералов Кауфмана-Туркестанского, Хрулёва; директора Александровского лицея шталмейстера Саломона, сенаторов Гре-Дингера, Позена; в Департаменте полиции Гуровича, Виссарионова, да многих.

Переход в христианство, особенно в лютеранство, казался ли иным так "лёгок"? И сразу открывал все пути жизни. Слиозберг отмечает "почти массовое ренегатство" еврейской молодёжи40, одно время. - Но и не случайно же оно виделось с еврейской стороны как тяжёлая измена, "премия за вероотступничество... Когда подумаешь, как много евреев противятся соблазну креститься, то невольно проникаешься уважением к этому несчастному народу"41.

В давние века это было простодушие: деление людей на "наших" и "не наших" по признаку веры. В таком виде оно наследовалось и установлениями русского государства. Но на рубеже XX века российская государственная власть могла бы задуматься - о нравственной допустимости, да и о практическом смысле: ставить ли перед евреями смену веры условием получения жизненных благ?

И - какое приобретение это давало христианству?.. Многие обращения только и могли быть неискренними. (Да ещё и толкало иных на малоискренное оправдание: тогда "буду в состоянии приносить гораздо большую пользу своим соплеменникам"42.)

Для тех евреев, которые получали права по государственной службе, "не было установлено каких-либо ограничений в отношении возведения их в потомственное дворянское достоинство" и получения орденов всех степеней. "Евреи обычно заносились беспрепятственно в родословные книги"43. А даже, как видим из переписи 1897, среди потомственных дворян 196 считало своим родным языком еврейский (среди личных дворян и чиновников - 3371)44. А из фабрикантов Бродских - были даже предводители дворянства Екатеринославской губернии.

Но с 70-х годов XIX века евреи встречали препятствия в назначении на государственные должности (с 1896 - еще строже); надо сказать, что и сами они не стремились к этой монотонной и малодоходной службе. Однако с 90-х годов евреи стали встречать препятствия и к общественной выборной службе.

В 1890 было издано новое Земское положение. Оно устраняло евреев от участил в земском самоуправлении - то есть в объёме не-городских пространств губернии и уездов: евреев "не допускать к участию в земских избирательных собраниях и съездах"45 (а в западных губерниях тогда ещё и земства не было). Мотивировалось это тем, что условию реальной, живой и общественной связи с местной жизнью "не отвечают евреи, обыкновенно преследующие на почве общественной исключительно свои личные выгоды"46. В то же время: служить в земстве по найму, служащими, так называемым "третьим элементом" (который на годы вперёд и пронёс в земстве заряд радикализма) - евреям не было преграждено, и они служили многочисленно.

Земские ограничения не задели евреев внутренних губерний в заметной степени, ибо они жили большей частью в городах и больше заинтересованы были в управлении городском. Но в 1892 вышло и новое Городовое положение - и по нему евреи вообще лишались права избирать и быть избранными в качестве гласных в городские думы и управы, а также занимать в них ответственные должности, заведовать отраслями городского хозяйства и управления, - весьма и весьма чувствительное ограничение. Лишь в городах черты оседлости допуск евреев в гласные был разрешён, но и тут не больше одной десятой части состава думы, и то "по назначению" местной администрации, отбирающей из евреев-кандидатов, порядок действительно унизительный. (И, как метко замечает Слиозберг, особенно для буржуазных отцов семейств: как они стали унижены перед собственной молодёжью, - можно ли оставаться лояльным такому правительству?47) "Более тяжёлого времени в истории русских евреев в России найти невозможно. Евреи вытеснились из всех завоёванных позиций"48. (Впрочем, в другом месте тот же автор довольно прозрачно говорит о подкупе чиновников министерства внутренних дел для действий в пользу евреев49, - это сильно смягчало реальность эпохи.)

Да, еврейство России (3%) было несомненно притеснено гражданским неравноправием. Но видный кадет В. А. Маклаков напоминает нам, уже из послереволюционной эмиграции: ""Неравноправие" евреев естественно теряло свою остроту в государстве, где самая многочисленная часть народа [82%], основа благополучия России, молчаливое, серое, покорное крестьянство тоже стояло вне общего, для всех равного права"50 - оставалось таким и после отмены крепостного права, уж не более отклоним был для него и военный призыв, не более доступно гимназическое и университетское образование, а того самоуправления, в котором оно нуждалось, волостного земства, - так и не получило до самой революции. - Послереволюционный эмигрант-еврей Д. О. Линский с горечью заключает и так: что сравнительно с наступившим советским "уравнением в бесправии всего населения России" - "неполноправие еврейского населения дореволюционного периода представляется недостижимым идеалом"51.