Шипка - Иван Курчавов

— Возьми письмо!

Ему бросили в шалаш конверт, и он подхватил его на лету.

— Получать люблю, а вот писать не ахти как: грамотешка такая, что каждое слово полчаса вывожу! — проговорил Егор, рассматривая конверт. — От Аннушки. Кого-то, знать, попросила. Курицу небось не пожалела за депешу эту! Она у меня в грамоте ни бе ни ме!

Он вскрыл письмо. На колени упала небольшая вырезка из газеты. Егор читал медленно. Выражение лица его менялось с каждой строкой. К концу листка он стал бледен так, будто из него откачали всю кровь.

— В третий раз пропечатали Егора Нёболюбова, — с трудом проговорил он. — Мы тут жизни свои не щадим, а там судебной пристав объявил продажу с публичного торга. Продается дом, принадлежащий мещанину Егору Неболюбову. Мне, значит. На долги, которые этот Егор не мог выплатить в срок. А не выплатил он их потому, что взяли его в армию, где ему платят целковый на махру. Выгонят мою Аннушку из дому и ребят не пожалеют. Без хлеба, без угла… Эх! — Егор безнадежно махнул рукой.

Недалеко отрывисто ударила пушка. Эхо еще громче повторило этот выстрел в горах. Стреляло свое орудие, но встревожило оно всех. Большого сражения ждали несколько дней. Знали, что турки Стянули к Шипке огромные силы, своими глазами видели, как на соседних холмах появлялись все новые и новые таборы; турки даже не прятались, заранее считая свое дело выигранным и наводя страх на русских. Бежавшие болгары утверждали, что турок движется видимо-невидимо, что к Святому Николаю и Шипке идут пешие и конные войска, тянутся артиллерия и обозы — с гранатами, патронами и продовольствием — и что турки совершенно уверены в своей победе.

— Здравствуйте, орловцы! — раздалось за спиной солдат. Они обернулись, К шалашу приближался генерал, за ним шел ротный Бородин, — Жаркий нам предстоит денек, очень жаркий! Вчера пришел ко мне наш друг, болгарин. Он захватил турецкую почту. Я читал их письма. Турки намерены сбить нас с этих высот и потопить в Дунае. Что касается болгар, то их, мол, песенка спета: вырежем всех до одного. Не посрамим матушку-Русь, не дадим в обиду братушек болгар. Всегда помните, братцы, что случилось в Эски-Загре! Эти жертвы и на нашей совести. Еще раз прошу запомнить: отдадим туркам Шипку — вся Болгария испытает судьбу несчастной Эски-За-гры. После этого нас домой не пустят наши же родные и близкие!

— Не отдадим, ваше превосходительство, — хмуро проговорил Неболюбов. — Умереть нужно — умрем, а турку на Шипку не пустим.

— Спасибо, солдат, — сказал генерал, — Спасибо, братцы, за вашу веру в святое дело, за вашу доблестную службу. Обратите внимание… — Генерал протянул руку в сторону шипкинских позиций, — Там болгары, они прекрасно дерутся с противником.

— Румыны, слышно, тоже придут нам на помощь? — спросил Неболюбов.

— Румынская армия вступает в бой на другом участке. Настроение у румын боевое, воевать они будут хорошо. Успеха вам, братцы!

— Кто это? — поинтересовался Неболюбов, когда генерал направился в другие роты.

— Генерал Столетов, — ответил Бородин, — Начальник болгарского ополчения. Пока будет командовать и нами. Еще раз не нужно повторять все то, что говорил сейчас генерал?

— Не нужно, ваше благородие, — за всех ответил Егор, — Тут-то нам все ясно: кому и в чем помочь, кого и от чего защитить.

— Проверьте ружья, штыки, патроны, — распорядился ротный, — На каждого из нас придется по десять турок. Может, и больше: точно турок никто не подсчитывал.

Егор и Иван всмотрелись в даль, все еще затянутую неплотной сизой дымкой. Она постепенно рассеивалась, обнажая густые толпы турок, начавших наступление. Все меньше оставалось зелени, все больше полыхало красного, словно кто-то невидимый перекрашивал местность в другой цвет.

— Много! — сказал Неболюбов.

— Много! — подтвердил Шелонин.

По наступающим ударила Стальная батарея. Но турки шли. Шли, топча убитых, шли, словно не слыша грохота гранат и свиста шрапнели, шли, не обращая внимания па раненых и умирающих.

Батарея усилила огонь. Гранаты теперь падали часто, и всякая находила хорошую цель, поражая не одного, не двух, а десятки рвущихся вперед турок. Удар артиллеристов оказался отрезвляющим: турки сначала замялись, затем остановились. попятились, а потом и побежали, оставляя новых убитых и раненых, втаптывая их в землю.

