Дюбал Вахазар и другие неэвклидовы драмы - Станислав Виткевич

Ф и з д е й к о. А стань-ка ты сам королем, господин Кранц. Йоэль I — За-Неимением-Лучшего. Титул звучит неплохо.

К р а н ц. Знаете что— прекрасная мысль! Плазевич — что вы думаете об этом?

Ф и з д е й к о. Я пошутил. В эту минуту в какой-нибудь лачуге рождается на свет мой наследник. Так говорил Магистр. Быдлократическое общество — то же, что первобытное: ему нужна власть, которая вышла бы из лона самого скотства, а не мы — гиперкультурные манекены со своими психическими придатками.

Ф.  П л а з е в и ц. А я думаю — нет. Ты, Генек, может, и не вышел бы из положения, но не забывай, что Кранц — еврей. У нас, семитов, такие запасы возможностей, что в этом цикле мы еще продержимся без срывов. Кранц — это блестящее интуитивное прозрение!

Ф и з д е й к о. Я не уверен, что династия Кранцев окажется долговечной.

К р а н ц. Я получил депешу. Франция — оскотинена, Англия — оскотинена. Америка тоже. Весь мир сломя голову ринулся в новую эру. В Норвегии — уже нечто в нашем роде. À propos[75]: может, отдадите Янульку мне в жены, господин Физдейко?

Ф и з д е й к о. А вот захочу — и отдам. Пускай себе малость покоролевствует. Одно неприятно: вас очень быстро перережут. Эльза, ты слышала?

Э л ь з а. Соглашаюсь с наслаждением. Пускай семиты объединяются с семитами. Чистота расы — наша величайшая сила.

К р а н ц. Спасибо. А где Янулька?

Ф и з д е й к о. За грибами пошла — скоро вернется. Сыт я по горло всеми этими дискуссиями и проблемами. Я действительно устал. Засыпаю.

Садится и засыпает. Из-за кустов выходят  Г е р ц о г и н я  в халатике и  Я н у л ь к а  в розовом платье.

Я н у л ь к а. Ага — значит, предчувствия меня не обманули. Магистр-таки лопнул. Господи, спаси его душу.

К р а н ц. Мадемуазель Янулька, отец согласен — вы выходите за меня замуж. Уже пять минут, как я — король Литвы и Белоруссии.

Я н у л ь к а. И не подумаю — у меня уже вот где сидят все эти королевства и искусственные личности. Я обычная, полуневинная, красивая девица смешанных кровей. Вчерашний вечер помог мне понять всю бесплодность ваших усилий. Отец вышел из игры — Магистр тоже, хоть и другим путем. Я желаю замуж — нормально, за скромного молодого человека, и завести здоровеньких деточек — быдляточек. Желаю стать членшей скотского общества. Я тоже устала.

К р а н ц. А, дьявол! Такая красивая барышня сорвалась. Но ничего. Главное дело — власть. Для короля я немножечко слишком умен, но если начну пить — может, поглупею, как Физдейко.

Входит  д е  л я  Т р е ф у й, одетый как в I действии. Голова его повязана платком со следами крови.

Д е  л я  Т р е ф у й. Вернусь на родину и тоже стану королем. Говорят, и Франция впала в скотство.

Г е р ц о г и н я. Я с тобой, Альфредик. Мне тоже кое-что причитается.

Д е  л я  Т р е ф у й. Нет уж! Ты, Амалия — моя любовница в переходную фазу. Заявляю во всеуслышание: еще ни один из де ля Трефуев не совершил такого мезальянса. Мадемуазель Янулька, прошу вашей руки и заверяю: вы будете королевой оскотинившейся Франции.

Я н у л ь к а. О, нет, мой герцог. Только что отказала в том же самом — ха-ха! — господину Кранцу, который стал королем Литвы. Эксперимент не удался. Магистр мертв, а папа спит как сурок.

Д е  л я  Т р е ф у й. В таком случае, Амалия...

Г е р ц о г и н я (палит ему в башку из браунинга). Поздно, Альфредик. В твоей семье, как видно, было много мезальянсов — только ты о том не знаешь. Не терплю изощренного хамства под маской фальшивой утонченности. Но Кранц давно в меня влюблен, только не смеет признаться. Не правда ли, мой милый Йоэль?

Де ля Трефуй умирает.

К р а н ц. Да — признаюсь немедленно. Из династических соображений я предпочел бы мадемуазель Физдейко, но люблю я только вас. Ты королева, Амалия. Пошли. Я должен безотлагательно заняться проблемой рыболовства и животноводства, то бишь разведения скота — настоящего, а не людского. А после шести вечера я — твой. Где корона?

Э л ь з а (доставая корону из-под одеяла). Здесь, мой добрый Йоэль. Я спрятала ее на всякий случай. Жалею только, что ты не стал моим зятем.

Кранц берет корону и нахлобучивает ее на свой летчицкий шлем. Входит  Д е р  Ц и п ф е л ь.