На зеленой седловине зачернело множество трупов, а валявшиеся фески напоминали кровавые брызги.

Но вот турецким начальникам, видимо, беспощадными мерами удалось остановить бегущих, заставить их подчиняться командам. Колонны, перестроившись, возобновили свой марш к вершине Святого Николая. И хотя Стальная, а вместе с ней теперь Центральная и Круглая батареи не жалели гранат, турки двигались вперед, подбадривая себя воинственными криками. На этот раз они прошли еще дальше, но в это мгновение грохнул такой взрыв, что в ушах у Шелонина загудело и защемило от боли. Там, где были колонны, поднялись черные султаны земли и дыма и полыхнуло бледное, но широкое пламя.

— Фугасы, — пояснил Неболюбов, — наши успели заложить. Молодцы!

Турки, было, отхлынули назад, но снова остановились перед примчавшимся откуда-то всадником. Он вздыбил коня и показывал рукой в сторону вершины Святого Николая.

— Наверное, сам Сулейман-паша, — высказал предположение Егор, — вон как послушались!

Турки и впрямь повиновались всаднику. Они с воплями ринулись в сторону русских позиций, спотыкаясь о трупы, падая в воронки и снова поднимаясь, часто и невпопад стреляя. Орудия грохотали с той и другой стороны неумолчно, и если на вершине люди были хоть чем-то укрыты, то на откосе, внизу, они представляли прекрасные мишени для метких артиллеристов. Всадник продолжал гарцевать на своей красивой лошади и показывать рукой в сторону русских. Очередной удар картечью сбросил его с лошади и поверг на землю; он так и остался лежать, теперь уже позади тех, кого призывал идти вперед.

— Это не Сулейман, — разочарованно проговорил Неболюбов, — за Сулейманом прибежали бы с носилками. А этого бросили, как дворнягу. Мулла какой-нибудь!

Наиболее прыткие из турецких солдат, преодолев картечный ливень, уже ползли на вершину.

— За мной! — хрипло закричал Бородин и бросился им навстречу.

Рота устремилась за своим командиром. Первым бежал Шелонин, но его обогнал Неболюбов с таким страшным лицом, какого еще не доводилось видеть Шелонину. Иван всадил свой штык в первого солдата, а второго ударил прикладом по голове. Колол и Егор, сплевывая и чертыхаясь. Колола вся рота, и до тех пор, пока турки не повернули обратно и не скатились кубарем с крутого обрыва.

— Я, Ваня, думал, что колю не турка, а своего судебного пристава, — устало проговорил Неболюбов, вытирая окровавлен-

ный штык о траву и дико озираясь. — Попадись он мне сейчас — вогнал бы ему в пузо и не пожалел бы!

С вершины, куда только мог достать глаз, были видны вражеские колонны. Их было так много, что Шелонин с сомнением подумал: не одолеть! Вон сколько набили, а они идут и идут!..

Рожок вдали призвал к новому наступлению, и колонны, будто ничего не потеряв, зашагали к крутому скату. Что думали турки, ступая по трупам павших? Иди они не умеют думать? Или им нельзя думать ни о чем другом, как только о наступлении? Колонны были опять густы, крики «алла» неистовы, а лица турок еще злее и свирепее.

В эти минуты на вершине стали рваться гранаты, да так часто, что их разрывы слились в один протяжный и оглушающий гул. Бородин прилег рядом с Шелониным и смотрел в даль, теперь уже скрытую молочным дымом разрывов. Справа и слева послышались стоны, и тут же прозвучали торопливые команды: «Люди, носилки!», «Подобрать раненого!». Кто-то тоскливо взывал о помощи, а кто-то громко ругался… За спиной они услышали знакомые болгарские голоса и немало обрадовались подмоге.

Иван с любопытством и сочувствием разглядывал болгарских ополченцев. Он уже знал, что они геройски дрались под Эски-Загрой и понесли там большие потери. Многие были перевязаны бинтами, потемневшими от крови. Один из болгар нес под мышкой темный предмет и, отвечая на немые вопросы русских, отказал, крутя головой: «Подарок турци». Шелонин догадался, что это какое-то боевое устройство, предназначенное для противника. Ополченец хорошо запомнился Ивану своими темными, с проседью, усами. Они были так длинны, что казалось странным, почему не сгибаются книзу. «Если намочит дождь обязательно опустятся!» — улыбнулся Шелонин.

Болгары шли и шли: кое-кто из них прихрамывал, другие на ходу поправляли и перебинтовывали окровавленные повязки. Ивану показалось, что у всех болгар одинаковое выражение лица — грустное и решительное. «Для них это не только вершина, — подумал Шелонин, — для них это, может, дверь в свой собственный дом! Врагу эту дверь отворять нельзя!»