К р а н ц. Плазевич, сегодня же обнародуйте манифест с моей программой. Дер Ципфель, мне нынче же нужны все бояре. Чтоб они были живы и здоровы. Это ядро моей армии.

Д е р  Ц и п ф е л ь. Слушаюсь, Ваше Королевское Величество.

Убегает за стену и возвращается.

К р а н ц. Теперь уж я вам покажу, что такое евреи на надлежащих постах. Гений без места — ноль. Ну, Амалия — идем.

Вместе с Герцогиней и ф. Плазевицем уходит за стену, разминувшись с  Д е р  Ц и п ф е л е м. Хасиды выходят тоже, хором повторяя.

Х а с и д ы. Хамалаб, абгах, Зарузабель. Наконец-то у нас есть Мессия!

Exeunt[76].

Д е р  Ц и п ф е л ь. Что ж, еврейский вопрос временно решен. Через минуту будет солнечное затмение. Неизвестное темное небесное тело с немыслимой скоростью проносится мимо нас.

Я н у л ь к а. Ах, мне-то что за дело до евреев и до всяческих затмений. Я и сама — темная еврейка. На горизонте нет уже никого обыкновенного. А мне до того обрыдли все эти необычайные персонажи, что меня уже просто выворачивает. Я бы так хотела взять в мужья обычного розовенького хлыщика — бездумную, приятную куколку, чистенькую и хорошо одетую. А вы не можете разбудить Магистра, господин Дер Ципфель? Вы же столько трупов возродили к жизни. Я бы хотела поговорить с ним о будущем.

Д е р  Ц и п ф е л ь. Нет, Янулька. Над самоубийцами у меня власти нет. Но обрати-ка внимание на левого Урода. Смотри, что с ним творится.

Солнце внезапно гаснет. На сцене почти темно. Левый Урод поднимается и вдруг сбрасывает и маску, и платье. Оказывается, что это обыкновенный смазливый хлыщик-бубек — именно такой, о каком мечтала Янулька. В сером костюмчике и полуботинках с гетрами. Подходит к Янульке.

I I  У р о д. Янулька, я тебя люблю.

Я н у л ь к а. Я тебя тоже.

Закидывает ему руки на шею.

I I  У р о д - Б у б е к. Не будем ни о чем говорить — и нам, и всем прочим все хорошо известно по множеству реалистических пьес: французских, немецких, голландских, польских, даже литовских и румынских, а также из романов.

Я н у л ь к а. Ах, да и зачем об этом говорить? Все и так понятно. Вот только сердца у меня — нет: я люблю разумом. Великий Магистр вытравил мне сердце своей диалектикой.

I I  У р о д - Б у б е к. А у меня нет мозгов. Я был всего лишь уродом — пернатым и безногим.

Я н у л ь к а (заинтересовано). Правда? А тот, второй — он тоже бубек, как и ты?

Бубек молчит, смешавшись. Темнота приобретает красновато-бурый оттенок.

Д е р  Ц и п ф е л ь. Не советую разоблачать его — можете ужаснуться.

Я н у л ь к а. А я все-таки попробую.

Вдвоем с Бубеком идут к I Уроду.

Д е р  Ц и п ф е л ь (щупая спящему Физдейко пульс). Труп. (Подходит к Эльзе и измеряет пульс ей.) Тоже труп. Нездоровый воздух в этом замке. Я и сам — труп.

Я н у л ь к а (стоит перед I Уродом, не смея к нему прикоснуться). Выходит, я круглая сирота.

I I  У р о д - Б у б е к. Я заменю тебе всех.

Д е р  Ц и п ф е л ь. Ну же — дотронься до него, дитя мое. Раз в жизни прикоснись к последней тайне. А потом скотеней себе сколько влезет.

Янулька прикасается к I Уроду, тот моментально исчезает, т. е. проваливается в люк.

Я н у л ь к а. Как страшно. Я ужасно боюсь, впервые в жизни. Больше боюсь самой себя, чем всего этого. Однако есть вещи непостижимые. Но ведь ты не исчезнешь, прелестный мой бубечек?

I I  У р о д-Бубек. Никогда-никогда. Я навеки твой.

Великий Магистр вдруг переворачивается с боку на бок и, поначалу невразумительно бормоча, говорит, будто молится.

М а г и с т р. Бихулбаламбобамблагохамба — я мчусь в бесконечности предельных мыслей, стремящихся к нулю. Покоряю все новые территории тайн и колонизирую их своими идеями. Хуже всего — исправительная колония невысказанных идей. Я на перевале смысла и абсурда! Я уже там, где никто никого настигнуть не может, даже я сам не настигну себя в себе. И Бог, одинокий, сломленный старец, чье сердце надорвано ужасом и отвращением к неудавшемуся замыслу, созывает избранных на последний бал — бал, на котором все простят друг друга. Там я вижу всех нас и многих, многих других. Добейте меня! Я не хочу быть вечным. Прощаю Богу весь ужас дел его, но Бытия иного даже он сотворить не мог.

Я н у л ь к а. Бежим отсюда! Тут страшно!

Удирают с Бубеком в кусты.